У Юнги стрела в груди, на ладонь выше сердца. Застряла на треть, и это самое худшее, что произошло в бою. У Тэхёна голова кругом, в ушах гудит и адреналин по венам вместо крови. Он был уверен, что с местью ему станет легче, но всё на деле оборачивается против него. Кровь кипит. Её повсюду реки, куда ни глянь. Раненые, убитые, покалеченные. Отцы, мужья и братья чьи-то, которые к семьям не вернутся.
А в голове колотит голосом отца: «Найди! Накажи виновных!». Тэхён сжимает руками голову, жмурится и орет, что есть силы. До сорванной глотки вопит, потому что это слишком. Это не то, что он может вынести.
— Да здравствует король! — кричит кто-то, и остальные эхом подхватывают. Вздёргивают черные флаги в честь смерти короля прошлого, и герб — в честь короля настоящего. У Тэхёна уши закладывает, и живого от души не осталось вовсе. Он весь, как кусок мяса: порванный, растерзанный в ошмётки.
У него на глазах отца убили. Тэхён никогда не думал, что это будет так… что чувствовать будет именно это. Он думал, что отца не любил, но тот его кровь и плоть. Любовь к нему врожденная, заложенная природой. На Тэхёна безумие накатывает, как шторм, волнами. Начиная с маленьких, но сильнее разрастается. Захлёстывает и вот-вот утопит в выжигающей изнутри ярости.
У принца глаза краснеют, клыки удлиняются, а вместо ногтей когти. Это, как проклятие, которое переходит вместе с короной — звериная сущность в человеческом обличии. Тэхён сопротивляется, но у него ни единого якоря в запасе. Зацепиться не за что, и то, что он врагу чуть ли не руками голыми сердце выдрал из груди за отца и брата, ничуть делу не помогает.
— Не этот мальчик твой якорь, а то, что ты к нему чувствуешь, — голосом матери в голове, но Тэхён не уверен, что вообще ещё что-то способен чувствовать. У него перед глазами вспышками глаза Чонгуковы, заплаканные перепуганные, зубы оскаленные, потом улыбка нерешительная, смех тихий из сада над шуткой мальчишки-садовника, прищур озорной. Альфа хватается за то единственное, что от Чонгука ему осталось: тепло и доверие, с которым омега к нему в лесу жался, и вкус чужой кожи на языке, пусть и взятый силой, без согласия. У него в ушах: «дурной альфа», звучит тихим шепотом, но шум крови и смерти заглушает.
— Ладно, волчонок, — Тэхён сплёвывает кровавую слюну, и под вой волка, поднимается на ноги. Когти исчезают, зубы выравниваются. У него теперь нет себя, а за спиной два королевства с разрушенными судьбами.
Волк воет снова, потом рычит и на кого-то бросается. У Юнги стрела в груди на ладонь выше сердца, и обезумевший зверь рядом, готовый сожрать любого, своего или чужого — не имеет значения, кто сунется ближе, чем на десять шагов.
— Тэхён, не нужно, — Намджун перехватывает его за плечо, останавливая на пол пути. — Юнги стрелу из-за него получил, собой закрыл. Волк сейчас любому глотку перегрызёт.
Тэхён руку сбрасывает, отрицательно мотая головой. Он смотрит на волка через плечо, и тот в обороне стоит плотно. Из пасти его пар и белая пена капает на темную землю.
— Какого чёрта ты делаешь? — рычит на него Тэхён. Зверь бросается в ответ, клацает зубами, но принц перехватывает его за шкирку, как собаку, встряхивает, что зверь беспомощно болтает лапами в воздухе.
— Ничего ты мне не сделаешь, - говорит Тэхен, глядя в прямо в глаза, и волка отпускает. Не бросает, не отшвыривает от себя, а опускает рядом.
- А если я не сделаю, - говорит тише, - то ему не выжить. Сам ведь знаешь.
Юнги почти что мёртвый, кожа бледная, прозрачная, серо-зелёного оттенка. Весь в испарине, холодный. Стрела вошла не достаточно глубоко — ранение не смертельное, и значить это может только одно.
— Намджун! — рявкает Тэхён. — Держи его. Крепко держи, —, а сам смотрит на волка, закатывая рукава. — Стрела отравлена, нужно вытащить. Кинешься на меня, и я ему сердце пропорю.
Намджун медлит, подходить не торопится. Тэхён зовёт ещё раз, а в ответ слышит тихое нерешительное «Я сам».
Вокруг стоны раненных, но вздох удивления и восхищения доносится даже через них. Чимин изменился очень: волосы отросли, потускнели, похудел, вытянулся и весь такой сами мышцы и мускулы. Чимин мотает лохматой головой, делает первые неуверенные шаги, потому что на двух ногах не ходил очень давно, а сам глаз с Юнги не спускает.
— Дайте плащ! — кричит Намджун, когда первый шок проходит. Не то, чтобы он ещё не догадался, но увидеть такое воочию — совсем другое дело. Он расталкивает солдат, оказываясь возле омеги, накидывает на плечи шерстяную ткань, скрывая наготу и тут же пятится. Без улыбки и с такими глазами Чимин совершенно незнакомый. Чужой. Дикий. У Намджуна руки и колени трясутся. Он думал, что у него сердце давно заледенело, пошло трещинами и разлетелось в дребезги, но нет. Бьётся живое, горячее. Тоскует и ноет, совсем как тогда - в юности.
