Зверь

Вино кислит на языке. Рамси Болтон морщится, сжимает рукой штоф с щербатыми краями, что режут губы. Мужчина задумчив и отстранен. Чашник по имени Ларенс Сноу возится у двери, гремит посудой с ужином, который, конечно же, успел остыть, пока нерадивый мальчишка — бастард Халиса Хорнвуда — донес его из кухни сюда, прямо в покои хозяина Винтерфелла. И отругать бы мальчонку, показать ему, чего стоит непослушание Рамси Болтону, взять один палец — мизинец, к примеру, — и кожу содрать, оставить мясистый, ярко-алый обрубок. Мужчина даже ухмыляется этим мыслям. Но мальчишке везет. Рамси слишком озабочен иными вещами, чтобы раздаривать нравоучения. Время сейчас такое: неспокойное, тревожное, даже буйное — совсем не знаешь, что ждет в будущем, и как оно повернется. На Севере становится лишь холоднее, а ветер приносит белую пыль, которая оседает на крышах домов, индевеют хвосты и грива коней, покрывается коростой вся одежда. — Принеси еще вина, — говорит Рамси, вскидывая на слугу глаза, — да поживее. Не люблю, когда меня заставляют ждать. Ларенс Сноу кивает, пятится к двери и скользит за нее, оставляя мужчину в одиночестве. Болтон вытягивает ноги, затянутые в кованые сапоги с тяжелой подошвой, рукой трет шею и глаза на окно косит. Сегодня в Большом Чертоге было собрание. Прибыли вассалы, что присягнули на верность дому Болтонов. Мало их было — какая-то жалкая горстка неудачников и трусов, явившихся по зову его отца. Влекомые страхом, даже не уважением, они были слабы и расточительны. Особенно в той войне, которая идет сейчас. Рамси не глуп, и он понимает, что что-то движется с Севера. Старый вонючий засранец Уолдер Фрей и то зашевелился в своих Близнецах. А вот сучка Ланнистеров, сидящая на Железном Троне в своем зловонном городе, все думает лишь о том, как удержать власть. Тупая сука. Не во власти сейчас дело. Отнюдь. Дело в нечто большем, о чем Рамси пока не знает. Ничего кроме глупых легенд и не менее глупых преданий о Короле Ночи, Великом Ином или Герое Света. Это все бредни. Верить им Болтон не привык. Хотя Жрец, которому он благосклонно разрешил остаться рядом с собой, верит. Имени своего Жрец не называет, лица не открывает. Загадочник. И Рамси позволяет эту игру: костры жечь, палить и палить. Чувствует ведь — Север опасен. То ли магия, то ли бесы да демоны, то ли еще какая мура. Вести ведь приходят из Ночного Дозора. Говорят, там видели мертвяков. Полусгнившие, полуразложившиеся трупы, которые вдруг встали и пошли, и напали, и начали уничтожать все живое. Мужчина вертит штоф в руках. Верить ли этому? Холод, что идет с Севера, лишен естественности. Слишком густой, вязкий и тяжелый — при нем трудно дышать, становишься слеп и глух. Нечто нечеловеческое, далекое есть в этом белом тумане, который с каждым днем сгущается все сильнее. Скрипит дверь, Рамси Болтон вновь поднимает тяжелый взгляд бесцветных глаз на своего чашника. Никто на Севере не хочет признавать дом Болтонов как правящий. Все вспоминают о Старках. Старки. Санса. Сладкая и мягкая девочка — одно удовольствие иметь ее по ночам, особенно, когда сучка сопротивляется, скулит и воет. Рамси губы в улыбке кривит. Ларенс Сноу делает несколько поспешных шагов, подходя к хозяину Винтерфелла. Болтон штоф протягивает, мол, наливай. Пара капель вина бордового цвета попадает на рукав Рамси, мужчина смотрит безразлично, холодно, мальчик вновь пятится. Мальчишка его боится. И даже возникает желание спугнуть его ради потехи, увидеть, как глаза его расширятся, как мелькнут в них так хорошо знакомые молодому Болтону эмоции. Но у паренька счастливый день — Рамси озабочен, озадачен и ему совсем не нравится холод здешних мест. — Эй, — он окликает Ларенса, — мальчик, — тянет мужчина, — ты веришь в Белых Ходоков, во все эти сказочки, которыми пугают детей в детстве? Чашник замирает у двери. Стоит, дрожит, руку к медной ручке тянет. Рамси наблюдает за ним лениво, даже бровь изгибает, изучая реакцию. Есть что-то изумительное и даже волшебное в том, как человек боится, как скукоживается весь, желая пропасть, исчезнуть, раствориться, желая стать настолько незаметным, насколько это возможно. Насекомое. — Отвечай, мальчик, — и та угроза, что появляется в голосе Болтона, заставляет Ларенса Сноу повернуться, опустить голову так низко, взглядом на сером каменном полу искать ответ на простой вопрос. — Милорд, — голос тихий, боязливый. Мужчина глядит насмешливо, ожидает. — Мне кажется, что это правда. Никогда еще не было так холодно. И так темно днем. Я не помню, когда последний раз видел солнце. — Это погода, мальчик. Знаешь девиз дома Старков? — интересуется Рамси, — зима близко, — произносит он приглушенно, протягивая звуки, едва