Драконья забота

Глава 27 Годро стоял на крыльце и задумчиво смотрел в ночное небо, слегка опираясь на балконные перила. Он не мог заснуть, как бы не пытался, поэтому и вышел на улицу, подышать свежим воздухом и заодно подумать о прошедших днях. Парень прекрасно понимал, что долго злиться на Дрого и дистанцироваться от него он не сможет, потому что впереди полет обратно в Германию, возвращение в группировку и последующая реабилитация, которая могла затянуться на месяцы. Если говорить откровенно, то он не особо горел желанием видеть босса, все еще испытывая потребность подрихтовать личико Вэйсанура за его безрассудную карательную операцию. Да, он знал, что у Тома не было выбора — ему нужно было уничтожить шакалов, посмевших подорвать его авторитет. Да, он понимал, что в бою может всякое случиться, а уж тем более с безумной беспечностью Дрого, с которой он бросался на врагов, а все равно не злиться не мог. Его просто вымораживала дурацкая мода брата строить из себя супер-солдата в попытке достигнуть уровня главаря, при этом не обращая внимания на собственные недостатки и слабости. Да и личные претензии к старшему добавляли масла в огонь. Годро тяжело вздохнул, обхватив себя руками. Он не забыл события пятилетней давности, которые наложили на его психику неизгладимый след. Предательство брата сильно ударило по нему, правда, он этого не показал, замкнувшись в себе. Одна часть сознания понимала, что в тот момент от Дрого ничего не зависело, он банально не владел своим телом, но вот другая — ядовито нашептывала о том, брат плюнул на их природную связь и свел все к похоти в самом мерзком ее проявлении. Что касается его самого, то Годро добровольно заглушил любые отголоски этой связи алкоголем и скопившейся за время своего «больничного» работой. Он пресекал малейшую эмоцию, идущую от брата, вполне сознательно отгородившись от него. Он был зол и обижен на старшего, а уж после того, как стало известно про фортель его памяти, он сильнее закрылся и где-то с полгода не разговаривал с Дрого вообще. А если выпадала необходимость что-то обсудить в рабочем плане, Годро ограничивался лишь сухими фактами и не позволял эмоциям взять над ним вверх. Конечно, такая холодность сразу же бросилась в глаза ничего не замечающего Дрого, который не привык, что младший показывает характер и целенаправленно отдаляется от него. Первое время он пытался узнать причину такого поведения, но на все вопросы и шуточные подколки Годро реагировал ледяным игнором и молчанием. После пары десятков неудачных попыток, Дрого, наконец, смирился и оставил брата в относительном покое. Да и к тому же ему головной боли добавляла реабилитация после передоза, так что на странности мелкого не хватало ни времени, ни сил. Они жили, как чужие люди: каждый приходил и уходил когда хотел, закрывался в своей комнате и торчал там целый день. Все стало еще хуже, когда пришла пора их течек. Обычно они происходили почти в одно время, с разницей в пару дней. Но из-за приема наркотиков, цикл Дрого сильно сбился, и на несколько месяцев отбил желание любого рода. Старший Лекс тогда только рад был этому, не осознавая, какие это принесет проблемы. А в тот момент, он думал лишь о том, как облегчить это состояние для брата, и если надо, найти кого-то сговорчивого, кто не будет возникать из-за его участия в процессе. Но не судьба. Только он заикнулся о поиске подходящего Альфы, как был послан Годро в далекое пешее путешествие грубыми и цветистыми ругательствами. Вдобавок ко всему, мелкий ушел из дома и неделю пропадал неизвестно где, выключив телефон. Годро тогда полностью осознавал, что заставил брата нервничать и переживать за него, но мук совести не испытывал. Ему хотелось сделать Дрого больно, хотя бы морально, чтобы он на своей шкуре ощутил, как он сам не находил себе места во время его загулов. Да и сама течка протекала тяжело. Годро на стенку готов был лезть из-за боли, а отнюдь не от желания почувствовать в себе чей-то член. Ощущение фантомных разрывов навечно отпечаталось в памяти, несмотря на то, что физически он был здоров. Его тошнило от посторонних запахов, температура скакала как сумасшедшая, его лихорадило и морозило одновременно — такие последствия были похеренных гормонов и постоянного стресса, в который парень добровольно себя загнал, лишь бы не чувствовать. Он не мог спокойно спать — болезненный жар и нестерпимый зуд атаковали тело, требуя присутствия хоть кого-то и хоть каких-нибудь действий. Но стоило только на миг подумать о чужих прикосновениях, как его бросало в дрожь, а внутри все затапливало отвращением и страхом. Это сейчас он снова привык положительно реагировать на близость, а тогда, в первый год после «инцидента» с Дефонсе и Дрого, он не мог переносить малейший