Зверь

Санса Старк говорит себе, что ее поступок может отозваться большой бедой — она прочувствует на себе всю ярость, всю ненависть, всю силу презрения и садизма сына Русе Болтона. Этот страшный человек, этот бастард, считающий стены Винтерфелла своей вотчиной, может сотворить с ней вещи более жуткие, ломающие волю и тело, может заставить биться в агонии. Он так много раз угрожал ей, с наслаждением в холодном взгляде следил, как расширяются ее глаза, разрастаются на пол-лица и ничего не остается кроме ее бледной кожи и высушенных холодом черт. Он повторял, говорил, вспоминал ее батюшку и матушку, Робба, Арью, Брана и Рикона, заикался о Джоне, что на Стене, до которой, кажется, рукой подать. Бежать бы туда, спрятаться бы там, кинуться в объятия брата-бастарда, к своей родной крови, которую она признавала лишь наполовину. Но Санса слушала, и бледнела, и вытягивалась, привыкала, учила сердце не биться тревожно в груди. Рамси мучил ее ночами, и она познала вкус боли. Богатый, разнообразный, пестрящий пряными нотками, как отменное борское вино в хорошо просмоленных бочках. Но волчица привыкла и к этому. Боязнь отошла назад, появились сухость и безразличие, и такая она, то ли сломленная, то ли сдавшаяся, наскучила Рамси. Он вспоминал о ней время от времени, захаживал в ее опочивальню и бил по привычке, рвал губы, мучил тело. А она не чувствовала, не ощущала, растворялась в бытие, превращаясь в призрака здешних мест. Дочь Эддарда и Кейтилин Старк теперь всего лишь тень. И так странно то желание, что разъедает ей сердце, тот вспыхнувший огонь в груди страшного знания о делах собственного мужа. Все-таки в Сансе Старк еще остались и сила, и воля, и крепкий дух. Около полуночи девушка гасит все свечи в комнате, оставляя одиноко гореть лишь одну у самой кровати. Одинокий огонек тонко пляшет в темноте, жалобный и куцый, он словно боится зева темени, что сгущается вокруг. Санса прикрывает дверь бесшумно — под ее тонкими пальцами не скрипят ни ставни в петлях, ни массивная дверная ручка. Волчица набрасывает на голову капюшон, скрывая лицо, кутается в полы плаща, что носила еще в летнее время. Серый, в тон ее глазам, он шел ей как малая из одежд. Но сейчас, износившийся и прохудившийся, он — всего лишь весточка из прошлого, с которой не хочется расставаться. Санса скользит татем по ступеням замка, крадется по коридорам, оборачиваясь время от времени, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь не наткнуться на стражников — людей Болтонов, что, конечно же, донесут Рамси: дескать женушка его гуляет по ночам по замку одна. И будут вопросы, и будут побои, и дикий, почти безумный блеск в глазах этого получеловека-полузверя. И несмотря на привычку, на смирение, сердце ее в груди дрогнет, забьется чуть быстрее, и глаза она шире распахнет, рот раскроет, подарит ему малую толику наслаждения. Потому что Санса Старк все еще боится. Страх — часть ее натуры, воспитание благочестивой дамы, выросшей в уверенности, что мир радив, учтив и правилен. Страх — она сама, дрожащие, изломанные пальцы, и тремор губ, опухшие глаза. Санса боится всю жизнь. Королева Серсея, Джоффри, любой из рыцарей Королевской Гвардии, Петир Бейлиш, даже Пес и Бес, практически единственные, за исключением Маргери Тирелл, кто выказывал по отношению к ней хоть какую-то толику тепла и заботы. Этот страх врастает под кожу, становится броней, литой сталью по венам, преобразуется, меняется, дарит ей безразличие к миру и к самой себе, что переходит в стойкость. Это не безволие и даже не смирение. Отрешенность. Но иногда, в такие моменты, как сейчас, когда слышен стук пульса в висках, когда сердце бьется в самом горле, когда ладони потеют, а живот скручивает, страх приходит, пробуждается, снова ласково касается ее лица. Санса, моя милая Санса, я скучал по тебе. Это шепчет он ей ночами. Но Старк родилась на Севере в роду волков. А волкам не пристало бояться. Поэтому девушка проскальзывает по всем вновь отстроенным переходам, крытым лестницам и темным комнатам, спящим холодным сном. Мебель покрыта изморозью, изо рта вырывается пар, а кончики пальцев краснеют, словно их кусает лютый мороз. Когда девушка выскальзывает на улицу, ее поражает тишина. Она стоит во внутреннем дворе будто монолитное изваяние, словно распирает сам воздух, наполняет легкие. Даже собаки на псарне молчат. Лишь тихо трещат несколько