Стоит только захотеть

Живописные виды, свежий ветер и движение вскоре взбодрили друзей: они весело переговаривались, стараясь ехать как можно теснее, а через час хоббиты уже устроили первый перекус на ходу и перекидывались яблоками и остатками вчерашних пирожков. Первый день закончился быстро, и спалось на свежем воздухе просто отлично. Оказалось, что и по походной жизни можно соскучиться. Тем более что сейчас они путешествовали с комфортом, в безопасности и без лишней спешки. Пятнадцать дней ушло на дорогу до Эдораса, где был с почестями похоронен конунг Теоден. Целую неделю столица Рохана привечала гостей. Джайна проводила дни в компании Эовин, чья помолвка с Фарамиром состоялась под конец пира, посвященного уходу конунга. Царевна готовилась к своей свадьбе и отъезду из родного дома. Любовь превратила суровую воительницу в мягкую и нежную девушку, которая едва ли могла десять минут подряд удержаться от упоминания Фарамира. О чем бы ни шла беседа поначалу, в конце концов она всегда выводила к теме свадьбы, достоинств жениха или переживаний невесты. И все же это была та самая Эовин, с которой Джайна провела несколько относительно спокойных дней в Дунхерге, которая спасла ее от тюрьмы в Минас-Тирите. И Джайна с искренней грустью распрощалась с подругой, когда они продолжили путь. Через несколько дней процессия достигла Хельмовой пади, вновь напомнив Хранителям о потере, которая постигла их здесь. Джайне, не снимавшей с шеи ожерелье Боромира, показалось, что оно стало невыносимо тяжелым. Ни на секунду не давало забыть о себе, теснило дыхание и царапало кожу, словно пыталось полностью завладеть вниманием девушки. Она вздохнула с облегчением, когда пришла пора покинуть эту крепость. Да и остальные будто бы тоже рады были продолжить путь. Один лишь Гимли сожалел о слишком быстром отъезде и без умолку рассказывал о пещерах, которые они посетили здесь с Леголасом. Более того, он строил планы на переселение части гномов из Эребора в Хельм. Еще через четыре дня они добрались до Изенгарда. Джайна, которой еще не довелось видеть башню Сарумана, осталась под сильным впечатлением. Черная и гладкая, она выглядела абсолютно неприступной, а ее высота казалась просто-напросто невозможной для постройки в мире без подъемных кранов. Но особенно поразила встреча с энтами. За время жизни в Средиземье Джайна привыкла ко всяким чудесам, но вид ходячих говорящих деревьев все-таки заставил онеметь от шока. Впрочем, нельзя было сказать, что энты – деревья. Мыши полезно быть похожей на серый камушек, бабочке – на цветок, а змее – на палку. Так и энты, очевидно, мимикрировали под место своего обитания. Хотя навряд ли это было обусловлено страхом перед хищником или наоборот – необходимостью подкрадываться к жертве. Скорее – удобством. Если ты ведешь неторопливый, практически растительный образ жизни, то тебе полезно обладать некоторыми признаками и свойствами растения: питаться водой, а может, и фотосинтез осуществлять. О последнем Джайна очень хотела бы расспросить энтов, но постеснялась. Да и сложно было сформулировать такой вопрос с ее небогатым словарным запасом на всеобщем языке. Отряд покинул Изенгард и под вечер достиг Роханской Щели – границы между Роханом и Дунландом. Здесь пути друзей окончательно расходились: Арагорн и остальные гондорцы возвращались домой, Леголас и Гимли сворачивали в Фангорн, чтобы срезать путь до Лихолесья, Джайна с десятком ривенделльских воинов направлялась по Тракту напрямик к Бри, остальные же планировали продвигаться вдоль Мглистых гор на север: хоббиты и Гэндальф намеревались посетить Ривенделл. Король расстался с друзьями на закате, заверив их, что каждый из них всегда будет