Когда потеряны надежды

Время струится сквозь пальцы, подобно песку, падает на землю, вниз, растворяется и исчезает, а об упущенных моментах напоминают лишь оставшиеся на руках песчинки, именуемые воспоминаниями. Еще многое случилось за то время, действительно важные события, изменившие ход текущих вещей. Но иногда стоит приглядеться к мелочам, чтобы понять, что всё начинается с малого. Например, с подросшей на три года Шадоу Джонс, завязавшей лоскут от футболки вокруг своего окровавленного правого предплечья. "Почему это всегда должна быть канализация? Я думала, что у него очень развитое воображение. Вообще никакого разнообразия," — думала она, подбираясь ближе к уже не действующей заброшенной сливной трубе. После случая с Микеланджело ей пришлось долго восстанавливать свою репутацию, потому что все, кому не лень, шпыняли маленькую девочку из угла в угол за то, что она погубила одного из лучших бойцов. Даже если до этого задиры совершенно равнодушно относились к четырём братьям — таков уж стадный инстинкт. Из-за навязываемого чувства вины и позора её и без того продолжительная депрессия усугубилась, но она нашла оптимальное решение: направить всю свою обиду и ярость в тренировки. Однако это ощущение прошло, когда она внезапно посмотрела на своего дядю совершенно другими глазами. Это произошло случайно, когда они с матерью решили проведать его. Страшная мысль закралась ей в голову: Майки нравилось, когда его жалеют. Как ещё было объяснить, что он восстанавливался настолько долго и начал избегать даже столкновения взглядов с Шадоу, единственной, кто пытался вновь вернуть его в строй, как можно быстрее? А потом тёмной ночью он и вовсе ушёл, прямо перед началом важного боя, после которого Шадоу окончательно и бесповоротно стала другим человеком. Пусть черты лица Шадоу и остались прежними, но мало кто из её старых знакомых смог бы узнать её: детский румянец пропал, прежде пухлое лицо с мягкими щёчками стало острее, покрылось новыми шрамами, волосы поредели и утратили прежний блеск. Однако больше всего выделялись глаза: за три года они постарели на тринадцать лет, прежде озорной лукавый взгляд любознательной девочки потускнел и сливался с сумеречной мглой. В итоге Шадоу Джонс, та, что выигрывала конкурсы на скоростное поедание сосисок в местной забегаловке, почти стала истощенной молодой женщиной, не успев побывать живым подростком. Здесь было сыро. Шадоу ступала по разрушенным бетонным плитам, как вдруг соскользнула с одной. Она тихо выругалась. Её ботинки были покрыты густым слоем влажной грязи до самой верхушки молнии. Единственной радостью в тот миг являлось то, что было не так глубоко и нога не провалилась полностью. Передвигаться в таком дерьме было бы весьма проблематично. Подойдя к трубе, Шадоу провела ногой по проржавевшему краю, чтобы привести подошву в терпимое для неё состояние. Нестерпимая боль в руке из-за отвращения словно уменьшилась, но Шадоу всё же недовольно сморщилась и затянула повязку на руке потуже. Войдя в сток, она попыталась сдержать тошноту, но утренние сухари всё же вылезли наружу. Сток уже не действовал, поэтому надеяться, что результаты жизнедеятельности смоет, было бессмысленно. Впрочем, рвота быстро слилась с окружающей средой. Фонарик Шадоу начал мигать, поэтому она достала запасной. Мимо пробежала крыса и пропала, убежав за пределы света гаджета. Чем дальше двигалась Шадоу, тем сильнее было зловоние воздуха. Она закашлялась. Не удержавшись, Шадоу достала из рюкзака плотный платок и обвела его вокруг рта и носа. Из её груди вырвался безумный звук, который невозможно передать на письме, когда пальцы почувствовали что-то вязкое и тёплое. Шадоу лихорадочно отцепила руку и начала махать ею во все стороны, словно грязь от этого отлипнет. Но этого не произошло. Она достала платок. Чтобы в дальнейшем не испачкать руки в плесени неизвестного вида, в ход пошли резиновые перчатки, а черные кожаные, которые она носила до этого, были упакованы в целлофановый