Wolf wedding

Намджуну было уже тринадцать, когда его голодного и грязного нашли в лесу. Быть старшим среди семерых тяжело, тем более в доме, в котором тебя не хотели и не любят. Намджун без раздумий прибивается к стайке бродяг, когда выдаётся возможность, учится драться, воровать, но больше, чем нужно не берёт, потому что на собственной шкуре знает, каким трудом может доставаться еда. Они уходят далеко от дома Намджуна, через пару рек и мёртвый лес. Обосновываются в общине на берегу озера, и Намджун, как положено тринадцатилетнему мальчишке, вырвавшемуся на свободу, верит, что теперь всё будет хорошо. Но хорошо не получается, потому что те, с кем он пришёл, жить по законам общины не хотят и не желают. Сначала всё заканчивается сворами с дракой, руганью пьяной, но чем дальше, тем разговоры раздраженнее, а стычки злее. Намджун ни в одной не участвует, ведёт себя тихо, помогает кому может, учится у кузнеца тому, что тот готов рассказать. Но он пришёл с теми, от кого одни беды, поэтому клеймо ложится и на него тоже. Их прогоняют накануне первых заморозков, и кроме, как прятаться в лесу, других вариантов нет. Намджун зарывается в нору под старым деревом, прячется там до тех пор, пока голоса его путников не смолкают и не растворяются в лесной чаще. Он никогда не жил один, но так даже проще. Отвечать за себя легко: хочешь есть — поймай зайца или ужа, даже крысы на вкус не так плохи, а если лень и слишком холодно высовывать нос, то и талой воды достаточно, чтобы в желудке не свербело. Его находят зимой, по следам. И это самое страшное, что Намджун видел к тому времени в своей жизни. Его вытаскивают за шкирку, как щенка, бросают на снег босого, и только чудом не рубят в куски. Женщина, которая заслоняет его собой, красивее, чем солнце. С глазами тёмными, но чистым и ясными, как тёмный оникс. Волосами — жидкий огонь, и улыбкой тёплой, как оттепель в апреле, и это последнее, что Намджун помнит из того дня. Он теряет сознание, а когда открывает глаза, то вокруг тепло, пахнет невероятно, а под руками мягчайшее одеяло из шерсти. — Привет, волчонок, — мурлычет женщина, прижимая ладонь ко лбу. Намджун в силу отсутствия воспитания ни разу не покладистый, не послушный и не вежливый, но изо всех своих сил старается соответствовать. Ест аккуратно, стараясь не запачкать бельё и одежду, глотает горькие настои послушно, учится вежливости. Его с неделю не выпускают из постели, и ещё несколько дней на улицу. К тому моменту он беззаветно влюблён в ту, что годится ему в матери, предан, как собака и…. Намджун не готов к двум наследным принцам, которые погодки и шкодливые, как котята. Они пробираются к нему в комнату перед закатом, бесшумно прокрадываются мимо охраны, суют носы туда, куда не велено. Им запрещено, но кто их остановит?! Намджун готов броситься на Тэхёна, кем бы тот не был, но замирает, как вкопанный, когда у того из-за плеча выглядывает рыжая макушка. Намджун влюбляется с таким треском, что слышит, как сердце трещинами расходится. Мальчишка копия матери: солнечный весь, с такой красивой улыбкой, что невозможно не жмуриться. Он прячется за брата-альфу, но страха от него Намджун не чует. Скорее смущение. Чимин добрый, Чимин ловкий, Чимин невероятный. И не скажешь, что принц наследный. Не боится пачкать руки, знает не по возрасту, учится у матери врачеванию. Намджун на него смотреть может часами. Тайком или в открытую — неважно. Это чудо, что ему разрешили остаться, что принцы приняли его в свои игры, что взяли на обучение в королевскую стражу. Он — никто, мальчишка из леса, а Чимин улыбается ему, смеётся с шуток, даже царапины обрабатывает им с Тэхёном одинаково. Намджуну на Чимина смотреть нельзя, не положено. Но тот вроде бы не против, или не замечает, а скоро все привыкают к тому, что они втроём всегда вместе. Все забывают, откуда Намджун родом. Чимин ласковый, чуткий, ловкий, но строптивый для омеги и своевольный. У него своё мнение. Всегда. На любой вопрос. Логичное, обоснованное. Спорить с ним Намджун не может — не дотягивает. Для него главное объяснение — так должно быть. Чимин его принимает, качает головой снисходительно, а потом объясняет, почему нет и так не будет. Намджун чувствует себя неотёсанным болваном, каким и является на самом деле. Но омега улыбается, подмигивает озорно, отчего у альфы внутри всё сжимается, плавится и горячим теплом разливается по венам. Он ночами мечтает и грезит о том, как когда-нибудь в будущем сможет взять Чимина за руку, прикоснуться губами к запястью и назвать своим. Навсегда. Намджун навсегда запомнит тот день, когда надежды идут трещинами, рассыпаются кусками и осколками, шуршат под чужими ботинками. Чимину четырнадцать, он смеётся заливисто с того, как альфы за его спиной толкаются, соревнуясь в глупости, и отщипывает по одному лепестки с бутонов бордово-алых роз. Те атласно-бархатные, пахнут, как сумасшедшие перед грозой, и у Намджуна сердце заходится от