Wolf wedding

Мир не рушится. Трава такая же зелёная, небо сизое, дождь холодный, и каким-то другим Чонгук себя не чувствует. Ничего ведь страшного, правда? И даже очень отчётливое «С тех пор, как я хотел от него жизнь и честь, изменилось только то, что честь теперь моя. Я не хочу его вести ни под какой венец, я хочу его жизнь» голосом Тэхёна из-за закрытой двери, не злит и не расстраивает. Обидно может только, но ведь сам виноват. Сам позволил. Сам вернулся. Сам хотел. И винить теперь некого. Просто, что… Страшно всё это. Как в самом начале. Глупо вообще было на что-то надеяться: у Тэхёна корона, власть, армии, земли, леса и реки. Ему по праву принцессу в жёны брать, чтобы красивая, послушная, послам и приезжим купцам из далеких земель показать не стыдно. Ну, если не принцессу, то омегу с королевской кровью, если найдётся такая где-нибудь. А от волчонка с побережья он уже получил, всё что хотел. И теперь – всё. Наверное. Чонгук надеется, что Тэхён всё ещё не садист, хотя, как на того война и потеря отца повлияли, не знает. Они толком и не виделись после всего. Вообще не виделись. Омега улыбается сам себе, что оказывается довольно просто. Улыбается и остальным, что тоже не сложно. Улыбается на кухне, улыбается Джуну в саду, улыбается любому, кто на пути попадается. На улице моросит. Дождь ещё тёплый, пахнет белыми грибами и прелыми листьями. Мочит волосы и каплями стекает за воротник по шее. Приятного мало. Маленькая Тэхи верещит за кустами, а потом смеётся заливисто. Она полюбила дорожку около фонтана, и, если её нет в замке около Ханьюль, то искать нужно именно здесь. Чонгук обходит кустарники жимолости, ступает на шуршащий гравий и останавливается. У Тэхёна в волосах впутаны сухоцветы, криво, неумело, и явно дело рук девчонки. Они бегают друг за другом, причём альфа нагло и беспринципно поддаётся: едва убегает, ловить не торопится. Тэхён хромает на одну ногу, да и все синяки, царапины, ранения Чонгук глазами собственными видел. Но альфа смеётся беззаботно, словно самому не больше семи лет. Мокрый до нитки и какой-то другой. Лёгкий что ли. Тэхён подхватывает девчонку на руки, подкидывает в воздух, ловит аккуратно на широкие ладони, чтобы без синяков. У Чонгука от такой картины внутри ёрзает больно, сжимается. Он кому угодно соврать может, что всё нормально, улыбаться сможет. Даже себя убедит. Но вот Тэхёну – нет. Не тогда, когда перед глазами так явно и чётко стоит картина, как могло бы быть, если бы не… — Пора домой, а то замёрзнем и заболеем. Будем валяться в кровати и пить горькие настойки, от которых болит живот, — альфа говорит заговорщицким голосом, словно это секрет, только для них с маленькой Тэхи. И это срабатывает. У Чонгука никогда не получалось загнать её домой по-доброму, когда та не хотела. А Тэхён справляется. Просто так. Без слёз и скандалов. Девчонка сама бежит. И ничего удивительного, Чонгук на собственной шкуре прочувствовал, что так или иначе, но альфа своего всегда добивается. Тэхён вытирает со щек дождевые капли, смотрит до тех пор, пока Тэхи благополучно до замка не добирается, и только потом поворачивается. Чонгук вздрагивает весь и тут же голову опускает. — Чего ты? — альфа подходит ближе, но не трогает. Может быть склоняет голову в бок, чтобы посмотреть, что там за опущенным подбородком прячется. И хорошо, что дождь на улице, и что слёз не видно. У Тэхёна улыбку с губ, как срезают лезвием. Альфа убирает с глаз мокрую чёлку и шумно выдыхает. — Мне не подходить ближе? Чонгук жмёт плечами ломано. Врёт, конечно, потому что прекрасно знает, что хочет. Альфа усмехается, кривит губы нагло, откидывая челку с глаз. У него пальцы и ладони чешутся, как трогать хочется. Теперь ещё сильнее, чем до того, когда он не знал каково это. Чонгук притихший такой, весь скомканный. Мокрый, с чёлкой кривой, которая опять отросла и в глаза лезет. — Что мне делать теперь, Ваше Высочество? — у омеги голос не срывается, даже, когда Тэхён вплотную подходит. Так близко, что Чонгук ему в плечо лбом ткнуться может. — Теперь правильно говорить "Величество, - шепчет Тэхён и добавляет чуть громче, - может посмотришь на меня для начала? — омега опускает голову ниже, мотает головой отрицательно и сам жмётся, вдруг. Тэхён вздыхает тяжело, поднимает руку, хватает пальцами омегу за подбородок, сжимает и всё равно заставляет смотреть на себя, — я тебя теперь за пару вёрст чую, не то что за закрытой дверью, поэтому знаю, что ты слышал то, чего слышать тебе не стоило, — добавляет грозным голосом, — так что давай кое-что проясним сразу, ладно? Тэхён меняет положение пальцев у Чонгука на подбородке, ведёт большим пальцем по губам, оттягивая нижнюю. Улыбается хищно. От такого принца у омеги колени подкашиваются. И как только удаётся изменяться так быстро? — Ты сам спилил сук, на котором сидел, маленький глупый волчонок. Ты мог уйти, но теперь права выбора у тебя нет. Ты – мой, и я тебя из-под земли теперь достану, если бежать вздумаешь. Тэхён урчит, рычит грозно. Щурится предупреждающе, но пальцы разжимает и отступает назад в сторону замка. У омеги ознобом по спине, потому что альфа очень похож на того, каким он его в первый раз увидел. Только теперь у Тэхёна власти и возможностей в разы больше, и сдерживающих факторов никаких. Чонгук обнимает себя руками, закрываясь локтями. Чувство мерзкое. Всё, что произошло, обманом назвать нельзя, принуждением тоже. У него вообще не получается дать всему определение. — Нам сложно вместе, Тэхён. — Нет. Несложно. Альфа протягивает руку, манит к себе пальцами, говорит: «Идём, покажу кое-что». Только Чонгук не торопится, потому что это билет в один конец. Если взять его за руку, то Тэхён больше не позволит её отпустить. — Перестанет быть сложно, Чонгук, когда ты доверять мне станешь. Я никогда тебе не врал, и впредь не собираюсь. Я не обижу, обещаю. — Знаешь, — омега решается, берёт протянутую руку. И не просто, а пальцы переплетает, и второй рукой за локоть цепляется. — Ты мог просто сказать «привет». «Привет» было бы достаточно утром, чтобы я так не пугался, оставшись один. — Ты же не думаешь, что один здесь боишься? — бурчит Тэхён в ответ, но переплетённые пальцы сжимает крепче.

