Балканские эпизоды

Снаружи слышится копошение — порядком припозднившиеся слуги зажигают фонари, и теперь на веранде светло как днём. Свет падает на лицо женщины, которую небезосновательно считают красивейшей королевой Европы, и её собеседник невольно замирает, любуясь. Она механически помешивает в кружке травяной чай и до последнего отводит глаза, словно бы давая ему больше времени. Когда пауза переходит в затяжное молчание, он не выдерживает. — Вы устали, — обыденно и совсем бессмысленно. — Нет-нет, — она качает головой, на губах подобие виноватой улыбки. — С чего вы взяли? — Я заметил сразу после банкета. Вы продолжали танцевать, а сил уже не было. Она тихо хмыкает. Будь на её месте кто любая другая, он счёл бы такую реакцию кокетством. — Поверьте, — он старается не показаться настойчивым, хотя заранее готов к поражению. — Иногда у людей всё на лбу написано. Так у вас говорят, «на лбу»? — Так, — соглашается она, позволяя себе немного откинуться на спинку стула. — Но значит ли это, Борис Фердинандович, что вы проявляете ко мне излишнее внимание? Он не уверен, шутит ли она сейчас или спрашивает серьёзно. Рассудок подсказывает, что не стоит и ступать на лёд. Ещё до приезда в Белград разведка рекомендовала Его Величеству царю Борису Третьему следить за языком, особенно в Дединье — там прослушивается каждый угол. А сербский брат по вере ревнив… Будь это единственная сложность! Замешательство гостю скрыть не удаётся — хозяйка сначала глядит недоверчиво, потом брови её ползут вверх, и прежде чем рассмеяться, по-детски искристо, Татьяна хлопает себя по колену. Их семья, — та, в которой она родилась, — всегда отличалась простотой манер. — Нет-нет-нет, — отдышавшись протестует Её Величество, — увольте! Увольте, любезный Борис Фердинандович! Мне и без эдаких признаний досталось от вас. Ужас! Что? — опять смеётся. — Вас прочили то мне, то Оленьке, я уже думала, когда всё улеглось, приедете сватать. А приехал ваш супруг, от которого нет спасенья. — Ну, вот вы повеселели, Татьяна Николаевна, — он невольно переходит на французский, всё-таки привычней, да и разговор живее пойдёт. Тем паче, если он угадал причину. — Однако же, я хотел бы знать, почему вы, раз я вам неинтересен… в столь поздний час искали встречи со мной. Татьяна приосанивается. И выдыхает так шумно, что ему становится не по себе. Точно угадал. — Я полагаю, — её голос звучит ниже, — что вы успели поговорить с теми моими родственниками, которым затея Его Величества представляется частью безбожного плана по захвату власти в регионе, где влияние России ослабело. Борис кивает, позволяя сначала высказаться своей визави, обернувшейся парламентёром. Чего ещё можно было ожидать? После трёх дней, казавшихся бесконечным военным парадом, осталось лишь произвести контрольный выстрел. — Будем честны… — продолжает Татьяна, помедлив. — Да, будем честны, нет человека более преданного и благодарного моей отчизне, чем мой муж и… Никто не удивился бы, пожелай он накрепко связать судьбы Болгарии и Румынии с Российской Империей, — она хрустнула костяшками, — как поступил с вверенными ему славянскими землями. Перед мысленным взором Бориса возникают княгиня Елена в неизменном вдовьем наряде… «Он заберёт у вас корону, как забрал у дедушки. Он не остановится!» …и королевич Джордже с кислой ухмылкой перелистывающий страницы книги. «Пожаловали сдаваться прямо в Шандоровы хваткие лапки?» — То есть... он хочет чего-то иного? — Его Величеству я верю, как себе, — последние два слова произносятся с нажимом, — и я не посмела бы лгать. Татьяна говорит так, будто ей дали последнее слово, и Борис не может не вспомнить те газетные заголовки, без малого десять лет назад взбудоражившие сознание. Отречение, ссылка, фотографии юных княжон в обносках где-то в Сибири. Конец обернулся