пакет. Сточный тоннель наконец перерос в полноценную канализацию. По краям можно было увидеть заваленные лестницы, проходы для рабочих. Тяжело хлюпая по грязной жиже, Шадоу вылезла на дорожку и пару раз прыгнула, чтобы грязь не мешала ходить. У неё была только половина карты, поэтому дальше приходилось идти "вслепую". Она ещё раз оглянулась. Точно. Старое размытое граффити на стене с нечитаемой надписью говорило, что маршрут, который она так старательно заучивала, закончился. Впереди было темно, хотя некоторые небольшие участки и были наполнены светом. Шадоу порылась в рюкзаке и обернула чистый лист бумаги вокруг карандаша, а после сжала их меж зубов. Ей предстоял очередной трудный проход, требовавший наличия обеих рук. Тишина сводила с ума. Шадоу показалось, что она даже слышит собственное сердцебиение. Были и другие звуки, но они звучали настолько ясно, что делали установившуюся тишину ещё страшнее. Где-то в сточных водах что-то булькало. Грязные пузыри то и дело надувались и лопались. Капли стекали со сталактитов из плесени и ржавых лестниц. Шадоу шла и шла по полуразрушенному каналу, изредка оглядываясь, пока ей это не наскучило. Никто не залезет в эту дыру по собственной воле, и она в этом убедилась окончательно. Смотреть приходилось только вперёд, не всматриваясь, чтобы ненароком не наткнуться на особенно мерзкое зрелище. Шадоу проверяла каждое разветвление. К счастью, в некоторых местах даже продолжало работать электричество, поэтому исследовать было намного легче. Самодельная карта быстро обрастала схемами. Труднее всего было держать это дело во рту при переходе и не испортить всю работу собственной слюной. Наконец, Шадоу заприметила тяжелую металлическую дверь. Порой удача приходит совершенно неожиданно: она просто происходит и всё. Именно это и случилось. Она бы и не заметила эту дверь, если бы нога не провалилась в щель в асфальте, а рука с фонариком неуклюже покачнулась в сторону. Очевидно, это было какое-то помещение для рабочих или некий контрольный пункт. Шадоу было всё равно: она в этом не разбиралась и не хотела разбираться. У неё была миссия, задание, цель — отвлекаться не имело смысла. Ключ, который подстраивается под любой замок — последнее изобретение Донателло до его пропажи — не сумел помочь в этой ситуации. Замки и дверные петли проржавели. Физические усилия также были бесполезны. Шадоу была готова к этому, но всё же лишний раз использовать приспособления, доверенные ей, она не хотела (она уже потратила половину, когда исследовала разветвления). Она ещё раз попыталась оттолкнуть тяжеленную дверь, но сдалась. Коррозия сыграла очень и очень злую шутку, но это было поправимо. Покопавшись в рюкзаке, Шадоу достала две мини-бомбы, похожие на те самые, что и три года назад, и установила их у петель. Она отбежала в сторону и закрыла уши. Послышался треск: бомбы были не мощные, по сравнению с остальными своего рода, бесшумные. Шадоу толкнула дверь ногой, и та накренилась со стороны петель, а потом и вовсе с каким-то странным свистом рухнула. Падения в плане не было. Девушка от неожиданности прикрыла рот рукой и прислушалась. Но ответной реакции не последовало, и она вошла внутрь. Шадоу пустила в ход фонарик, дабы исследовать помещение. Первым делом в глаза бросились висевшие на облупленной стене винтовки в пыли: их хозяин давно не выходил наружу, а по доброй воле сюда никто не заходил. Она направила свет вниз. Убедившись, что на полу нет ничего, обо что она может споткнуться, Шадоу отправилась в глубь "квартиры". Внезапно свет фонаря отразил какое-то движение. От неожиданности Шадоу выронила свой гаджет, отчего лучи света бешено заплясали в пространстве. Однако она сумела поймать его прежде, чем фонарь коснулся пола. Шадоу вновь направила свет на то, что её испугало. Это было... Тело. Безмерно огромная глубоко дышащая туша. Зелёного цвета. Майки. Шадоу пару секунд постояла в смятении, наблюдая как его грудь подымается и опускается. Включатель обнаружился