желанным гостем в Минас-Тирите. – Я надеялся избавиться от твоего общества еще в прошлом сентябре, – сказал он, обнимая Джайну, – а теперь с удовольствием продлил бы его. Быть может, когда-нибудь ты захочешь вернуться сюда? Джайна ничего не ответила – лишь крепче прижалась к Арагорну. Гондорцы повернули коней и вскоре скрылись в степи, остальные же продолжили путь и разбили лагерь, лишь когда наступила ночь. Утром отряд должен был распасться. Бывшие Хранители поздно разошлись по своим шатрам. Дольше всех засиделись у костра Джайна и Леголас. Они молча смотрели в огонь, словно не замечая друг друга. – О чем думаешь? – наконец нарушил тишину Леголас. – О том, как мало успела за этот год. – Мало?! Ну, тебе виднее, конечно. А чего конкретно не успела? Может, прямо сейчас исполнишь хоть один из пунктов? Я помогу. Джайна хмыкнула. – Например, не потрогала эльфийские уши. Поможешь? – Не-не-не! Трогала! Леголас даже отодвинулся и прикрыл ладонью ухо, ближнее к Джайне. – Когда?! – В Лориэне. – Не помню... – Зато я помню! Между прочим, было больно. Ну в Лориэне! Когда я тебе в волосы цве... – Леголас осекся, но слишком поздно. – Так это был ты?! А я на Халдира наорала. Но как ты умудрился? У тебя же была повязка на глазах. – Цветы пахнут, а ты топаешь. Ни они, ни ты не были для меня совсем уж невидимы, – чуть хвастливо сказал Леголас. – А зачем? – Не помню... Захотелось. Когда мы вошли в Лориэн, мне стало так спокойно и хорошо, как не было с самого Ривенделла. Должно быть, я вспомнил его, вспомнил и тебя... пир в честь выздоровления Фродо. Джайна кивнула: – Я тогда впервые увидела Боромира и поняла, что не смогу позволить ему умереть. Она хотела еще что-то добавить, но лишь рукой махнула. – А я помню цветы в твоих волосах, Эхуир. И буду помнить тот вечер вечно. Впрочем, как и этот. Джайна опустила голову, а Леголас осторожно взял ее ладонь в свои. – Я всегда считал прощание лишь кратким расставанием, обещанием новой встречи. Все-таки эльфы могут годами не видеться с друзьями и относительно легко переносить разлуку. Даже смерть близких – это не окончательная потеря. Мы еще можем встретиться... там, – Леголас вздохнул о чем-то или о ком-то. – Но в этом году я узнал, что такое прощаться навечно. Смерть Боромира и твое возвращение домой... Джайна невольно потянулась к ожерелью, висевшему на шее. Леголас сжал опустевшие ладони. – Я думаю, могу ли взять его подарок с собой? Или он должен остаться здесь? – задумчиво проговорила Джайна, глядя прямо перед собой и даже обращаясь будто бы к самой себе, а не к Леголасу. – Конечно, можешь, – сказал он. – Это память о Боромире. Джайна кивнула и опустила руку. – Жаль, что мне нечего подарить тебе на память о себе, – вздохнул Леголас. – Я старался не думать о предстоящей разлуке, и вот... не подумал и о важном. – Неужели думаешь, что я смогу забыть тебя? – горько усмехнулась Джайна. – Это не для того... Реальная вещь – это как якорь к воспоминаниям... Не знаю, как объяснить, но мне бы такой подарок был отрадой. – Что ж, тогда мне тоже жаль, что ничего не могу подарить тебе, – сказала Джайна и вдруг спохватилась: – Хотя... у меня есть куриный бог! Я его нашла, когда мы пиратов били. Хочешь? Это подойдет? – Куриный бог?! – переспросил Леголас. Джайна, не тратя времени на объяснения, побежала к шатру. Через минуту Леголас уже рассматривал небольшой серый камушек со сквозной дырочкой посередине. – Все равно не понимаю, почему это куриный бог. – Да я тоже, – пожала плечами Джайна. – У нас так принято называть, а почему – не интересовалась. Возьмешь на память? Леголас молча сжал камушек и поднялся с места. – Так. Иди-ка ты спать, Джайна. А я пойду тоже поищу