меняя интонацию, и с легкой усмешкой наблюдая, как изменяется лицо чашника, вытягивается, белеет. — Это сказки, парень. Может, зима и близко, но никаких упырей и Иных не существует. — Тогда почему вы держите при себе Жреца? — в глазах юноши отражается понимание, когда он осознает, что сделал. Болтон же улыбается, почти смеется. Чашник ему перечит. Болтон забавляется. Нет, это действительно забавно. Какой-то юнец, у которого еще материнское молоко на губах не обсохло, задает подобные вопросы, ставит самого Рамси в смешное положение. — Милорд, я не хотел. А Рамси Болтон веселится от души. Но глаза его остаются безучастны и холодны. Лишь темнеют сильнее — зрачок радужку заволакивает. — Хотел, хотел, — отзывается Хранитель Севера, — но ступай, мальчик. Ты меня знатно повеселил. Будь другое время, я бы научил тебя манерам и уважению к старшим, к тому, кто дает тебе крышу над головой и кусок хлеба. Но сейчас не тот час. Мне не до тебя. Поэтому иди. Выметайся! Дверь хлопает с силой. Рамси снова прикладывается к штофу, глотает дешевое, промерзшее вино, вновь морщится. Ну и пойло. Но иного в замке нет. Болтон замирает, изучает огонь одиноко горящей свечи — свечи сейчас горят постоянно, разгоняют сгущающуюся тьму. Мальчик по имени Ларенс Сноу прав. Устами ребенка глаголет истина, не так ли? Трудно поверить, что есть Иные и поднятые ими упыри. Но слухи разносятся столь быстро. Поговаривают, что видели мертвяков на Стене, братья Ночного Дозора клянутся, что видели их. А Рамси уверен — все люди. Людская натура — одна из самых паскудных вещей на свете. Он знает. Знает, что представляет из себя, знает, как люди его боятся, знает, что совершает. Делает ведь осознанно. И наслаждается. Какие Белые Ходоки? Все люди. И с людьми всегда можно что-то сделать. Но мальчик прав. Зачем тогда ему Жрец подле себя? Зачем горящие день и ночь костры, смолящие в самое небо? Рамси часто смотрит на огонь — он греет и ласкает, услаждает взор. Жрец говорит, что Болтон начинает зреть истину. Красивые слова любого служителя любой веры. Но все же, все же. Держит ведь Жреца при себе, позволяет хранить загадку и тайну. Развлекается. Вот как это называется. Рамси раздражается. Его нервируют мысли, которые рождают рой в его голове, дарят хаос и беспорядок. Мужчина передергивает плечами, ставит штоф на гладкую поверхность стола, и вдруг слышит. В замке стоит мертвая тишина: люди передвигаются бесшумно, солдаты не бренчат мечами во дворе, даже собаки на псарне молчат, не издавая ни звука. Поэтому громогласный грохот, подобно молнии с небес, кажется чем-то совершенно неестественным. Он разрезает тишину, словно клинок таранит плоть. Болтон подскакивает на ноги тут же. Мужчина бросается к окну, ставни распахивает, но в густой темноте пришедшей ночи он не видит ничего, кроме пятен костров, по-прежнему жующих поленья во внутреннем дворе Винтерфелла. Тогда Рамси хватает меч с сундука и хлопает дверью собственных покоев, он преодолевает ступени и коридоры, а у самого в груди сердце начинает колотиться, биться с удвоенным ритмом. Ох этот сладкий знакомый вкус наживы, червоточиной опасности, предвкушающий, будоражащий кровь. Рамси знает, что ненормален. И вот одна из сторон его ненормальности — он хочет, чтобы в этом заиндевелом замке хоть что-то случилось, что-то, что удивит его, заставит испытать богатейший калейдоскоп эмоций, вдохнет жизнь в уставшее тело, замершее и леденеющее день ото дня. Ларенс Сноу прав — слишком холодно стало. Болтон оказывается во внутреннем дворе Винтерфелла через сотни шагов, меч в руке сжимает. Рядом — его люди. И все взирают на ворота. Рамси замечает, что они содрогаются, словно бьет их кто-то с другой стороны. Громовой звук повторяется с назойливой периодичностью, заставляя самых трусливых отступать под каменные своды замка. Мужчине хочется заорать, чтобы они остались стоять на месте, не шелохнулись, не двинулись, но он не отвлекается, меч вперед выставляет, руку вытягивая. Ворота содрогаются с такой силой, что, кажется, вот-вот слетят с петель. Густой туман обволакивает людские фигуры, заматывает пеленой горящие костры — меняется что-то. Рамси меч удобнее перехватывает. И тогда ворота сдаются. Дерево идет трещинами, покрывается целой сеткой наростов, ломается с хрустящим звуком, вниз падает, открывает зев ночи, скалящуюся пасть тьмы, в которой не спасет ни один огонь. Болтон осознает, что ладони и пальцы без перчаток примерзают к металлической рукояти меча. Седьмое пекло. Голову поднимает, волосы со лба откидывает. И видит. Рамси Болтон запрокидывает голову и хохочет. Все сказки — правда. Все до единой. Вот они, шагают, ползут. Сюда. Прямо к ним. Хладные упыри. Мертвяки.