Стоит только захотеть

Это было чудесно – жить вместе, говорить друг с другом в любую минуту. Не скрываться, не притворяться. Быть мужем и женой. Мир свернулся для Джайны до одного человека, и ей было немного стыдно перед друзьями: даже когда они встречались, она не могла сосредоточиться ни на ком, кроме мужа. Джайне казалось, что она душит Боромира, но она ничего не могла с собой поделать и с мрачным злорадством думала: «Ничего-ничего, тем легче будет меня отпустить». Впрочем, Боромир вовсе не жаловался. Теперь, когда он мог перестать играть в тайны, ему явно стало легче, он словно вдохнул полной грудью. Он окружил Джайну такой заботой и любовью, словно намеревался выдать всё без остатка. «Тепла на много зим вперёд…»* – вспоминала Джайна песню из своего мира, принимая от мужа бесконечную нежность и стараясь запомнить каждое мгновение, проведенное вместе. Пусть Джайна была еще молода по меркам любого мира, она понимала, что подобное счастье найти не так-то просто. Быть может, покидая Боромира, она обрекает себя на холостяцкую жизнь? Что ж, дядя Олег, хотя и был холостяком, не казался ей слишком несчастным. Но будет ли он счастлив, если узнает, от чего отказалась его приемная дочь из чувства долга – вот в чем вопрос. Пусть Джайну и одолевали сомнения, она упрямо им не поддавалась. Продолжала убеждать себя, что счастье первых месяцев совместной жизни обычно проходит с годами, любовь притупляется, обиды и претензии накапливаются. Когда становилось совсем невыносимо, она убеждала себя, что всегда успеет вернуться к мужу. Стоит только захотеть. Она испытала нечто наподобие облегчения, когда была назначена и наступила дата отъезда гостей Гондора, в том числе и многих Хранителей. Арагорн вместе с супругой и большой свитой отправился вместе с уезжающими, планируя повернуть обратно лишь у дальней границы Рохана. В дороге напряжение, которое в последние недели буквально звенело в воздухе, вдруг отпустило Джайну. Она внезапно и остро осознала, что ее ждет разлука не только с любимым, но и с друзьями, и старалась наговориться с ними на жизнь вперед. Отряд продвигался неторопливо, но день, когда Арагорн со свитой остановился и, тепло простившись с провожаемыми, повернул назад, все же наступил. Последняя ночь прошла без сна. Джайна не плакала – внутри все будто заледенело, и она понимала, что время слез еще наступит, но не сегодня. Они с Боромиром лежали обнявшись, переплетаясь ногами и руками. Дышали в унисон и почти не разговаривали, почти не шевелились. Будто если они затаятся, то время остановится и разлука отодвинется на вечность вперед. Под утро Джайну все-таки сморил сон, а когда она проснулась, рядом никого не было. Волна паники мгновенно накрыла с головой, не дав сформироваться ни одной трезвой мысли. Джайна вскочила, начала быстро одеваться, промахиваясь мимо рукавов и путаясь в юбках. Иррациональный страх, что если она не поторопится, то больше никогда не увидит Боромира, рассеялся, лишь когда полог шатра откинулся, пропустив внутрь его самого с дымящейся кружкой в руке. Если бы не кипяток, Джайна бы бросилась на шею мужу и то ли обняла бы, то ли задушила. Боромир мгновенно оценил ее состояние и, отставив кружку, прижал к себе Джайну. – Я подумала, что ты улизнул, чтобы не устраивать долгого прощания. – Этого скорее можно было бы ждать от тебя, – без упрека в голосе ответил Боромир. – Правда... Он гладил Джайну по спине и волосам, пока она не успокоилась. Джайна же в этот момент очень хотела, чтобы Боромир попросил ее остаться. Она бы тогда осталась. Да... и до конца дней винила бы его в этом, отравляя жизнь им обоим. Нет, она выдержит эти последние часы, не дрогнет. Назвалась взрослой – будь ею. Джайна вытерла слезы и протянула руку к кружке. За время похода ежедневные сборы лагеря дошли до автоматизма и проводились в считанные минуты, так что уже через полчаса пришло время для последнего прощания. – Ты должен уехать первым: не вынесу, если буду чувствовать спиной твой взгляд. – Хорошо, – Боромир прочистил горло и с трудом выдавил из себя явно заранее заготовленную фразу: – Я освобождаю тебя от всех обязательств передо мной. Постарайся забыть меня и быть счастливой. – Я постараюсь быть счастливой, не забывая тебя, – ответила Джайна. – Хотела бы и я освободить тебя. – Я бы не воспользовался такой возможностью. К тому же, – Боромир с усилием выдавил улыбку, – через год ты вернешься. Джайна шумно втянула воздух. Об этой возможности она не говорила Боромиру, не желая вселять в него надежду. – С чего ты это взял? – Мы давно знакомы, – Боромир небрежно пожал плечами, но Джайна видела, что он далеко не так уверен в своих словах, как хочет показать. Говорило об этом и то, что он освободил Джайну от супружеских обязательств. Она сжала его ладони и произнесла: – Если я пожалею о своем уходе, то вернусь через год. Если же не вернусь, то, значит, либо не пожалела, либо, не смогла вернуться. Не жди меня дольше года. Объяви себя вдовцом и живи дальше. – Не указывай мне, женщина, – отшутился Боромир, хотя глаза его