подарок. – Ладно тебе, Леголас. Что сейчас в темноте найдешь? – Иди-иди, – поторопил Леголас. Он уже что-то искал глазами на земле и не видел, каким печальным и нежным взглядом попрощалась с ним Джайна, прежде чем скрыться в шатре. Перебрав сложенные у костра бревна, Леголас выбрал одно и принялся отстругивать от него щепки. Какое-то время он был всецело сосредоточен на работе, но потом руки вспомнили навык, и мысли пошли своим путем. Леголас вспоминал всю историю своей дружбы с Джайной и удивлялся тому, как сильно изменилась она и их отношения. Мог ли он тогда в Ривенделле, покачнувшись от столкновения с цветастым вихрем, предположить, что через несколько месяцев будет испытывать нешуточную боль от расставания с Джайной? Правда, тогда Леголас и о дружбе с гномом не помышлял. Получается, что и сам он изменился за это короткое время. Избавился от прежней резкости в суждениях по многим вопросам, осознал, что благородное упорство легко спутать с глупым упрямством. Леголасу казалось, что за последний год он стал мудрее и одновременно с тем помолодел, то есть на какие-то вещи взглянул будто бы впервые, свежим взглядом. Что тому виной? Война? Путешествие по всему Средиземью? Его новые друзья? Каждый из них будто бы открыл для Леголаса новый мир, особенно Джайна. Как же не хотелось отпускать ее от себя! Поймав себя на этой мысли, Леголас отложил нож и ожесточенно потер переносицу. Нельзя так думать, нельзя надеяться на то, что Джайна вдруг передумает – нужно постараться смириться с разлукой уже сейчас, а завтра достойно попрощаться. Приняв решение, он вновь вернулся к работе: медленно, но верно кусок дерева обретал форму. Летняя ночь пролетела слишком быстро. Лагерь начал просыпаться с первыми лучами солнца. Костры задымились, от котелков потянуло ароматами еды, шатры быстро сворачивались, вещи собирались. Леголас не спешил присоединиться к сборам: они с Гимли сегодня сворачивали в Фангорн, а потому могли задержаться здесь чуть дольше остальных. Он отошел подальше от общей суеты, и завершил свое творение. Выточенный из дерева тонкий дубовый лист был лишь чуть толще настоящего, тонкие прожилки сетью покрывали его поверхность. Леголас придирчиво осмотрел свою работу со всех сторон и лишь тогда отправился обратно. Церемония прощания была в самом разгаре. Хоббиты всхлипывали, стоя в сторонке, Джайна крепко обнимала Гимли, который неловко гладил ее по спине. Леголас поклонился эльфийским владыкам и Гэндальфу, дружески простился с хоббитами и повернулся к Джайне. Она уже отпустила Гимли и теперь тоже смотрела на Леголаса с каким-то потерянным выражением на лице. Нужно было что-то сказать, но все заранее придуманные слова внезапно вылетели из головы. – Вот, это тебе, – Леголас протянул ей дубовый лист. – Конечно, хорошо бы его еще обработать... Джайна приняла подарок, секунду разглядывала его, словно пытаясь понять, зачем он нужен, а затем прерывисто всхлипнула и уткнулась лицом в плечо Леголаса. Он обнял ее, погладил по голове и зарылся лицом в волосы. Накатило осознание того, что они больше не увидятся, что именно сейчас истекают их последние минуты. Горло сдавило, в груди стало горячо. – Не представляю этот мир без тебя, – прошептал Леголас и, закрыв глаза, прижался губами к виску Джайны. «Одно твое слово – и я останусь», – отчетливо прозвучало у него в голове. Леголас вздрогнул и медленно отстранил от себя Джайну. Как часто он впоследствии вспоминал этот момент... Джайна безвольно опустила руки и смотрела на него строго и серьезно, одновременно с надеждой и обреченностью. И с любовью. Все стало так ясно, так очевидно! Как он мог не видеть этого раньше?! Почему поверил ей тогда, в саду Палат