костров, пожирая начавшуюся разлагаться плоть, хрустя костями, паля одежду и сапоги. Санса задерживает взгляд на ближайшем пламени. Оно будто танцует, кружится, ведет невидимою борьбу с темным рыцарем, что недоступен человеческому взору. Может, так оно и есть. Неожиданный блеск разрезает глаз. Санса жмурится, вновь смотрит. Блестящая пряжка солдатского ремня отражается в пламени костра. Когда-то это принадлежало человеку. Когда-то здесь жили люди. Теперь замок ее детства — вотчина зверей пострашнее волков. Девушка делает шаг к крипте и останавливается на мгновение. Она задает себе вопрос. Все тот же, что гложет ее уже несколько ночей. Зачем? Пусть Рамси развлекается, пусть живет, как знает, пусть марает кровью и болью родной Винтерфелл, пачкает камень в золе человеческих тел. Пусть. Но то ли гордость, то ли упрямство, то ли банальное любопытство не позволяют Старк повернуть обратно. На самом входе в усыпальницу лордов и единственной леди — тетки Лианны — Санса вновь останавливается. Дверь приоткрыта. Чернота кажется чересчур черной и густой, словно девушка сделает шаг туда и пропадет, словно поглотит ее незримая сила, сам Неведомый из лика Семерых, в которых она не верит. Но Старк не передумывает. В помещение крипты ее гонит не любопытство и не знание. В помещение крипты ее гонит холод, который сушит губы, кромсает кожу невидимыми иглами и заставляет дрожать всем телом. А в крипте тепло. Факелы отбрасывают длинные тени на стены. Фигуры предков со скупыми выражениями каменных лиц. Санса зачем-то встает на самые носочки, вглядывается в конец длинного зала усыпальницы, где собрались люди во главе с Рамси, откуда доносятся громкая речь, крики и смех. Первое желание девушки — сбежать. Развернуться и сбежать. Не оставаться здесь, не быть такой же немой свидетельницей, как и ее пращуры. Но что-то удерживает Сансу на месте. Она скользит за статую Лианны Старк, вцепляется в нее пальцами, чувствуя холод камня, который, кажется, продирается через всю ладонь, выходит насквозь, подобно наконечнику стрелы. Но Санса замирает. Ни шагу. Назад, вперед. Там незнание, там смерть. Отсюда плохо слышны голоса — слов не разобрать. Смех раздается громогласно и отчетливо — троекратно усиленный низкими сводами крипты, он эхом разносится по всему залу и достигает ушей волчицы. Люди Болтонов гогочут и регочут, словно нашли себе самое веселое занятие на свете. Фигуру своего мужа девушка различает сразу. Странно, но она привыкла думать о Рамси как о муже. Она зовет его в своих мыслях исключительно супруг или муж, никогда не произносит ни его имени, ни рода, из которого он происходит. Это ее способ борьбы — она лишает его лица, семени, силы. Он просто муж. Безликий, холодный, чужой. Низкий для мужчины, с узкими плечами и темными волосами — его можно принять за межевого рыцаря, за человека простого происхождения, но уж точно не за сына лорда, пусть и бастарда. Санса смотрит, всматривается, жадно поглощает раскинувшуюся картину. Рыцари и наемники на службе у Болтонов сливаются в серую массу, в бесконечный рой диких звуков, хаотичных движений — многоногое и многорукое чудище, огромный серый червь. Старк моргает, чтобы наваждение спало с век, чтобы она различала силуэты людей. И да, она видит тех, кого освещает свет ярко-горящих факелов. Их трое. И все они чужаки здесь. Жмущаяся к дальней стене девушка. Светлые волосы спутаны, сбились в комья, лицо все чумазое, одежда драная — она выглядит как трактирная девка из Кротового городка. Другой одет во все черное. Худой, высокий как палка, и подбородок дрожит. Даже с такого расстояния Санса видит, как мужчину бьет крупная дрожь. Дезертир из Ночного Дозора. Боится. Его страх так осязаем, что к нему можно прикоснуться, ощутить кончиками пальцев. У людского страха пряный вкус. Санса знает. Третья же запаяна в шкуры и меха, перетянутые бесконечными ремнями. Взгляд дик, волосы черны, будто сливы, что когда-то в Королевской Гавани дала ей попробовать Роза Хайгардена и мягко улыбнулась. У тех фруктов был изумительный вкус. Женщина же скалится, щерится, словно собака. Одичалая. И тут Старк слышит лай. Вздрагивает, прижимается к статуе тетки сильнее, словно мертвое изваяние Лианны Старк может дать необходимую толику силы, защитить, сокрыть. Может, Старые Боги все еще живы, может, их тленный дух из сожженной богорощи ушел сюда, поселился в лицах