Wolf wedding

Всё меняется, когда первые листья на деревьях в преддверии осени окрашиваются в желто-красный. Набеги на деревни учащаются, отчего Тэхён становится хмурым, нервным и молчит всё время, сжав зубы, если не уезжает, чтобы оценить урон и последствия. По замку начинают бродить пересуды о том, что грядёт битва, которая всё, наконец, решит, а король всё чаще начинает запираться один в башнях, а потом бродит грозной тенью по коридорам. Чонгук часто его слышит, когда пробирается к лекарю, и с каждым днём всё больше боится попасться. В дни, когда Тэхёна нет, страх становится настолько навязчивым, что обосновывается холодной змеёй на шее, выставляя ядовитые клыки. Один неверный вздох — испугается и вонзит их прямо в артерию. Чонгук разгрызает заусенцы до крови, разбивает с пяток кварцевых сосудов лекаря, за что вполне конкретно и больно получает по голове и рукам. Омега дёргается от каждого шороха и практически не спит, в конечном счёте признавая, что не столько боится попасть в руки короля, которому собственно не до него, сколько того, что Тэхён из одного такого патруля может не вернуться.

***

Тэхён возвращается со стрекотом сверчков в саду, сизым небом и северным ветром. Бровь рассечена, на щеке и одежде запёкшаяся кровь, а в глазах столько злости, что та искрится, плещется через край. Чонгук дёргается от него такого, пятится. — Уходи, — рычит принц не своим голосом, — иди и спрячься. От меня. Хоть в землю заройся, но, чтобы я тебя не нашел. Чонгук вздрагивает, на ощупь находит выход и, выскочив наружу, несётся прочь. За спиной что-то разбивается о стену, Тэхён орёт, и когда этот звук, приглушенный коридорами, доносится до Чонгука, тот резко останавливается. Потому что ему бежать собственно-то некуда. И не нужно. Когда служки втаскивают лохань, Тэхён рычит и бросается на них так, что те разжимают пальцы, роняя ношу, и бросаются врассыпную сбивая с ног Чонгука. Тот шатается и расплескивает горячую воду, в которой запарил зверобой и можжевельник. Тэхён замечает его, отчего рычит ещё злее, и глаза совершенно кровожадные. — Я же сказал тебе уйти или ты думаешь, что тебя я не трону?! — альфа кричит и пинает многострадальную лохань, и кажется совершенно не замечает боли. Зато Чонгук чувствует, и чем сильнее, тем меньше страха остаётся. Тэхён — зверь, чистейшее воплощение ярости, всего плохого, что в него заложила природа. Омега перед ним бессилен и беззащитен, но не боится. — Я думаю, что тебе нужна помощь, — отвечает тихо. Пожимает плечами и ставит свою ношу на пол, чтобы не расплескать, если альфа на него кинется. Спокойный тон Чонгука, для альфы, как последняя капля. У него глаза вспыхивают, как у отца, и клыки удлиняются. Тэхён хватает мальчишку за волосы, тянет за собой куда-то, а Чонгук вместо того, чтобы вырываться, хватает его за запястье, чтобы не так больно, а второй рукой тянет к себе. Обнимает неловко, неумело, ломано. Так, что почти повисает на чужом теле. И тихо шепчет: «Несчастный мальчик». Тэхён его не трогает. Не бьёт. Не издевается. Не срывает злость. Таскает за собой по комнатам, но когда поднимает руку, чтобы ударить, опустить не может. Так и замирает, пока Чонгук не обнимает его снова, только в этот раз нормально: крепко и носом тычется в шею. И вот оно то, чего Тэхён хотел. Само жмётся. И зверь внутри отступает: перестаёт скалиться, рычать, лишь воет горько, задрав голову к луне. Тэхён опускает поднятую руку на макушку мальчишки, сжимает в кулак волосы, отпускает тут же. Чонгук сам таскает воду из бань, сам помогает снять грязную одежду, сам смывает кровь с лица Тэхёна, споласкивая тряпку в воде с можжевельником. Альфа морщится, скребёт ногтями по деревянной лохани, но медленно успокаивается. Позволяет о себе заботиться волчонку, который совсем недавно вспорол бы ему живот не задумываясь. — Я позову лекаря? — Чонгук поднимается с колен, одергивая сырую рубаху и вытирая о неё руки. Тэхён больше не выглядит злым, скорее невозможно уставшим. Он и глаза открывает только от удивления, когда Чонгук касается его волос. Тэхён отрицательно мотает головой. Он слишком давно не вспоминал, чьим сыном является, и что всё то, что знает лекарь, тот знает от его матери. Омега уходит, как только понимает, что принц собирается делать. Его не столько смущает голое тело, сколько то, что Тэхён собственноручно будет сшивать свою плоть. Чонгука от одной мысли об этом тошнит, пока он пытается справиться с беспорядком и водой на полу, оставшейся после купания. Он вытирает лужи, отжимая тряпки в ту же лохань, но вот вынести воду и её саму даже не думает. Во-первых, слишком тяжело и долго, а, во-вторых, ….. Чонгук прокрадывается в господскую спальню, впервые перешагнув её порог с момента своего заточения, и совершенно забыв про своё обещание никогда туда по собственной воле не входить. Тэхён обрывает нитку, натягивая кожу над бровью, отчего кровь льёт ещё сильнее. Чонгука передёргивает, и омега спешит отвернуться. Запах крови неприятный: тошнотворно солено-сладкий, не резкий, но очень навязчивый. Чонгук стаскивает с постели меховую накидку, расправляет в руках, но вот что делать дальше — не знает. Подойти не решается, отчего топчется на месте неловко. Тэхёну больно, одиноко, и как-то безнадёжно внутри. — Ты так смотришь… — альфа запинается, потому что слово подобрать подходящее не может. Взгляд у его пленника совсем другой. Где-то на грани жалости и сочувствия, и вот это то, что в последнюю очередь ему сейчас нужно. Тэхён подходит ближе, из-за чего Чонгук прячет взгляд и на протянутых руках предлагает накидку. — Тебе больно. — Тебя должно это радовать, — Тэхён забирает накидку и кутается в неё так, что полностью теряется внутри. Только голова торчит, а на губах горькая улыбка. — Нет. Не радует, — Чонгук смотрит виновато, словно так быть не должно, но это чистая правда. У него у самого бровь ноет, точь-в-точь в том же месте, где у Тэхёна росчерком кинжала. — Меня не радует, что тебе больно.