— Привези мать, — выдыхает Чимин, ловя его за локоть грязными пальцами, — Намджун, привези её в замок.
Альфа кивает и срывается с места, а через пару секунд слышится топот лошади.
Тэхён безоговорочно уступает место брату, обходя Юнги с головы, надавливает на плечи, удерживая на месте. Чимин разрывает рубашку на груди лекаря, надламывает древко стрелы, перехватывает в одну руку, а второй без раздумий рвёт из тела прочь оставшуюся часть, после чего падает рядом на колени.
Тэхён плещет водой в рану, затем перевязывает так крепко, насколько сил хватает. От потери крови лекарю умереть точно не суждено, потому что яд заберёт его быстрее. Принц рявкает, чтобы готовили лошадей и повозку для перевозки. Чимин поднимает голову.
— С возвращением, — одними губами шепчет Тэхён.
— Надолго ли…
Голос у омеги тоже изменился. Стал тяжелее, ниже. С хрипами.
***
Чимина боятся. Расступаются, шарахаются, впрочем, на то есть причины. Он сражался волком, которого привыкли считать демоном, а потом обернулся шкурой внутрь. Грязный, голый и весь в крови. Многим в бою он спас жизнь, и вроде чудо-расчудесное свершилось, но у Чимина глаза всё ещё животные, бешеные. Он на двух ногах стоит неуверенно, всё время норовя опуститься на четвереньки.
Чимина боятся. И Тэхён сам тому причина. Он держится от брата на расстоянии. Чуть ли не на вытянутых руках передаёт одежду. Омега понимающе кивает, но одежду не берёт.
— Давно знаешь? — Чимин тянет за завязки на плаще, распутывая узел. Полы ткани тут же расползаются в разные стороны, оголяя плечи.
— Как только свою омегу оставил в лесном домике. Уйти, когда ты не нужен, сложно. Но когда от тебя не отказывались, — Тэхён качает головой из стороны в сторону, смаргивая лишнее, — он бы не вернулся без тебя. Сгинул бы в лесу от голода, холода, но не перестал бы искать. Живого или мёртвого. И я глупец, что сразу не догадался.
— Ты всегда был не самым сообразительным, — отзывается Чимин и губы корчит в чём-то страшном. Альфа встряхивает головой, отгоняя жуткое видение, и это ведь его брат. Они с рождения рука об руку, друг за друга, что бы не случилось. Чимин солнечный, улыбчивый. Он тёплый весь, как конец мая. Таким быть должен, а не этим жутким подобием.
— Ты из-за блох такой злой что ли? — фыркает Тэхён, — кусаются?
А потом подходит быстро, тянет к себе.
— Как же я скучал без тебя, — у Тэхёна медленно, но верно сердце оттаивает. Чимин цепляется за него: за локти и одежду. Из него омега тоже так себе — слишком своевольная, самоуверенная, самостоятельная. Смелая. Но омега, с этим ничего не поделаешь. Он плачет. Горько и отчаянно. Это всё не для него. Такого не должно было случиться. Чимин пальцем никого не трогал, пока не заставили. У него вся жизнь была распланирована: любовь, дом красивый, дети — копия Юнги. Трое минимум. И вся эта дворцовая суета совсем не нужная. Он готов был идти, держась за руку того, кому жизнь обещал, на край света или дальше. Но его сломали, вынудили. Шкурой наружу вывернуться, рычать, скалиться, глотки рвать зубами. Так нельзя с омегами.
— Не нужно больше волком, — Тэхён сжимает брата крепко. До хруста. Целует, гладит по плечам. — Я позабочусь о тебе, пока он не может. А потом самолично передам из рук в руки. Не нужно больше волком.
— Обещаешь?
Тэхён брата от себя отцепляет, перехватывает руки, целует перепачканные в земле пальцы.
— Обещаю.
***
Вперёд уходят пять человек, чтобы проверить дорогу на проходимость и наличие засады. Война закончилась, но заверения, что всё проверят и им ничего угрожать не будет в дороге — единственное, что Чимина удерживает от обращения. Как человек, он почти беспомощен, и это сложно принять так сразу. Особенно, когда долгое время любой шорох за версту слышать привык.
Тэхён цепляется за брата, за беспокойство о нём, за заботу. Вытирает ему слёзы, помогает стереть кровь, оставшуюся от битвы, которая багряным пятном засохла на подбородке, шее, груди. И Чимин вполне себе сходит за якорь, за который можно держаться всей своей сущностью.
У Чонгука течка наверняка закончилась, и он, если ещё не на пол пути домой, то уже собирается. У него теперь тоже всё будет хорошо — Тэхён позаботится. Может быть наберётся смелости, чтобы спустя год или два съездить, подсмотреть украдкой. У Чонгука наверняка уже будет кто-то. Без проблем и семейного проклятия. Кто заботиться о нём будет лучше, чем Тэхён мог и сможет когда-либо.
От такой мысли альфу передёргивает, потому что никто и никогда лучше, чем он сам, никогда не сможет.
Но, ладно. Значит Тэхён смотреть не поедет. Пошлёт кого-нибудь другого, чтобы украдкой. Краем глаза посмотрел не опухли ли у Чонгука глаза от слёз, и как часто тот улыбается. И, если часто, то Тэхёна это вполне устроит. Он сможет держаться за Чимина, как за что-то материальное, за необходимость обеспечения его безопасности и безопасность своих племянников. А душой за Чонгука, который об этом даже не узнает.