предков. Потому что Сансе не страшно. Волчица лишь продолжает смотреть, ощущая, как тревожно бьется сердце. Оно знает — случится ужасное, случится ужасное. Вот-вот. Лай повторяется. Собаки. Гончие. Огромные псы, натасканные Рамси лишь с одной целью — травить и загонять людей. Она как-то видела этих животных из окна собственной комнаты. Черные, массивные, с пеной у рта — они словно вышли из страданий, из боли, словно приучили их лишь к погоне, к плоти в зубах, к крови из пасти. Их вой нередко оглашал дни и ночи в Винтерфелле. И муж ее как-то грозился Сансе, что познакомит свою красивую женушку со своими любимыми псами. Она тогда так побелела, обескровленная, пустая, полая, а глаза Рамси смеялись, и губы растягивались в улыбке. И вот эти псы здесь. Старк знает, что будет. Она жмурится, припадает лбом к камню, ощущая, как холод ласково целует ее кожу — нежнее, чем любое прикосновение Рамси Болтона за все время ее невольничьего супружества. Санса не смотрит, но уши не закрывает. Поэтому в какофонию громких мужских голосов, ядреного смеха врываются крики и лай. Собаки рычат утробно, словно демоны. Люди кричат. Санса вздрагивает всем телом, когда слышит хруст костей, чавканье плоти, и вопли, вопли такой силы, что кровь застывает. У Сансы по щекам текут слезы. Холодные дорожки чертят ее кожу инеевым узором. Девушка всхлипывает и молит Богов — Старых ли, Семерых ли, Р’Глора ли, каких угодно Богов, чтобы все это кончилось: собаки прекратили рычать, люди вопить, солдаты и наемники гоготать. Она даже может вообразить себе лицо Рамси. Холодное, почти равнодушное, но с едким огнем в самых зрачках — муж ее наслаждается происходящим. Санса знает. Волчица поднимает голову, когда собачье ворчанье и возня становятся тише. Людские фигуры закрывают тела на полу, зато девушка отчетливо видит всю измазанную в крови одичалую. Она сплевывает на пол сгусток слюны, вытирает рукавом лоб, склабится, и такая решимость и сила во взгляде, что невольно вызывает восхищение. Только вот Старк знает простую истину — одичалая погибнет здесь. Как многие люди до нее, она станет пеплом одного из больших костров во внутреннем дворе Винтерфелла. И сама девушка пугается, когда осознает буквально через несколько бесконечно долгих секунд, насколько права. Голос человека в красном волчица слышит впервые. Он входит в круг, образованный людьми Болтонов, и два солдата держат одичалую, у которой расширяются глаза, которая начинает осознавать, что ей скормили ложь. Она выжила, чтобы умереть. Санса по-прежнему не различает слов, но улавливает мелодичность голоса жреца Красного Бога, его напевность и плавность, словно человек этот когда-то держал в руках лютню, слагал песни и пел их при дворах благородных господ. Он взывает к своему Богу на нескольких языках, а одичалую цепями приковывают к стене, руки над головой вытягивают, растягивают. Жрец без лица и имени берет факел, вздымает его высоко вверх, так, чтобы пламя взметнулось ввысь, чтобы осветило крипту, и Старк вздрагивает от яркого света. Яркость неестественной силы. Санса Старк больше не хочет смотреть. Как только огонь начинает поглощать плоть, как только человеческие крики оглашают своды крипты, девушка разворачивается и скользит к выходу, но запах горящих кожи, мяса и костей все равно достигает девичьих ноздрей, ударяет в самый нос. Она бежит через внутренний двор, бежит по коридорам родного замка, бежит по лестницам, сбивая дыхание. Бежит и бежит, не заботясь о стражниках, не думая о Болтонах, не вспоминая слуг. Слезы жгут глаза, горло спирает, в груди давит. Она знает, что Рамси делает в ее родовом замке, какие дела вершит. Он приносит людей в жертву Р’Глору, он забавляется скоморошьими состязаниями на смерть, он оскверняет каждый камень этого места всего лишь одним своим присутствием. И делает это в крипте. Там, где память ее дома, дух ее отца, деда и прадеда, прекрасный застывший лик единственной женщины, похороненной в усыпальнице Старков. Санса падает на ледяной пол собственных покоев, ощущая, как холод ласково касается ее, принимает в свои объятия. Она плачет от ужаса, от страха, от собственного бессилия. В ушах все еще стоит крик сгорающей одичалой, в носу — запах плоти, что ест огонь. Награда — смерть. Их всех ждет эта участь. Старк поднимает голову, вглядывается в темное небо, видное из окна. Тьма поглотит каждого. Тьма — это сам мир.