Асфиксия

    Я глажу волосы Тэхёна, лежащего на моих коленях, уже часа два. Ноги у меня затекли конкретно, но я просто не могу его скинуть. Парень весь никакой, отключился сразу, как его привезли ко мне. Выглядит, конечно, Ким паршиво: кожа бледная, даже зеленоватая, волосы спутанные, одежда грязная, джинсы на коленках порваны, а сами коленки исцарапаны в кровь. Ладони его все в ссадинах.   — Рыжий, — я продолжаю трепать его грязные волосы, — очнись уже.     Он слабо поморщил нос, снова глубоко проваливаясь в сон. Смело кладу его голову на подушку, встаю и плетусь на кухню, чтобы выпить ещё немного кофе. Встав из-за него в рань несусветную, я клюю носом на каждом шагу, стараясь не упасть прямо на полу и не уснуть сном младенца. Конечно, рыжий не хило меня напугал своим голосом, когда заговорил в трубку телефона. Ну, а когда его припёр неизвестный мужчина и буквально всучил его мне в руки, я вообще выпал из реальности. Вряд ли этот добропорядочный американец мог такое с ним сделать; уж больно он одет прилично был, да и на работу спешил…     Делаю глоток кофе, опираясь свободной рукой на подоконник. Солнце только стало освещать дорожки нашей улицы, которые ещё едва влажные от снега, активно таявшего в ближайшие дни. Погода играет с нами злые игры: метель, тепло, метель, тепло и снова метель. Сегодня тот самый яркий и тёплый период. На какой-то момент думаю, что моё личное солнце ещё не встало. Оно валяется обдолбанное на моём диване и мочит слюнями мою подушку.     Делаю ещё глоток и выхожу в коридор, оставляя кружку на тумбочке у входа. Беру ключи, деньги, накидываю пальто и выбегаю на улицу, освещённую ярко-оранжевым светом. Сигареты кончились - купить надо. Единственная на всю улицу забегаловка, работающая двадцать четыре часа в сутки точно мне сейчас поможет. Я ломался всё время, что сидел с Тэхёном. Обычно, если я не курю, у меня в голове снова начинают всплывать голоса, напоминающие мне о прошлом и всех потерях, которые мне удалось пережить. Но нет. Ничего. Я просто волновался за рыжего, таскал ему воды, аспирин, ещё воды, полотенца мокрые, одежду чистую. Я даже проигнорировал сообщения Агнесс, которые она прислала мне ещё в первом часу ночи.     «Позвони ему, Юнги, - пишет она. - Если твой Тэхён ответит, то он точно твой ㅋㅋㅋ»     И вот я берусь печатать ей на ходу:     «Агнесс… Он у меня дома. И он без сознания. Мне принесли его обдолбанного в край. Иду за сигаретами»     Пихаю телефон в карман и забываю о нём. Мне не до Агнесс, не до её поддержки и прочего. В голове стоит Тэ, его пёс, который сейчас, вероятно, один дома. Чуть не рыдаю, представляя Джека, скулящего под дверью без рыжего.   — Айщ, — кручу головой, — прекрати, Юнги, не думай.   — Юнги…     Я оборачиваюсь. Никого нет. Вероятно, послышалось. Захожу в магазин, быстро покупаю блок сигарет и так же поспешно иду в сторону дома.   — Юнги, постой…     «Не оборачивайся, тебе кажется» — успокаиваю себя я.   — Юнги, ты же знаешь, — голос, словно ветром, разносился по разным уголкам улицы, выбегая из-за тёмных углов и подворотней, — ты же знаешь, что это ты их убил.     Дрожащими руками достаю сигарету и нервно закуриваю.   — Они умерли из-за тебя, из-за тебя, из-за тебя…   — Отъебись! — взрываюсь я, спотыкаясь и падая на колени, зажимая уши руками. - Отъебись от меня!     