Стоит только захотеть

Боромир шел между ровных рядов палаток, рассеянно отвечая на приветствия и вполуха выслушивая доклад одного из своих помощников. «Хочешь мира – готовься к войне», – так, кажется, однажды ему сказала жена. Он и сам это знал, но фраза Джайны звучала красиво и запомнилась. Что они обсуждали тогда? Очередную его отлучку из столицы ради обучения солдат, наверное? Кажется, тогда они еще не поженились. После свадьбы он если и уезжал из города, то брал супругу с собой. Как мало времени они провели друг с другом! За прошедшие с момента разлуки неполные три года он мог уже раз пять прокрутить в памяти каждый их общий миг, если бы обладал памятью эльфов. Хотя Леголас и говорил, что Младшие Дети Эру, то есть люди, преувеличивают способности Старших, но Боромир все равно ему завидовал. Страшно – иногда он часами вспоминал, на какой руке у Джайны была (есть!) родинка, пытался заставить себя мысленно услышать ее смех. Память – то немногое, что у него осталось от Джайны – и та утекала сквозь пальцы. А ведь и трех лет не прошло. Через десять он начнет верить, что Джайна была такой, какой ее рисуют местные художники, такой, какой она предстает в балладах о Войне Кольца. А она забудет его. Может, так даже лучше? Может, Джайна сможет полюбить вновь? Она ведь была совсем девчонкой, когда они поженились. Он уж точно не найдет ей замену, даже пытаться искать не станет. И дело не только в том, что его жену нельзя признать мертвой, раз она находится в другом мире, а значит, он не сможет повторно жениться. Дело в том, что он способен полюбить только такую, как Джайна. А таких в его мире нет. Да и ни в каком другом мире тоже, что бы ни говорила сама Джайна. Боромир вдруг обнаружил, что они с помощником уже подходят к его палатке, и тот только что задал какой-то вопрос и теперь выжидательно смотрит на своего командира. Проклятье! Надо с этим что-то делать. Первые месяцы после ухода Джайны Боромир постоянно находился в подобном состоянии, еще раз его накрыло в годовщину разлуки, но теперь хватит. Или выполняй возложенную на тебя работу, или признай себя неспособным здраво мыслить и уходи на покой. Рассеянный человек не способен отвечать за безопасность страны. Боромир прочистил горло и хмуро велел повторить вопрос. – Из Минас-Тирита прибыл вестовой. Будете сейчас просматривать бумаги или сначала ужин? – Сначала бумаги. *** Та записка как-то сразу обратила на себя внимание, выглядывая неровным уголком из-под толстого, плотно перевязанного бечевкой пакета, но Боромир решил, что не станет менять порядок, в котором лежат бумаги. Он будто наказывал себя за проявленную только что слабость – поддался воспоминаниям среди бела дня и при подчиненных. К нему и так слишком многие относились со снисходительной жалостью. Нет, в лицо никто не смел высказывать подобное, но Боромир читал это во взглядах, в интонациях и жестах. Злиться на это было бессмысленно – только ждать, когда пройдет время и люди перестанут видеть в нем то ли брошенного, то ли овдовевшего мужа. Отчеты, доклады, распоряжения прочитывались, дополнялись пометками и откладывались в сторону один за другим. Углубившись в работу, Боромир забыл о заинтересовавшей его записке и, когда-таки добрался до нее, машинально схватил листок и поднес к глазам, повернув к свету от лампы. Рука, сжимавшая записку, дрогнула. Боромир сглотнул и положил листок перед собой, подвинул лампу ближе, чуть не уронив при этом. Лист наполовину был исписан неровным почерком и с массой клякс, словно писал ребенок, плохо владеющий пером. Но вздрогнуть Боромира заставило другое – письменность эта была ему не знакома. Он машинально пробежал глазами пять строчек и только тогда заметил, что закончил записку явно второй человек. Ровным почерком на всеобщем языке был выведен адрес и название гостиницы, а также дата и время. Итак, это приглашение? Через три дня нужно прибыть в гостиницу и узнать, что же написано в первых строках письма? И кто написал эти строки? Боромир мотнул головой, словно так он мог отогнать назойливую мысль, бессмысленную надежду, что