временным падением на дно, за ним последовал взлёт. Но Борис готов поклясться, в королеве ещё много осталось от очень стойкой девушки, готовой пожертвовать всем, чтобы близким не грозила даже призрачная опасность. Её речь вдохновенна, и нет никаких сомнений, что не заучена наизусть. Аргументы ни к чёрту — нынешнее положение дел в Германии с её национал-социалистами, подчёркнутый нейтралитет Британии в связи с этим и ещё, и ещё... Да, необходимо держаться вместе. Да, гарантии, взаимная выгода, стабильность. Да, конечно же. — Не могу не согласиться, — вставляет он наконец, когда королева останавливается, дабы перевести дух, — тем не менее, если законы сего... союза, будут написаны в Белграде и вручены членам постфактум, для подписи... — и как же легко сейчас будет ранить её, выбрав не ту формулировку, Боже! — Разве это честно? Когда тебя не слышат? Это не политика, Татьяна Николаевна, а игра. — Игра?.. — она озадачена, что почти безупречно скрывает. — В поддавки. И снова на её лице непроницаемая маска. Сплав достоинства с учтивостью. Она оставляет чашку в сторону, отточенным движением. — Я понимаю ваши опасения. Не исключено, что у неё имеется пару козырей. Дабы не оттягивать неизбежное, Борис поднимается, поправляет воротник рубашки. Пора и честь знать. — И я обязательно изложу их и вам, и его Величеству. Но завтра, — добавляет мягко, даже с неожиданным для себя самого трепетом. — Вы правда измотаны. Доброй ночи, Татьяна Николаевна. — Доброй, — эхом отзывается королева, решившая исполнить обязательства совести. — Миньон* вас, должно быть, потеряла и ищет по всему дворцу. Когда гость исчезает из виду, Татьяна роняет голову на руки с едва различимым стоном. Это провал? Не было задачи бить наотмашь — просто воззвать к чувствам. Ничего не понятно, кроме одного — ноги болят. Она проваливается в дрёму, и ей снятся скачки, переполненные перроны, Мария с детьми, которых почему-то ещё больше, чем обычно, киевская опера, бабушка и встревоженные люди. Люди, толпы людей. Просыпается она от запаха, который бывает только после дождя. — Ну? Татьяна подскакивает, осматривается — окно открыто. Очевидно, по милости мужа, сидящего на месте болгарского государя. К сожалению, до рассвета далеко. — Чего, «ну»? — Как он? — закончив протирать очки Саша водружает их обратно на нос, и это действие, как впервые, заставляет её простить диктатору все прегрешения. Нелепость. Саша не станет тираном, а для Джордже лучшее доказательство — то, что он обитает не в жёлтом доме, а в родном. — Упёрся, — Татьяна пожимает плечами. — Сразу скажу, всё говорила, как ты научил. — Ничего не забыла? — Нет, — она встаёт, шагает неуверенно и тяжело, разминая задубевшие ноги. — Мы же повторили целых два раза, на что, между прочим, ушло три круга вальса. Которые были совершенно лишними, Сашенька. — Французский никогда твоей сильной стороной не был. — Зубрёжка и усидчивость перевесят что угодно, — парирует с усмешкой она. — И последний учитель не дурак. Пусть думает, что всё зависит от него, раз ему так легче. Александр напряжённо смотрит куда-то в стену и настукивает припев своей излюбленной «Розы румяной». Почти пройдя мимо, королева останавливается, осторожно кладет ладонь ему на плечо. Ей, настигнутой приливом внезапной нежности, хочется шептать бессвязное или вот даже про Бориса, что посмей тот руки просить, она бы отказала. Поддавки. Придумал тоже... — Саш, а Катя позавчера утром, — пальцами она зарывается в мужнины волосы, — приносит мне рисунок... Весь листок в синей и голубой краске. Я спрашиваю... А она говорит, это Дунай сверху. Каково, Саш? Саша, ты слышишь? Мелодия обрывается на середине, но ответа Татьяна не получает. Король сербов, хорватов и словенцев остаётся наедине с мечтой, которая осуществится скорее, чем того ожидает он сам.