В кармане вибрирует телефон. Но я не могу открыть глаза. Я вижу свою семью, наш дом, свою собаку. Моя сестра бежит ко мне, радуется. Мама, папа. Секунда, и громкий крик сестры разрывает все мои внутренности, взрывает мозг, царапает сердце, и я сам невольно начинаю кричать, ещё крепче закрывая глаза и уши.   — Парень, - я вздрагиваю и со всей силы бью по руке, которая касается моего плеча. Мне кажется, что это отец; он ещё раз наклоняется, смотрит на меня. - Эй, парень, может в больницу?     Образ отца плывёт, его сдувает ветром, он рассыпается на глазах. На его месте я вижу высокого мужчину лет сорока. Держит меня за плечо, тревожно смотря на меня.   — Нет, — коротко отвечаю.   — Уверен? Пять утра, ты на асфальте, кричишь… Болит где?   — Я сказал, что нет.     Поднимаюсь, отряхиваюсь, размазываю слёзы по щекам. Горло страшно дерёт — я правда кричал.   — Всё хорошо, — я достаю новую сигарету из пачки, закуриваю и протягиваю руку мужчине, стараясь выглядеть спокойным и уравновешенным. Но секунду назад я видел свою семью, меня трогал за плечо отец, я поднял шум на все штаты. Выгляжу глупо, стараясь перед неизвестным дядькой.   — Смотри, — он жмёт мою руку, тоже доставая свою сигарету, — но помощь тебе не помешала бы.   — Ничего же не болит, я ведь вам сказ…   — Да я понял, — он закуривает, — вот и говорю, что помощь нужна.   — За психа меня держите? — даже усмехаюсь.   — Никак нет, — усмехается, залезая в карман, — можешь позвонить в любое время с часу до десяти вечера, это моя визитка.     Он разворачивается и уходит. Его спокойствие такое же деланное, как и у меня. В миг поменялся в лице, закурил, поправил ворот длинного черного пальто и зашагал к большой дорогой машине. Я тоже затягиваюсь и иду в сторону дома. Мне всё ещё неловко и неприятно: у меня впервые срыв на улице, с которым я не смог совладать. Обычно я несусь домой или к машине, закрываюсь и начинаю успокаивать себя. Но сейчас мой внутренний монстр решил, что будет иначе.     «Блять, Тэхён!»     Я бегу домой, вспоминая о рыжем.

***

  — Привет, — Ким сидит на кухне, держа в руках кружку с чаем. Он снял с себя свои порванные джинсы, которые я в силу своего приличия не стянул с него, и теперь сидел в моей огромной чёрной футболке, которая закрывала его боксеры, имитируя их полное отсутствие.   — Привет, — киваю ему, кидая пачку сигарет на тумбочку и забирая оттуда же кружку с остывшим кофе. - Отпустило?     Он смущённо кивает:   — Дай закурить?     Нехотя подаю ему пачку сигарет, мысленно ненавидя себя за то, что не сказал «нет». Длинные дрожащие тэхёновы пальцы выуживают сигарету, поднося её к пересохшим губам. Я сам зажигаю огонь, давая ему прикурить. Губы у Тэхёна какие-то бледно-синие, сухие, потрескавшиеся, но манящие. Засматриваюсь, но он не замечает этого: слишком потерянный сейчас. Позволяю ему курить прямо на кухне, не открывая форточки. Забавно, как ребёнок вырос на моих глазах всего за пару часов: я больше не вижу детской невинности в его глазах, рыжий цвет волос не вызывает умиление, не хочется тискать его за щёчки и водить по магазину игрушек. Я хочу прижать его к себе, приобнять за плечи, поставить бутылку соджу перед ним, сказать «пей, пока не полегчает» и выслушивать его пьяные жалобы на жизнь. Он сидит, сгорбившись, опираясь о стол на локти, держа сигарету между двумя пальцами. Затягивается редко, но глубоко, медленно выпуская дым в пространство маленькой кухни.   — Я скоро уеду.   — Ты не мешаешь мне, — касаюсь его руки, замечая, какой он ледяной.   — Ты не понял, — он делает затяжку. — Хочу уехать из штата. Может перебраться туда, где тепло. В Калифорнию, например. Лос-Анджелес. Пляжи, солнце… Меня бы Чонгук увёз.   — Кто такой Чонгук? — я невольно тоже закуриваю, и кухня вся наполняется дымом.   — Мы… Живём вместе уже год. Съехались, когда я из дома ушёл.   — Вы вместе?   — Что-то вроде, - он закатывает глаза, словно тема ему неприятна. - Сделай мне поесть, я умираю.   — Почему же ты к нему не поехал? — вопреки всему я открываю холодильник, уже готовясь сделать Киму омлет.   — Я же не сказал, что люблю его. Я сказал, что мы вместе.     Хмыкаю, но не отвечаю. Я давно ни для кого не готовил что-то. Я и себе не готовлю. Обычно покупаю булки, замороженные обеды, иду в кафе или заказываю пиццу. Но чаще я просто голодаю, ибо лень пиздец как. Как-то неловко разбиваю яйцо на сковородку, всё шипит, журчит, парит. Невольно замираю, понимая, что я совершенно не имею представления, что делать дальше. Сзади меня слышится глубокий вздох, и вот я уже чувствую, как чужие руки скользят по моим и крепко сжимают их.   — Вот так надо, - Тэхён руководит моими руками, ловко разбивая яйцо над сковородой. - Теперь просто подождать немного.     Он кладёт мне голову на плечо, а я всё никак не могу развернуться, продолжая стоять и чувствовать его худощавое тело всей своей спиной. Его ручонки обвивают мой живот, ещё крепче прижимая меня к себе.   — Тэхён…   — Ну, помолчи.   — Почему ко мне пришёл?   — Заткнись.   — Тэхён.     Он разворачивает меня, продолжая обнимать, но уже не со спины. Поглаживаю его, удивляясь, как тело взрослого мальчишки может быть так истощено. Кости почти выпирали, хотя всё это вполне эстетично. Думаю, что увидь я его полностью голым, не захотел бы отвернуться и с ужасом побежать в ближайший Макдональдс за чизбургером. Тэхён как фарфоровая кукла, сделанная на заказ каким-то ценителем тощих мужских тел и белоснежной молочной кожи.   — Я запал на тебя, — не смущаясь, говорит он мне в плечо, — ещё тогда, в первый же день, в клинике. Я никогда так не смотрел на Чонгука и не хотел к нему возвращаться.     Молчу, слушаю его, не решаясь даже сказать «спасибо».   — Он трахает меня, — продолжает Тэхён, перебирая край моей кофты, — жестко и каждый день. Грубо ставит на колени, заставляя отсасывать. Но он Джека моего любит, гуляет с ним, разрешает ложиться в кровать. А потом снова трахает меня. Я ему готовлю, убираю за ним и вздыхаю спокойно, когда Гук выходит гулять с собакой. Я думаю о тебе, Юнги. Не поверишь, но я бы предпочёл, чтобы ты ебал меня, нежели он.   — Не говори так, Тэхён, — я отстраняю его от себя, с жалостью смотря ему в глаза.   — Не жалей меня, — он ударяет меня по руке, неожиданно целуя в губы. Самый мой странный поцелуй: губы Тэхёна сухие, холодные, а щёки мокрые от слёз. Он больно цепляет мои волосы, отчего я издаю стон, видимо, заводящий парня ещё больше. Но он отстраняется. - Я сам выбираю, как мне жить.   — Сам? — теперь уже я хватаю его за волосы, притягивая ближе и шепча в самые губы: — Тогда ты последний мудак, раз выбрал еблю и наркотики.     