Wolf wedding

Намджун смотрит издалека. Как побитая преданная собака, которую хозяева не любили и из дома выгнали. А он всё равно любит, потому что природа такая у собаки. Подчиняться и любить хозяев. У Намджуна ощущение, что он опять в детстве. И никому не нужен. Совсем никому. И только мнётся под дверью, за которой чуть ли не вся его жизнь за другого борется. Это больнее переломанных рёбер, больнее ожогов от раскалённого масла. Но Намджун в жизни так не молился. За врага тем более. Чимин без шкуры мёрзнет очень. Кутается в одеяла, меха и всё, что может найти. В печи горит огонь такой силы, что не каждой зимней ночью такой разводят, а он всё равно дрожит от озноба. Намджун за ним подглядывает во все возможные щели в двери и под ней, которые доступны. Юнги на постели выглядит ужасно, но сердце упрямо колотится в груди, а значит Чимин потерпит. Подождёт развязки. Омега прижимается ухом к груди лекаря, прикрывает глаза. Ритм сердцебиения уверенный, дыхание тяжёлое, но чистое. Если лёгкие не отекли всё ещё, то уже вряд ли. Чимин с Намджуном единственные, кто в замке не спят. Хотя последний вот-вот на полу свернётся калачиком, и жаль, что не оборотень. Тогда бы мог в комнату поскрестись. Чимин бы пустил. Омега с детства любого щенка заочно любит, даже если щенок с него ростом. И только одно непонятно — почему Чимин на него волком так зло бросался? Намджун правда устал. Смертельно, раз не услышал, как дверь открылась. Не почувствовал, как рыжая макушка высунулась, и глаза грустные, тёмные на него смотрят. — Попался, — Чимин шепчет, растягивая губы. Это всё ещё не похоже на улыбку, всё ещё пугает, но, если знать в чём дело, то нормально. — Попался, — соглашается Намджун. Омега в одеялах теряется, сутулится. Они для него слишком тяжёлые, а у Чимина силы не бесконечные и давно на исходе. В одиночку не справиться. Омега сползает на пол под ворохом тряпок, прижимается к косяку виском. У Намджуна чутьё на холодное оружие. У него с заточенным металлом особая связь. Он его слышит, потому что-то разговаривает. Всегда честное, никогда не обманывает. С ножами всё просто: кто сильнее, тому и предано. Никогда не подводит. Намджун слышит звон лезвия, только быть такого не может. Здесь только он и Чимин, поэтому… — Зачем вы вернулись? — альфа прокашливается после того, как спрашивает. — Вы же могли бежать. Куда угодно бежать. — А кто за вами присмотрел бы? — Чимин закрывает глаза, прежде, чем ответить. И обратно не открывает. Дышит ровно через приоткрытые губы. Намджун смотрит заворожено. Омега изменился очень: повзрослел, потерял детскую угловатость, похудел, вытянулся. Жилистый весь благодаря жизни на четырёх лапах. Красивый, что смотреть больно. Намджун смаргивает, опускает голову. Впервые в жизни. У него больше нет права пялиться непочтенно. Теперь они взрослые. И Юнги был прав. Есть кодекс, который непрекословен к исполнению. Чимин чужой, принадлежит другому. Без всех этих меток и глупых обрядов. Всегда принадлежал. Всегда будет. — Вы же дурные с Тэхёном на всю голову. Оба одинаковые. Безрассудные, глупые. Взбалмошные альфы, лишь бы кулаками махать. Намджун фыркает, а потом смеётся глухо, подползая ближе. — А рычал зачем? Вот это правда было страшно. Очень. Чимин жмёт плечами, открывает глаза, переваливается на другую сторону, чтобы щекой к Намджуновому плечу. Кутается в одеяла, ёрзает, устраиваясь удобнее. — Чтобы не подходили. Боялись и не подходили. Ты бы узнал. Узнал ведь? Я знаю, что ты подозревал в начале, потому и кидался так часто без причины. Чимин выпрямляется, мотает головой, тянется к альфе, целуя в щёку. Потом хватает цепко пальцами за шею и тянет к себе на колени. Намджун нехотя, но поддаётся. Ложится. Вздрагивает, когда к волосам прикасаются. Альфа разворачивается на спину, перехватывает руку, а вторую — свободную, заводит вверх, забирается ей под одеяла. Чимин вздрагивает, дёргается, сжимает губы плотно. Намджун вытаскивает клинок ловко, подносит к глазам и цыкает недовольно. Омега жмётся и виновато улыбается. — Я без него не смогу, — говорит тихо и снова гладит альфу по волосам. — Если он умрёт, то я и туда за ним пойду. Это не страшно, Намджун. Когда знаешь, за кем идти и где твоё место. — Он собственную жизнь отдавал не ради этого. Он тебя собой закрыл, а ты ему это в лицо швыряешь так легко, — альфа щурится, прячет отобранный нож в своём сапоге. Переворачивается на бок, тычется носом в одеяла, где под всем их ворохом и толщиной прячется живот омеги. — Очень надейся, чтобы я был в хорошем настроении и не захотел ему ничего рассказывать о твоих выходках, когда он очнётся. У Чимина пальцы по-прежнему ловкие: распутывают жесткие волосы с легкостью, гладят за ухом и всё помнят. Раньше, в подростковом возрасте, у Намджуна случались дни отчаяния, когда он вспоминал, кто он на самом деле и откуда взялся. Тогда он прятался ото всех, скрывался в тёмном углу, и мог сидеть бесконечно долго. Но Чимин всегда его находил, не спрашивал ни о чем, подбирался ближе, укладывал вот так же и гладил. Всегда срабатывало безотказно. — Я люблю тебя, знаешь? — Чимин говорит тихо, но уверенно. Не добавляет ни «как брата», ни «как друга». Просто «я люблю тебя». У Намджуна в груди теплеет, буквально жжётся. — Это тоже не изменится. А теперь спи. Альфа перехватывает Чимина за запястье, тянет к себе руку, целует раскрытую ладонь, прижимает к собственной груди. Так и засыпает. Его не так быстро всё это отпустит, и любовь к Чимину останется. Только станет всё это проще, потому что любовь разная. И когда у омеги волчата появятся, Намджун искренне будет радоваться и любить тех, как собственных. Баловать, вопреки запрету родителей, чтобы дети пищали от восторга, когда в гости к нему наведывались. Такого Чимина у него никто не отберёт. Такого, что понимает всё без слов, такого, которому он нужен просто так, потому что есть, такого, которому не всё равно, такого, у которого на коленях спать можно. Потому что такой Чимин только для него.