такого великолепия. Он изо дня в день на Чимина пялится, но не насмотреться, ни привыкнуть не может. Тэхён выворачивается из захвата, толкает под коленку и укладывает на лопатки, торжественно вскрикивая. Намджун сдирает кожу с ладоней, шипит болезненно. О помощи не просит, но омега уже привык, что его брат и друг — болваны такие, которые нуждаются в постоянных перевязках. Он на них натренировался, что с закрытыми глазами, что угодно сделает. Чимин поднимается, вытаскивает из кармана пузырек с горькой настойкой и чистой тряпкой, опускается на колени перед альфой. — Как же вы мне надоели оба, — омега бормочет совсем не зло, и даже не раздраженно. Вытягивает руку ладонью вверх и говорит тихое, ласковое: «давай сюда своё боевое ранение». Тэхён щебечет беззаботно, продолжая размахивать палкой, словно мечом. У Намджуна рука дрожит в ладони Чимина, и то, чем тот обрабатывает его царапины, жжётся очень, но омега дует, как маленькому, говорит: «терпи, ты же альфа», и улыбается, улыбается, улыбается. Он появляется почти беззвучно. Маленький, тощий, бледный. Смешное подобие на волка, тем более на альфу. Намджун и не обратил бы внимания, если бы Чимин не замер, поджав губы. Омега и так красивый неприлично, но словно расцветает на глазах. Расправляется бутоном фиалки, глаза опускает, прячет смущенную улыбку. Щеки розовеют, а у Намджуна сердце пару ударов пропускает и останавливается. Идёт трещинами, рассыпается. Чимин всегда ему улыбается, но не так. Совсем не так. Юнги жалкий, хрупкий по-девчачьи, Намджун шею ему свернуть может играючи. Но так лишь кажется. Тот, как и все альфы, военную подготовку проходит, и на деле оказывается в разы крепче. Юркий, быстрый, сообразительный. И глаза холодные, жёсткие. Юнги на Чимина никогда прямо не смотрит, лишь украдкой, как положено. Но на Намджуна смотрит так, словно знает всё. Понимает безусловно, но не отступит. И ненавидит. Юнги такой же безродный, как и Намджун, его бабка в семилетнем возрасте привела за руку в замок, когда родители погибли. Но тот как цель себе поставил, добиться признания и уважения. Чтобы соответствовать, чтобы не стыдно было однажды за Чимина побороться. Чтобы сам омега им гордился и не стыдился никогда. Намджун метит в лучшие и отважные воины: бесстрашный, ловкий, сильный, преданный королевским отпрыскам, как собака. Ему и жизни не жалко. За обоих. Потому что своей он обязан их матери. Юнги учится искусству врачевания. Ходит за матерью принцев тенью, схватывает всё на лету, а после боевых тренировок, уставший и вымотанный идёт собирать травы, цветы, чтобы потом высушить и обработать, как положено. Чимин у матери тоже учится, но цветы и травы ему собирать нет необходимости. Но омега собирает. Осторожно. Бережно. Чтобы помочь, дать лишнее время на сон и отдых. Они с Юнги только в саду и видятся, никогда при этом не разговаривают. Чимин оставляет корзины с соцветиями около колодца, а взамен иногда около своей комнаты находит ландыши или цветы абрикосового дерева, перевязанные бечёвкой. Намджун с ужасом ждёт того дня, когда омега переступит черту зрелости. Пока может, крутится рядом. Таскает подарки на всё своё жалование: кольца с камнями, лучшие пироги с базара, меха. Омега радуется, благодарит, но никогда … никогда не сияет так, как когда находит полевые дикие цветы. — Прекрати, — однажды говорит Тэхён. — Они друг для друга — это не изменится. Не делай больно себе, потому что это Чимин, и всю боль он через себя пропускает. Ему будет больнее, чем тебе, потому что не виноват в том, что чувствует. Пожалуйста, Намджун. Намджун, в принципе, соглашается, но со своими чувствами поделать ничего не может. У волков с любовью сложно: одна на всю жизнь — не шутки. И если та неразделённая, то только в петлю лезть остаётся. Альфа бы и полез, если бы Чимин перестал ему улыбаться, протаскивать им с Тэхёном в казарму медовые лепёшки, каждый раз царапины и ушибы с таким беспокойством осматривать. Намджун обязательно бы вздёрнулся, если бы слёзы Чимина не страшили до пережатого дыхания, и быть их причиной — невероятный ад и бесконечные мучения. Поэтому он сворачивает лавочку, крутится на расстоянии, перестаёт приходить со сбитыми коленями, и со звериной злостью на Юнги бросается в спаррингах. Тот юркий, быстрый, и не менее озлобленный. Они каждый раз на плацу выясняют отношения до крови, пока не растаскивают по разным углам. Намджун Юнги за это уважает на самом деле, потому что тот не трусит, не прячется. И своё защищать до смерти готов. «И ладно, если так, то ладно». Но когда случается самое страшное — сначала одно, затем второе, Намджуну, как ножом под рёбра. Сперва Юнги позволяет Чимина увезти. Отдать кому-то на растерзание. Отпускает немеченого. А затем, когда тот пропадает в лесных болотах, возвращается в замок. Рыщет, конечно, по лесу не меньше месяца, но в итоге сдаётся, возвращается и пытается жить, как прежде. Вот этого Намджун простить не может.