Врачевания? Ему просто хотелось в тот момент, чтобы ее слова оказались правдой. Ему не нужна была любовь этой девочки, и он с легкостью сделал вид, что не видит ее. Сейчас он может поступить так же эгоистично. И Джайна останется. Всегда будет ждать от него того, что он дать не сможет, всегда будет делать вид, что ничего не ждет. Леголас отступил еще на шаг, прижал руку к сердцу и поклонился, опустив глаза. Джайна повторила поклон почти спокойно, только еле заметно дрогнули губы, повернулась и пошла к лошади. Мир перед глазами эльфа покрылся рябью, словно поверхность озера в ветреный день, но он выстоял: не сдвинулся с места и не произнес ни слова, пока Джайна вместе с остальными не исчезла за поворотом дороги. Леголас сел на бревно перед потушенным костром, бездумно уставился на струйку дыма, поднимающуюся от уцелевшего уголька. Постепенно боль отступила, приглушилась. Ощущение, что от него оторвали кусок мяса, ослабело, оставив тянущее чувство где-то под ребрами. Леголас был вновь способен воспринимать окружающий мир. Гимли неподалеку упаковывал свой мешок. Резкие движения, сопровождавшиеся короткими фразами на родном языке гнома, выдавали его раздражение, если не злость. Леголас решил, что таким образом его друг переживает разлуку с товарищами, и не стал лезть с расспросами – тоже начал складывать вещи и седлать Арода. Однако вскоре его слух уловил фразу, сказанную на Всеобщем, которую нельзя было проигнорировать: – А еще говорят, что у эльфов необыкновенно острое зрение... Леголас повернулся к Гимли: – Что?.. – Ну хоть слух тебя не подводит, – буркнул Гимли, отворачиваясь. – А я всего лишь говорю, что ты можешь пересчитать листья на дереве за лигу от нас, но не видишь того, что происходит у тебя под носом. – О чем это ты? – О Джайне, конечно. Не в моих правилах лезть в такие дела, но только слепой не увидел бы, что она тебя любит. Леголас отложил мешок в сторону. – Я знаю это, Гимли. – Знаешь? И отпустил ее?! – Отпустил. Ведь я не могу дать ей того, что она хочет. – Почему не можешь? Ведь и ты ее любишь! – Конечно, люблю. Как друга, как сестру. – Леголас! – прервал его Гимли. – Если ты не заметил, я все время сидел позади тебя на коне. И если ты к своей сестре относишься так же, как к Джайне, то это попахивает чем-то... противоестественным. Нет, друг мой, ты ее любишь. – Перестань! Нельзя же полюбить и не заметить этого! – начал сердиться Леголас. – Я очень привязался к Джайне, это правда. Но представить ее своей женой... нет, это немыслимо. Между нами пропасть. Разве ты не видишь этого? – Любовь может мостом соединить даже самую широкую пропасть, перенести через самую высокую стену, – задумчиво проговорил Гимли. – Никогда не слышал от тебя таких поэтичных слов. – Конечно, мы никогда не касались таких тем, но сейчас я готов рискнуть показаться тебе смешным и сентиментальным. Ради твоего же блага. Еще можно вернуть ее. – Я бы солгал, если бы сказал, что не хочу этого. Но ты ошибаешься. Я не люблю Джайну, – твердо произнес Леголас. – Не станем больше это обсуждать. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, а затем Гимли кивнул: – Хорошо. В таком случае нужно поскорее отправляться в путь: не очень-то хочется проводить лишнюю ночь в Фангорне. Вплоть до расставания они больше не касались этой темы. Путешествие по Фангорну вообще надолго погрузило Гимли в молчание. Этот древний лес произвел на обоих друзей сильное впечатление, хотя и вызвал разные чувства. Прощаясь, они условились держать связь до тех пор, пока оба не вернутся в Минас-Тирит. Им и грустно было, что их дороги расходятся, и радостно от близости к дому, и тревожно от неизвестности – как пережили войну родные места.