тактильный контакт. Любое касание казалось раскаленным клеймом на коже, прожигая ядом до мышечных тканей. Любой запах вызывал рвоту, а некогда любимый и родной сандал поднимал со дна болезненные воспоминания и приводил к очередной панической атаке. Годро даже не знал, как прожил с братом этот год и не сошел с ума от тревоги и приступов боли, все это время было будто в тумане из-за сильных подавителей, которые он принимал. Спустя еще полгода его состояние мало-помалу начало выравниваться и даже почти приблизилось к отметке «удовлетворительно». Он перестал вздрагивать от каждого звука, спокойно реагировал, если кто-то прикасался к нему, не впадал в панику из-за сильных запахов, но по прежнему был холоден с братом. Потепление в их отношениях произошло еще год спустя. Годро ничего не забыл и не простил, но предпочел спрятать эти воспоминания на дно сундука в подсознании, устав вариться в котле из яда и сухости. Видя, что брат пошел на мировую, Дрого с удвоенной силой стал проявлять «заботу», которая иногда казалась тотальным контролем всех действий мелкого. Годро позволял ему играть первую скрипку — точнее он пустил все на самотек, так как у него не было ни сил, ни желания кому-то что-то доказывать. Ибо любые доказательства не имели смысла. Они не вернут старшему память, а ему три года ментального и физического здоровья. Так что оставалось только смириться и плыть по течению. Еще какое-то время спустя, они снова оказались в одной постели. Поначалу Годро думал, что в памяти всплывут прошлые страхи и болевые ощущения, но ничего подобного не было. Очевидно, печать на подсознании в тот период была надежной и крепко удерживала все воспоминания внутри. А может, повлияло то, что он был сверху — Годро не знал, в чем причина, но все прошло хорошо. И на какой-то миг все стало будто бы как прежде, словно не было этих пяти лет отчужденности и постепенного принятия. Но правда была в том, что уже ничего не будет «как прежде», потому что один помнил все события кристально чисто, просто скрывал от второго ради собственного душевного спокойствия. Но они жили в бешенном ритме, и за пролетающими мимо них событиями, не заметили, как стали зацикливаться друг на друге. У Дрого эта зацикленность возросла в геометрической прогрессии, сделав его одержимым сохранением чести брата. А потом были эта безумная операция, Заккар и ранение, которые перевернули их жизнь с ног на голову. Альфа стал глотком свежего воздуха для Годро, который почти задыхался от «заботы» брата, которая душила его словно невидимая клетка. Младший Лекс даже сам не до конца понимал, что оказался в закрытом пузыре, в который его загнало нежелание снова видеть недостатки Дрого и мириться с ними. Ему просто было так удобно — не принимать каких-то важных решений, отдав ответственность в руки старшего. О чем сейчас жалел. Потому что Дрэгон стал причиной, из-за которой этот пузырь мнимой безопасности лопнул, и наружу вырвались тайные желания и стремления. Ранение Дрого стало словно клей, связывающий их троих между собой, и впервые за долгие годы Годро не чувствовал себя тенью брата, даже несмотря на то, что последние недели все внимание крутилось вокруг него. А потом ревность старшего и его едкие слова сломали к херам печать и вытащили наружу воспоминания пятилетней давности. И вся сдерживаемая злоба, обида, ярость, хлынула наружу, сметая любые сознательные преграды на своем пути. И Годро обратился к проверенной тактике — к отторжению, закрывшись от брата в эмоциональном плане. Но даже в таком плавающем состоянии он прекрасно понимал, что сейчас молча отсидеться в стороне, пока все ощущения улягутся обратно на дно, не получится. Придется встретиться лицом к лицу со своими страхами и обидами. Боги, дайте ему сил перенести это столкновение… Внезапный шорох за спиной заставил на миг напрячься, а в следующую секунду на его плечи лег теплый плед и ушей достиг тихий голос Заккара. — Почему не спишь, Малыш? Годро доверительно откинулся на грудь Альфы и несколько минут молчал, втягивая успокаивающий аромат ветивера и аниса в себя. — Мысли не дают уснуть, — признался он, прикрыв глаза, — пытаюсь все разложить по полочкам, но пока что не особо получается. Дрэгон едва слышно вздохнул и поцеловал парня в макушку, обнимая его поверх пледа. — И что это за мысли? — негромко спросил он, сильнее стискивая свои руки на талии омеги. — Расскажешь? Если, конечно, это не секрет. — Даже если и секрет, ты же все равно узнаешь, — легко усмехнулся Годро, слегка закидывая голову назад, чтобы увидеть лицо Альфы, — если говорить откровенно, то я думал о том, как оказался в такой ситуации, где собственный комфорт и личное спокойствие поставил выше мнения брата. И это… удивило меня. Всю сознательную жизнь я