тут же, недалеко. Довольно тусклый свет, всё же заставивший Шадоу недовольно зажмуриться, озарил помещение. Она, как и раньше, в прошлой жизни, неуклюже начала убирать волосы за ухо, глядя на дорогое её сердцу создание. Даже если они все уже были там. Рядом с кроватью лежала упаковка таблеток, приглядевшись, Шадоу поняла, что это снотворное. Вот почему он и не отреагировал на падение двери. Она мягко ступила ближе и села на край металлической кровати. Провела рукой по его шершавой щеке. Колени предательски задрожали. Шадоу зарылась руками в свои светлые волосы и согнулась пополам, пытаясь не завопить от безвыходности ситуации и готовясь включить все свои актерские способности, потому что то, что она собиралась сделать и сказать, не согласовывалось с её собственным мнением и желаниями. Она сделала глубокий вдох и сильно опёрлась рукой о кровать. В ход пошла бутылка воды. Она наклонилась к Майки, начала лить на него воду из бутылки и прокричала: — Подъём! Майки моментально поднял голову с выпученными глазами. Он сделал пару движений и достал нож, который до этого прятал под подушкой. Шадоу от неожиданности наклонила бутылку, и вода полилась на кровать. Состояние аффекта Майки быстро прошло: — Ш-ш-шадоу? Что ты тут делаешь? — Тебя навещаю. Ты не очень-то хорошо прячешься, Майк. Майки положил нож и поочерёдно протёр глаза. Теперь, когда он поднялся, Шадоу могла рассмотреть его. Он сильно исхудал. Его кожа загрубела ещё больше. Казалось, он не принимал ванну десятилетиями: грязь уже въелась. — Зачем ты здесь? — спросил он, доставая из-под кровати бутылку дождевой воды. Шадоу промолчала и скрестила руки, наблюдая за тем, как он пьёт. Пусть Майки и пытался скрыть это, но в его глазах читалось отчаяние: он ожидал видеть кого угодно, но только не её. — Ты размяк ещё сильнее. Не думала, что это возможно. Ты похож на сырое тесто, — с презрением отметила она. — Шадоу, прошу, уйди. Если ты хочешь попросить прощения, то знай, что я простил тебя уже очень и очень давно. — И... И... Извинения? Ха, ха. Ха. Нет, — отчеканила Шадоу серьезным тоном, — у тебя есть аптечка? Меня тут по дороге ранили ножом. Отвратительные ощущения, я тебе скажу. Шадоу, которая все ещё сидела на краю кровати, плюхнулась назад, на подушку, наклонив голову набок, чтобы не получить инфаркт при виде грязного потолка. Майки пошёл в глубь своего жилища и начал рыться в шкафу, попутно спрашивая: — И всё-таки зачем ты здесь? — Я должна тебя привести на базу. Ты нам, кхм, всем нужен. Ребята соскучились. Они не могут работать нормально без тебя. — Так и знал. — Знал? — Ну да. Я ведь всегда был талисманом. Глупый паренёк, который должен бегать вокруг, улыбаться и произносить кричалки, — устало произнёс он. — Ой, ну не драматизируй, — проворчала она, хотя его мнение и было отчасти ей понятно, — Мне этого дерьма и на базе хватает. И, между прочим, ты командный игрок, а не талисман. Не прибедняйся. Возвращайся уже, блудный сын, — она театрально раскинула руки в стороны, но из-за боли в правом предплечье быстро опустила их. Майки на секунду остановился. Он понимал, что Шадоу сказала это просто к слову, но он больше не был ничьим сыном. Его отец погиб. «И её отец тоже», — пронеслась мысль в его уставшем сознании. Он вновь наклонился и тихо вздохнул. Майки достал аптечку, легким движением стряхнул с неё пыль и подошёл к Шадоу, внимательно всматриваясь в её черты лица, словно перед ним сидела незнакомка. Она тоже смотрела на него, но будто с каким-то вызовом. — Ты изменилась. — Естественно. — Сядь. Шадоу медленно подняла туловище, вернувшись в прежнее положение. Майки начал обрабатывать ей рану. Это действительно был неглубокий ножевой удар. — Знаешь, наши ряды довольно сильно поредели, точнее, ну о-о-очень сильно, поэтому любая помощь была бы кстати. А уж помощь крутого ниндзя-чувака вообще бесценна, — попыталась смягчить свой тон Шадоу, — Ай! Больно! — Повезло. Рана неглубокая, и артерии не задеты. Только повязка не очень