не смеялись. Он последний раз поцеловал Джайну. Когда Боромир отстранился от жены, лицо его было почти спокойным. Джайна же чувствовала себя словно бы контуженой: все чувства и эмоции сейчас были далеко, саму себя и мужа она наблюдала как будто со стороны. Боромир молча сел на лошадь и погнал ее прочь. Дорога вскоре сворачивала и скрывалась за деревьями, но Джайна, даже потеряв из вида Боромира, даже перестав слышать стук копыт его лошади, не могла заставить себя пошевелиться, отвернуться, хотя бы заплакать. Прошла вечность, прежде чем Джайна почувствовала на себе чью-то руку. – Нам пора, Джайна, – произнес Леголас. Джайну пробрала крупная дрожь, она уткнулась лицом в плечо друга, но слезы, которые облегчили бы ее боль, так и не смогли пролиться. – Пойдем. Они вместе вернулись к друзьям, и здесь Джайну ждало новое расставание: Леголас и Гимли сворачивали к Фангорну, покидая отряд. Мука прощания, пусть и в меньшей степени, вновь повторилась. Провожая взглядом еще две спины, Джайна все так же ощущала себя немного не здесь, не в себе. И не представляла еще до конца, как это – никогда больше не встретить никого из своих здешних друзей, никогда больше не увидеть тех мест, что остаются позади. Вскоре отряд вновь раскололся: лориэнские эльфы свернули в одну сторону, ривенделльские – и Джайна с оставшимися Хранителями – в другую. Первое настоящее осознание потери пришло к Джайне именно в Доме Элронда, когда она очутилась в крепких объятиях Сериндэ. Эльфийка, с которой они расстались всего лишь полгода назад, ничуть не изменилась, себя же Джайна ощущала совсем другим человеком. Старые декорации теперь воспринимались по-новому, воспоминания о ее первых средиземских месяцах ожили, в том числе, конечно, воспоминания о Боромире. Жила Джайна в своей прежней комнате и, пользуясь толщиной стен, наконец смогла дать волю слезам. Однако в Ривенделле сложно горевать: грусть здесь сама собой приобретает оттенок светлой ностальгии и не перерастает в безнадежность и горе. Конец лета и начало осени пролетели незаметно, пришло время хоббитам, Гэндальфу и Джайне продолжить путь. До Бри доехали быстро и без приключений, то и дело предаваясь воспоминаниям о прошлогоднем пути в противоположную сторону. Как ни странно, вспоминалось много приятного и весёлого, а о назгулах, ранениях Фродо и Джайны вовсе не упоминали. Джайна старалась поддерживать в себе этот позитивный настрой и разжечь желание вернуться домой. Если она в чем и была уверена насчет перехода между мирами, так в том, что надо очень сильно этого хотеть. Почти наверняка совпадение места и времени должны сработать, но гарантии нет. Думать о том, что уйти из Средиземья не получится, Джайна себе запретила. Хотя напряжение внутри все же неуклонно росло по мере того, как они приближались к месту перехода. От постоянных подспудных переживаний Джайну даже начало мутить по утрам. И вот – снова Бри, снова «Гарцующий пони» и пора прощания с хоббитами и магом. Вшестером они устроили настоящий пир, наговорили друг другу приятных слов, сотню раз обнялись и произнесли десяток тостов за присутствующих, отсутствующих и оба мира. Ранним утром следующего дня, еще до восхода солнца, Джайна в одиночку вышла за ворота поселка и быстро зашагала по дороге. В заплечном мешке лежала походная посуда, провизия и вода на пару дней, меч, сменное белье и теплая одежда. Надо было быть готовой и к тому, что магия забросит Джайну куда-нибудь не туда. От выпитого накануне и от волнения ее подташнивало. Нужное место она нашла быстро, даже удивилась собственному везению. Присела на выпирающий из земли корень, перевела дух. Обвела полянку прощальным взглядом, встала, поправила за спиной мешок, сцепила руки в замок и зажмурилась. А потом позволила сознанию заполниться до краев желанием вернуться домой. Что-то начало происходить, по пальцам словно пробежал слабый разряд тока, но Джайна не отвлекалась на анализ ощущений – вспоминала в мельчайших подробностях то место, откуда перенеслась в Средиземье ровно год назад. И неистово желала вернуться. От напряжения заложило уши, по коже пробежали мурашки, заставив волосы встать дыбом, и Джайна ощутила потребность шагнуть вперед. Она с трудом, будто находилась под водой, подняла ногу, перенесла вес тела и... упала на четвереньки, споткнувшись. Мурашки, напряжение и вязкость атмосферы тут же пропали. Джайна мысленно обругала себя неуклюжей коровой, предвкушая, что придется начинать все сначала, и открыла глаза. Асфальт! Серый асфальт! Джайна – нет, уже Жанна! – осторожно поднялась с четверенек: неширокая дорога, давно нуждающаяся в ремонте, по сторонам – полосы пыли, чахлая трава, редкие деревья, а за ними пятиэтажки, кажущиеся нереально высокими. Жанна повернулась и в десятке метров от себя увидела дядю Олега. Он ошарашено смотрел на нее, приоткрыв рот. Сделав шаг в ее сторону, произнес полувопросительно: – Жанна... Она бросилась навстречу, повисла у него на шее и залилась слезами, повторяя и повторяя слово, которое хотела произнести целый год: – Папа! Папа. Папа...