Слёзы Тэхёна покатились ещё сильнее, но я не чувствовал сейчас жалости. Передо мной стоит просто шлюшка, которая получила свою дозу и теперь отходит у меня дома. Мне не противно, мне не жалко даже его. Я просто разворачиваюсь и выключаю плиту, перекладывая омлет на тарелку и подавая Тэхёну.   — А ты последний мудак потому, что позволяешь мне тереться возле тебя, целовать твои губы, касаться тебя. Позволил мне запасть на тебя и теперь не знаешь, что делать дальше. Ты трус, Мин Юнги.     Дерзкий такой. Дерзкий плачущий мальчишка.   — Знаешь, — он отворачивается от меня, начиная медленно ковыряться в тарелке, — я не намеренно кололся. Ты хочешь знать правду? Чонгуку дали большой пакет чистой травы, за который не попросили ровным счётом ничего. Мы покурили, вошли в раж… Но ему позвонили и сказали, что так дела не делаются и всё же нужно расплатиться. Эта сука послала меня к ним в качестве расплаты. Я думал, что приеду, встану на колени, отсосу их боссу и меня отпустят с миром. Но нет. Меня посадили в кресло в самом ужасном месте, Юнги, которое я только видел в своей жизни. Там всюду обдолбанные парни и девушки, кто-то уже не живой, кто-то на грани смерти. Меня просто усадили, прижали руки и залили в меня всё, что было в большом шприце. У меня не осталось денег, они забрали всё. Меня выкинули на улице возле мусора и коробок в каком-то переулке на границе штата. - Он достаёт из пачки ещё сигарету и закуривает вновь. - Я бы в жизни не выбрал наркотики. Ради себя, ради сестры, ради жизни. Ради возможностей.     Он закрыл лицо руками, а я почувствовал себя сукой. Подхожу, обнимаю его за плечи, хочу извиниться, но слова не лезут из глотки. Он не противится моим прикосновениям, поэтому я смело вожу рукой по его спине, успокаивая его подрагивающее от рыданий тело.   — Когда я скажу Чонгуку, — он снова захлебнулся в рыданиях, — он прикончит меня.   — Мы поставим тебя на ноги, — я стараюсь говорить уверенно, — сейчас ты отойдёшь, станет легче…   — А потом я захочу дозу, Юнги. Это всё не просто так… Им нужны деньги, много денег. Которые буду приносить им я, лишь бы они дали мне ещё и ещё.     Он начинает запихивать в рот омлет, лишь бы не начать рыдать в голос. Выглядит жалко.   — Прости, — говорю, — я не знал.     Он не отвечает: плач и омлет затыкают его.   — Пойдём в спальню, как поешь. Тебе надо поспать подольше.     Оставляю его одного, уходя в гостиную и собирая с дивана подушку и одеяло. Я просто не мог позволить ему снова спать на диване. Я считал его шлюхой. Я считал его наркоманом. Я считал его мудаком. Но ведь мудак я… Тэхён кажется мне безгрешным мальчишкой. Его насилует другой парень, заставляет его работать на себя и других, пользуется им. Тэхёна пичкают наркотиками и прочей дурью. Но ведь нет в этом вины рыжего. Или я просто хочу в это верить…     Меня толкают в спину, и я падаю на кровать. Поворачиваюсь и вижу Тэхёна, который старается улыбаться, несмотря на свою заплаканную физиономию. Хлопаю по кровати рукой, приглашая его лечь рядом. Не сопротивляется, ложится. Тело-то изнемождённое, расслабленное, усталое. Он прикрывает глаза, стоит лишь голове прилечь на подушку.   — Ты ни в чём не виноват, Тэхён, — я поглаживаю его волосы.   — А кто виноват?     Я замолкаю, смотря в одну точку на стене.   — Я, Тэхён.   — М? — он явно не понимает.   — Я, — я поворачиваюсь и смотрю на него. - У тебя есть семья, но ты ушёл от них. У меня нет семьи… Я убил их.