удачно наложена. — Ты вообще меня слушал?! Майки вздохнул и вновь проигнорировал вопрос. Шадоу хмыкнула и отвернулась. Он начал зашивать рану. Шадоу просила его ещё и ещё раз, приводя различные аргументы, но Майки был непреклонен или вовсе игнорировал её слова, бормоча себе что-то под нос. Её слова для него были чем-то смутным, далёким. Микеланджело не хотел возвращаться, не хотел вновь становиться тем, кем он был. И, что самое главное, подсознательно он просто не хотел вновь делить одно пространство с ней, с Шадоу. Как он ни старался, он не мог просто забыть о том, что именно она послужила причиной его нынешних страданий. Он не ненавидел её, нет, Шадоу была его семьёй. И хотя Шадоу была той, из-за кого он всё бросил, чтобы перестать быть инвалидом, занимающим лишнее место, она также была всем. Символом возрождения, надеждой на будущее, оазисом в пустыне этих разрушений. Просто он ещё не до конца понял это. — Знаешь, что? — спросила она, разглядывая зашитый порез, когда он закончил. — Ты обнаглевший, эгоистичный кусок дерьма, Микеланджело! Микеланджело, укладывавший аптечку на место, опешил, ударился головой о дверцу шкафа и посмотрел на неё. Шадоу почему-то выглядела не рассерженной, а потерянной и испуганной. Она с ужасом обнаружила, что сказала это не ради своей игры. Она сказала это искренне. — Шадоу? Ты считаешь меня эгоистом? — эта часть задела его больше всего. — Именно. Некоторая неловкость и потерянность исчезли, будто их и не было. Теперь Шадоу злилась, ей хотелось рвать и метать. Но она не могла подняться, не хватало сил, а дыхание не могло обеспечить тело нужным количеством кислорода. В конце концов её глаза начали покрываться слезами. Она прекрасно знала, что хотела сказать, но эти слова были словно нож не только для Микеланджело, которого она хотела помучить и заставить раскаяться, но и для неё самой. А все потому, что она уже не играла в «плохого копа», которому было поручено доставить человека на базу, а собиралась говорить доподлинно то, о чем думала. И это её пугало. — Шадоу, что случилось? — Ты много чего пропустил за эти годы, не только моё взросление и дни рождения братьев, — грустно заметила она, — Джой Рейнард была убита в бою за Нью-Йорк, остальная драконья компашка в плену, как и Энджел Бридж. Ты пропустил то, как мы сдружились. Никто пропал без вести. Профессор погиб. Та медсестра из отряда повстанцев, что тебя на ноги поднимала, точнее, пыталась поднять, ты же так и не сделал этого. Я даже не помню её имени. Она тоже погибла, спасая раненых. Из Дельты в живых остались только Хэл, Эрни и Надин. Надин в тяжелом состоянии и уже четыре месяца не выходит из комы. Но она была согласна на эвтаназию, так что скоро мы лишимся и её тоже. Господи, да даже Кланк, бедный кот, и тот отдал свою жизнь, чтобы ты мог жить, чтобы ты спас остальных, чтобы их жертва, жертва людей, большинство которых ничем тебе не обязано, не была напрасной, а ты тем временем валяешься тут и ноешь, прячешься, гниёшь, стухший уёбок. А из-за чего? Из-за руки. В нашем мире столько людей, чьи невзгоды намного, намного хуже, а ты... — она хотела сказать «обвиняешь маленькую девочку», но осеклась, — Пора бы уже поднять свой ожиревший зад и в кои-то веки принести в жертву себя. — Я ничем не смогу вам помочь, Шадоу. Теперь уж точно. — он поднял вверх обрубок руки, как бы подтверждая свои слова. Казалось, слова Шадоу на него никак не повлияли. — Я никуда не пойду. Извини, правда. Мне очень жаль. — Пойдёшь, разумеется, пойдёшь, — Шадоу сжала кулаки. Он снова упустил нить её повествования, не обратил внимания на то, что делало ей больно. И ей тоже захотелось в кои-то веки побыть эгоисткой. — Это не просьба. Твоё мнение меня не интересует. Я тоже не хотела приходить сюда, но, как видишь, кандидатов получше не нашлось. — Ты не сможешь меня заставить. Ты права, ясно? — Что? — Я жалок. Жалок в своей беспомощности. Моя жертва будет бессмысленной, — он подошёл к ней, провёл рукой по волосам и присел на