***

Чонгук мокрый, как воробей, кутается в одеяло, стуча зубами от холода, пока альфа в сундуке роется. И во всём этом должно быть какое-то таинство, магия, но под Тэхёном лужа дождевой воды, стёкшей с одежды, а у омеги пальцы заледенели все. И неловкое всё такое: молчание затянувшееся, полумрак вечерний, когда в печь нужно поленьев и хвороста подкинуть, но черта с два Чонгук вылезет из своего кокона, нервозность альфы, с которой тот вещи в сундуках ворочает. Тэхён ударяется ногой обо что-то, ругается сквозь зубы, но в руках крепко сжимает свёрток из пергаментной бумаги и бечёвки. Верёвка старая, ей не год и не десять. Хрупкая, что сыплется волокнами под пальцами. Бумага пожелтела, обтрепалась по углам. Кое-где треснула, лопнула, и сквозь порванные края виднеется красное. Чонгук ёрзает на месте тут же, отодвигается подальше и даже одеяло забывает запахнуть обратно. Он прекрасно знает, что это красное значит, и от этого в груди сжимается судорогами. — Ты же не серьёзно? — омега выдыхает простужено-хрипло, с ужасом поднимая взгляд. — Знаешь, что это? — Каждый волчонок омега знает с детских лет, что это значит. Чонгук кутается обратно в одеяло, руки изнутри прячет, чтобы не трогать не дай бог. В каждой стае легенды разнятся относительно волчьих свадеб в деталях, но общие черты имеют все. Чонгук дословно своей не помнил. Он слышал её от деда, когда на ногах стоял ещё неуверенно. Очень давно, когда волки жили отдельно от людей и не перенимали их традиции, поздней осенью, в преддверии весенних свадеб, альфы приходили в дом полюбившихся омег, принося полотнища красной ткани, вытканной из бизоньей шерсти. Они сватались у родителей, а потом уходили на долгие зимние месяцы, давая омеге право выбора. А когда возвращались — получали ответ: «Да» — если омега самолично надевал на его плечи накидку, отороченную мехом, из того самого полотна, и «Нет» — если альфа так и не получал свой подарок. Свадьбы играли в первой половине весны, в преддверии гона, когда у омеги оставалось несколько дней, чтобы попрощаться с родными и полностью перебраться в чужой дом. Альфы метили своих омег, что навсегда привязывало одного к другому. И если несчастье забирало одного, то второй до конца дней оставался одиноким, без права на другую пару. — Так давно никто не делает, — у Чонгука щеки от смущения краснеют, и сердце кровь гонит по телу так, что ни о каком холоде речи быть больше не может. Омега дышит ртом, смотрит вниз куда-то, но краем глаза всё равно обёртку видит. И красное тоже. У него внутри трясётся всё, и желание встать, сбежать и спрятаться дикое. Но ноги ватные. Чонгук вообще их не чувствует, не то что, заставить шевелиться может. У Тэхёна у самого в ушах звенит. Он ладонью рот прикрывает, когда икает, сглатывая комок нервов, чтобы не совсем за себя стыдно было. — Ты не можешь, — вдруг выдыхает омега, опуская ноги с кровати. — Не со мной. — А кто мне запретит? — у Тэхёна снова поведение меняется, когда из неуверенности и смущения наглость лезет. Альфа вытягивает ноги вдоль кровати, откидывается на локти и улыбается дерзко. — Серьёзно, Чонгук. Кто теперь осмелится мне хоть слово сказать против? А потом опять меняется, подрывается на колени, хватает сверток и рвёт бумагу в клочья, вытаскивая ткань. Расправляет на руках, протягивает. Чонгук ведёт на это плечом, но не обернуться не может. Ткань красивая, на вид мягкая, и после стольких лет лежания в сундуке расправляет на себе все складки, не оставляя ни одной. Шерсть, а как шёлк в руках струится. Таких уже и не делают. Чонгук такую никогда не видел. — Не хочу я на тебе жениться, волчонок, — Тэхён понижает голос до шёпота, подползает ближе. Опускает ткань около омеги, а сам одеяло с того стягивает. — Я себе тебя хочу. Чтобы навсегда. Альфа с легкостью расправляется с первой и единственной преградой, подползает ещё ближе. Трётся сырой макушкой о плечо, лезет руками всюду и шнурки сырые распутывает.