эти каракули писала Джайна. Может, это шутка? Но кто осмелится так шутить с Первым Стражем Цитадели? Да и в чем тут юмор? Может, это просто какая-то неизвестная Боромиру письменность, и автор прибыл с каких-нибудь задворок Средиземья. Но почему прибыл к нему? Почему назначил свидание в гостинице, а не пришел сам? Почему, сумев попросить кого-то написать адрес, не попросил также перевести основной текст записки? Строить предположения и давить в себе надежду в течение трех дней? Ну уж нет. Боромир сунул записку в карман и, выйдя из шатра, велел седлать коня. *** В городские ворота Боромир въехал, когда солнце уже касалось нижним краем линии горизонта. Принимая поводья взмыленного коня, чтобы отвести его в конюшню, городской страж с некоторым беспокойством в голосе поинтересовался, не произошло ли чего страшного. Главный военачальник врывается в город без сопровождения и в явном волнении: есть отчего начать волноваться и остальным. Память о войне еще свежа, и несмотря на три мирных года, бывшие солдаты еще не готовы расслабиться и перестать подозрительно поглядывать на восток. Успокоив стражника, Боромир накинул на голову капюшон плаща и прямо пошел к указанной в записке гостинице. Постоялый двор средней руки – буквально на среднем городском уровне – встретил уютным полумраком общего зала. У большого камина за столом сидела компания из пяти мужчин и вела негромкий разговор. На Боромира они взглянули без особого интереса. Навстречу вышла дородная женщина, явно хозяйка заведения. Окинув гостя внимательным цепким взглядом и признав в нем человека знатного, она с достоинством склонила голову: – Добрый вечер, милорд. Могу я предложить вам комнату, ужин и лучшее вино из наших запасов? Меня зовут Мирианет. А вы… Повернувшись спиной к компании у камина, Боромир сдвинул назад капюшон, открывая хозяйке лицо. Она снова одарила его коротким поклоном, показывая, что узнала и что поняла его желание не привлекать внимание. – Мне назначили встречу здесь, – сказал Боромир, протягивая записку хозяйке гостиницы. Она кивнула, едва взглянув на нее: – Да-да, это я писала адрес. – А кто писал остальное? – Боромир говорил спокойно, хотя ему хотелось встряхнуть женщину за плечи и потребовать сию же минуту отвести его к автору записки. – Госпожа Кузнегель, – внутри что-то оборвалось: это имя было Боромиру не знакомо. – Хм… Почти уверен, что не знаком с нею. Вы можете сказать, зачем ей понадобилось со мной встретиться? – Она говорит, вы были знакомы с ее супругом. А сейчас он погиб, родственников у нее тоже не осталось, и бедняжка осталась без поддержки. Я уговаривала ее прямо прийти к вам, но она так скромна и горда! Сказала, что проигнорировать записку вам будет проще, чем отказать ей лично, а она не хочет навязываться и ставить кого бы то ни было в неловкое положение. Боромир свел брови, пытаясь осмыслить сказанное. Проигнорировать записку, в которой он не понял ни слова, кроме адреса, было бы немудрено. Да и остальное в этой истории звучало не слишком правдоподобно. – Приведите ее. – Уже так поздно. Боюсь, она могла лечь. Да она и не ждала вас сегодня. Что же это за женщина такая, что Первый страж Цитадели должен являться к ней в строго отведенные часы? Чем она заслужила такое отношение со стороны госпожи Мирианет, которая вовсе не выглядела робкой и готовой прислуживаться перед кем бы то ни было? Боромир сдержал раздражение и нетерпение. – Будьте добры, узнайте, не будет ли госпожа Кузнегель так любезна, чтобы поговорить со мной сегодня. Госпожа Мирианет секунду подумала и кивнула: – Подождите здесь. Через несколько минут она вернулась, явно чем-то сильно недовольная, и поманила Боромира. Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж и остановились перед дверью. – Моя гостиница – приличное заведение, – с апломбом произнесла госпожа Мирианет, – но я понимаю, что в общем зале вам было бы неудобно. Однако… Она явно до конца не могла убедить себя в том, что может впустить мужчину в комнату одинокой женщины, поэтому Боромир просто отодвинул ее в сторону и вошел, закрыв за собой дверь.