***
Чонгук не маленький и всё прекрасно понимает. И когда пахнущий лавандой, отмытый и одет в чистое появляется в той самой комнате, с которой всё начиналось, идёт послушно к кровати, сжав губы плотно. У Тэхёна под рёбрами ещё сильнее от злости сжимается. Ему по-прежнему волчонку в глотку зубами вцепиться хочется, и ногтями кожу разодрать до мяса, чтобы стащить её со всей этой обречённостью. Чонгук забирается на постель, всё равно упрямо натягивает рубашку на колени и ложится на бок. Тэхён бездумно стаскивает с себя по одной вещи, бросает на пол и всё смотрит на напряжённую спину. Внутри скребёт когтистой лапой и весь ужин, который был много часов назад, начинает проситься наружу. Альфа смотрит в затылок и видеть ничего другого не может. Ни сжатых зубов, ни слёз на ресницах, которые капают и тут же впитываются в пуховую подушку, ни ногтей, вспарывающих простынь. Тэхён не может видеть ничего, кроме тёмных влажных волос на затылке, но, когда садится на постель и тянется рукой прикоснуться, сжимает пальцы в кулак и понимает, что не тронет и пальцем.XV
15 февраля 2016 г. в 21:16
Чонгук уверен, что испугается и расплачется, когда всё начнётся. Он так и не понимает, почему Намджун вёл его тайными ходами, и единственное о чём действительно думает, что, наверное, все господские покои очень похожи. Потому что на стенах те же гобелены, что и у Тэхёна, такой же дубовый стол и гусиные перья для письма.
В камине горит огонь, а из окна тянет предзакатными сумерками. Оранжево-розовое солнце окрашивает горизонт в теплый оттенок огня. Под пальцами Намджуна у Чонгука на запястье кровоподтеки, но у самого альфы руки разодраны страшно настолько, что как тому хватает самообладания омеге не мстить — только духам прадедов известно.
У дверей спальни их встречает стража, но Намджун машет им рукой, и те расступаются. Альфа толкает дверь кончиком носка ботинка, и Чонгуку кажется то, чего быть не может.
На Тэхёне черный плащ, рубашка выбилась из брюк, волосы влажные. От него пахнет ветром и кленовыми листьями, теми — что в лесу кренятся под дождевыми каплями.
Наследный принц скользит по нему всё тем же тяжелым взглядом, который осязаемыми прикосновениями оставляет следы на коже, и в следующую секунду Чонгук слышит, как тот рычит под рёбрами, потому что впечатывается в чужую грудь с такой силой, с которой Намджун ещё способен его швырнуть.
Тэхён растеряно моргает, но инстинктивно одной рукой перехватывает поперёк талии, ладонью надавливает на поясницу и прижимает к себе ближе.
— Твой отец видел волчонка. Сделай с ним сам то, ради чего он вообще здесь появился, потому что король….
У Намджуна хриплый голос, спокойный. Таким голосом можно сообщать многие страшные вещи, чтобы воспринимались правильно, поэтому у Чонгука внутри даже не ёкает от услышанного. Он тычется носом в чужое плечо, и ненавидеть Тэхёна больше не получается.
Куда больше интересно, кем была его мать: принц молодой и волчье в нём преобладает, но отцовских генов садизма в нём нет и в помине. Тэхён не пьёт вина так, что не может стоять на ногах, не насилует детей и, тем более, не перережет кому-то глотку за просто неугодные речи.
Чонгуку до спазма в животе хочется знать кто мать Тэхёна.
Юнги появляется без предупреждения, так же тихо и выглядит немного удивленным. Волк, совершенно спокойный, лениво шагает за ним след в след. Лекарь словно и не помнит, что видел Намджуна в каменном лабиринте. Смотрит на разодранные руки и качает головой.
— Когда-нибудь мне надоест лечить твои увечья, — говорит на выдохе, на что Намджун силится ответить, но Тэхён вдруг весь напрягается и рявкает: «Пошли все вон отсюда!».
Чонгук дёргается, чтобы впервые поклониться и уйти, как учили, но хватка у принца железная и только сильнее его сжимает.
— Меня не было два дня, — зло шипит Тэхён, и Чонгук невольно сглатывает своё на кончике языка «хорошо, что вернулся».