всегда следовал за Дрого, даже после того …инцидента с Дефонсе. Да, пускай, я мог годами молчать и игнорировать его, но все же, где-то в глубине души я слушал его. Я привык быть на вторых ролях, в тени старшего, вечная нежная «фиалка», которую защищают от малейшего дуновения ветра, — парень криво ухмыльнулся, не скрывая своего раздражения этим фактом, и хищно сузил потемневшие глаза, — но ты… пробудил во мне жажду новых ощущений, заставил быть эгоистичным и исполнять свои желания в первую очередь. Я хочу почувствовать все, что ты можешь мне дать. И для этого мне не нужно разрешение старшего брата. Несколько секунд Заккар молча смотрел ему в глаза, а затем развернул его к себе лицом и заставил опереться спиной на бортик балкона. Годро инстинктивно затаил дыхание, когда пальцы мужчины легко пробежали по его горлу, а затем замерли на губах, неспешно очерчивая их контур. Взгляд Дрэгона пристально впивался в омегу и светился темным голодным блеском. Парня невольно бросило в жар от такого внимания, а по коже прошла мелкая дрожь. Еще никогда на него не смотрели так, словно он — самое ценное сокровище в мире или же самое вкусное блюдо высокой кухни. Тем временем Заккар склонился над лицом омеги, чувствуя его жар смущения, но не акцентируя на нем внимание, вместо этого отвлекая прикосновениями своих пальцев к его беззащитной шее. — А тебе явно пошли на пользу эти дни, — низко проговорил Альфа и невесомо коснулся губами пылающей щеки, — раз ты пришел к таким выводам и начал думать о себе. — Зак… — Т-с-с-с… тише, Fadas, я тебя не съем, — урчаще произнес Дрэгон и вдруг мрачновато усмехнулся, легко прикусывая губу омеги, — по крайне мере пока что. Помнишь, что я говорил прошлой ночью? И мне, и тебе нужно нагулять аппетит, чтобы потом ни о чем не жалеть. Хотя… если ты и дальше так прямо продолжишь говорить о своих желаниях, думаю, я не смогу устоять перед соблазном. Мужчина задорно подмигнул парню, с удовольствием замечая, как вспыхнули его глаза, а сам Годро сорвался на тихое рычание и порывисто впился в его губы. Альфа ответил на его поцелуй тихим смешком, втайне умиляясь его бурной реакцией, и почти без труда перенял инициативу на себя. Он зарыл одну ладонь в волосы парня, слегка сжимая их в кулак, а другой притянул ближе к себе, крепче обвив талию. В этот раз Заккар целовал жадно и с напором, потому что он сказал правду омеге — как только Годро прямо начинал говорить о своих желаниях, Дрэгон чувствовал, как слабели оковы сдержанности на его дикой части. Это происходило непроизвольно, так естественно, словно внутренняя рептилия всегда была настроена на этого парня, что сейчас крепче жался к его груди и едва успевал отвечать на стремительный поцелуй. В какой-то момент им стало не хватать воздуха, и Дрэгон был вынужден отстраниться. Он, как и Годро, тяжело дышал, не прекращая прикасаться губами к лицу парня. Омега смешно жмурился от легкой щекотки, но не возражал, чувствуя растекающийся по телу жар. — Ты отнюдь не тень этого маленького засранца, — наконец проговорил Заккар, невесомо целуя младшего Лекса в волосы, — потому что у тени нет отваги и смелости переступить через собственные страхи и решиться ступить в новый для себя мир. И тебе бы пошло побыть в ведущей роли, мой волшебный Сидх. Годро несмело улыбнулся, все еще не до конца веря в слова Альфы, но уже воспринимая их. — Ты все еще злишься на него… — коротко вздохнул парень и положил раскрытую ладонь на грудь мужчины, — поэтому смотришь на нас предвзято. — Злюсь, — Дрэгон не стал даже отрицать его правоту, не скрывая гневных ноток в голосе, — потому что он сотворил херню, которую даже я понять не могу. Но не бойся, прибивать я его не буду, по-другому перевоспитаю. — Уже страшно представить, как это перевоспитание будет выглядеть, — коротко усмехнулся Годро, честно переживая за благосостояние брата, даже, несмотря на собственную злость по отношению к нему, — уверен, у тебя богатая фантазия. Заккар мрачновато ухмыльнулся, явно перебирая в мыслях пару-тройку пыток, которые он мог опробовать на Дрого. — Fadas… Ты даже представить не можешь, насколько она хороша, — слегка мечтательным тоном проговорил он и вздохнул, отбрасывая пустые фантазии прочь, — но об этом мы можем поговорить утром, когда будем забирать нашу колючку из больницы. А сейчас тебе, да и мне тоже, лучше поспать, чтобы набраться сил и спокойно подготовиться к отъезду. Годро согласно закивал, признавая правоту решений Альфы. Ему действительно не помешает хорошо выспаться перед тяжелым днем. А то, что возникнут трудности, он даже не сомневался — уж слишком хорошо он знал упрямую натуру брата, и мысленно разрабатывал аргументы, которые убедят старшего не возникать против проживания у Дрэгона, а так же его помощи.