Wolf wedding

От Намджуна Чонгук ждёт чего угодно, но точно не того, что в руки ему дадут оружие, вытащат в центр зала и скажут: «защищайся». Он не ел, не пил и не спал двое суток, не прекращая ходить. У него от потрясений и страха сердце бьётся в два раза быстрее, в ушах гудит, и картинка перед глазами смазывается от слёз. Чонгук — омега, а оружие в руках слишком тяжёлое, чтобы просто поднять. Намджун стаскивает плащ, перехватывает рукоять меча здоровой рукой и замахивается. Чонгук бросает свой меч на пол и «хочешь убивать — пожалуйста, будьте так любезны, Милорд». Альфа шикает, цокает разочаровано языком, опускает меч, и кончик оружия с противным звуком скребёт по каменному полу. Чонгук от него пятится боком по ломаной кривой, но бежать-то некуда. Если только в окно, но ставни на том предусмотрительно закрыты. Намджун следит за этим сколько-то, наклоняется, поднимает с пола оружие, так непредусмотрительно брошенное омегой и, вдруг, хрипло, но заливисто смеётся. Голос зеркалит от стен, наполняя помещение звуками. Словно волк не один здесь, а целых пять. — Ну, что же ты? Когда тебя сюда притащили, ты был готов убить себя ножом для фруктов, а теперь кидаешь меч. Намджун забавляется. Даже в голосе звучит самодовольная улыбка. Чонгук вытирает потные ладони о мятые и грязные брюки, стараясь думать о том, что маленький Джун давно убежал и спрятался, потому что мальчишка волку совершенно неинтересен. Даже после того, как нож пытался у него украсть, Намджун бросил ему лишь грозное: «прочь отсюда». Возможно, что альфа не такой садист, каким кажется в глазах его величества. Чонгук уже почти произносит: «просто закончи со всем этим поскорее», когда невольно ахает. Намджун прижимается носом к его запястью и шумно втягивает через ноздри воздух. — Боишься? — шепчет, — вот и правильно. — Делай уже что хотел, — Чонгук выплёвывает слова и выдыхает весь свой страх. Намджун сильнее сжимает его руку, но в тёмных глазах напрочь отсутствует интерес. Омега перед ним не взбрыкивает, не сопротивляется и делать с таким что-то скучно. Запугивать того, у кого лимит страха исчерпан — глупо, нудно и себе только дороже, потому что унизительно. — Что ж, тогда идём. Чонгук знает, что будет больно, но надеется, что быстро. Переставляет дрожащие ноги, не глядя по сторонам, поэтому, когда они останавливаются около одного из гобеленов на стене, очень удивляется. Намджун оглядывается по сторонам и отгибает угол полотна. За ним резная тяжелая дверь с круглой позолоченной ручкой. Альфа тянет её на себя, и та открывается с пыльным скрежетом. — Не вздумай только вопить. Иначе язык отрежу. Чонгук думает: «Какой смысл? Спасать меня точно никто не побежит», но в ответ даже не кивает. За дверью каменный лабиринт, в котором через каждые двадцать шагов на стенах горят факелы. Воздух внутри затхлый и холодный, пахнет плесенью, сыростью и ночными кошмарами. Чонгуку в детстве такие снились, где он крутился волчком в лабиринте, а по следам за ним гнался дикий зверь. Намджун перевязанной рукой берёт один из факелов, а второй продолжает сжимать омегу за запястье. Тянет за собой, поторапливая. Они проходят с сотню шагов, спускаются по узкой лестнице и снова идут. Сворачивают налево, затем направо. Поднимаются, снова направо и, когда впереди туннель вновь освещается факелами, Намджун свой крепит на стене. — Убери свою шавку, — внезапно кричит он и отступает назад, заставляя Чонгука пятиться следом. По стене расползается серая тень, которая размытым огромным пятном надвигается на полусогнутых лапах. — Собственной кровью клянусь, ведьмино отродье, что вспорю ему брюхо. — Чего ты так боишься? — голос Юнги эхом разносится по туннелю, что не понять с какой стороны подходит. У Чонгука внутри сердце дергается в надежде, что тому не всё равно, и что вмешается, потому что Намджун явно трусит перед черным волком, но альфа оглядывается на него через плечо и рычит, скаля клыки. Зверь рычит в ответ утробно, отчего камни под ногами вибрируют, и обычные волки так точно не умеют. Какими бы большими и сильными те не были. Намджун отходит ещё на шаг назад, а из туннеля справа показывается лекарь. У волка же на загривке шерсть поднимается дыбом, в углу пасти пена. Чонгук видит всё это очень плохо, но внутри весь подбирается, чтобы бежать. Такого зверя по загривку не погладишь, и если бросится на одного, то без разбора раздерёт любого у себя на пути. Юнги склоняет голову на бок, опускает руку и треплет того за ухом. К слову, лекарь тоже не кажется безобидным. — У нас есть свой кодекс, — Юнги почти что мурлычет, показывая зубы. Таким Чонгук его никогда не видел, и видеть бы не хотел. — Щенок не меченый, — Намджун сглатывает и выходит на свет. Рвано дёргает плечом и глаз с волка не спускает. — Ты поступаешь не по-дружески, — лекарь вздыхает, но – нет. Заступаться он не намерен. Смотрит с любопытством, азартом и иронией, но без осуждения или упрёка. Лекарь сторонний наблюдатель со своими интересами, а Чонгук — не тот, ради кого стоит наживать себе неприятности. — Он жив, а это более, чем по-дружески, — рычит Намджун, на что лекарь пожимает плечами. — Как знаешь, — Юнги гладит волка по холке, тот рыкает под ладонью, но голову покорно пригибает. Они исчезают в темноте беззвучно. Чонгук даже запах трав уловить не может, хотя тот так бесследно пропасть не может. Не в лабиринте, в котором воздух не двигается годами. Ему вновь мерещатся тени, и что они следуют за ними по пятам, и на какое-то время заставляют забыть зачем и куда его ведут.