корточки, чтобы быть на уровне её лица, — мне жаль, правда жаль. Все эти люди... Но я не могу. Не хватает духу. Я не такой бесстрашный, как ты, Шадоу. Ты лучше меня. Жаль, что я не понял этого раньше и... "И не простил тебя за то, что ты уничтожила меня", — продолжил он свою мысль, не произнеся её вслух. Ему стало нестерпимо больно, ведь он обвинил, пусть даже и не сказав ни слова, родное ему существо. Он лично принимал участие в её воспитании, он знал Шадоу слишком хорошо, даже лучше, чем она сама знала себя. А теперь Майки клеймил ту невинную девочку, которой помогал делать домашнее задание, сделал её убийцей. Его убийцей. И он понял, что все шрамы на её теле, эта потерянная свежесть её лица, её вспыльчивость и ярость — всё это случилось из-за него. Потому что он не должен был уходить в самый важный период её жизни. Микеланджело сделал Шадоу Джонс такой, какая она была в тот момент. Он обращался к ней каждый раз, когда начинал говорить. Произносил её имя с особой интонацией, пытаясь её успокоить. Но от этого она только бесилась ещё больше. Шадоу ядовито произнесла: — Мне тоже очень жаль. Лицо Майки осталось спокойным и невозмутимым. Они сидели несколько минут молча, словно находились в какой-то негласной войне, считая, что война с целым миром для них не предел. Майки и Шадоу боялись взглянуть друг на друга, чтобы ненароком не дать слабину или, что ещё хуже, разрыдаться не только от того, кем они стали, но и от упущенных возможностей. И надежд. Убитых, утопленных, покрошенных, разорванных в клочья, взятых в плен, разрушенных до основания, потерянных надежд. Но молчание должно было рано или поздно нарушиться. И первым это сделал Майки: — Ударь меня, — он заметил смятение на лице Шадоу, но ни один мускул на его лице так и не дрогнул, — Я заслужил. Я не буду сопротивляться. — Нет, зачем мне это? — она окинула Микеланджело критическим взглядом и снова опустила глаза. — Шадоу. Ты в плачевном состоянии, тебе нужно остыть, — Микеланджело поднял руку, чтобы прикоснуться к ней, но, недолго думая, отдёрнул и вернул её в прежнее положение, — Пожалуйста, сделай это. Вложи всю свою силу. Просто вспомни всю моральную боль, которую тебе причинило моё отсутствие в течение трёх лет, и дай ей физическое проявление. Шадоу моментально очнулась от смятения, и её состояние тут же переменились до прежней злости, вызванной возникшими в памяти воспоминаниями. Она резким движением смахнула слезу и нахмурилась. Её руки дрожали. В следующее мгновение она вздохнула и издала какой-то нечеловеческий крик, а после повалила Майки на землю. Он зажмурился. Он чувствовал переполнявшую её энергию. Он ждал удара. Он знал, что ей станет легче, что он, наконец, поможет ей и, возможно, даже сможет вернуть ту старую Шадоу, которой не видел уже чуть больше трёх лет. Но вместо боли Майки почувствовал только её сухие губы на своих. Шадоу впилась в него поцелуем, животным, диким, но бесстрастным, отчаянным. Её сжатый кулак так и остался в воздухе, готовый к удару. А через секунду полетел вниз, на деревянный пол да так, что тот загремел, а скромный скарб пошатнулся. Шадоу вскочила. Её лицо было таким же строгим, но глаза, испуганные, часто моргающие, выдавали все её смешанные ощущения. Тогда она схватила Майки двумя руками за футболку, подняла и оттолкнула в сторону, а в следующую секунду схватила свой рюкзак и выскочила в проём. Поскорее, чтобы мутант не увидел её слез. Отбежав за поворот, она, забыв о грязи, медленно скатилась вниз по стене, достала из рюкзака маленькую флягу с коньяком. Сделала глоток. Стряхнула пыль с волос. Она сидела ещё пару минут в надежде, что Майки пойдёт за ней. Но он не шёл, и Шадоу чувствовала, что её голова взрывается от слишком большого количества противоречивых чувств, поэтому решила поспешно уйти, пока она не отдалась им полностью и не размякла окончательно. Как Майки. Шадоу поплелась назад, решив сказать остальным, что последнее известное пристанище Микеланджело оказалось пустым...