Кимбаку-бой

2. Трындец крепчал и набирал обороты

Сэхун приходит в клуб через неделю с пакетом в руках. У барной стойки яблоку негде упасть, но он целеустремлённо проталкивается к цели и смотрит на Кая, придвигающего стакан с напитком к одному из посетителей. Слышит вопросительный обрывок фразы: — ...кимбаку-бой? Кай медленно качает головой. Отрицательно. И переводит взгляд на Сэхуна. На полных губах — едва заметная улыбка. Не дежурная. И перед глазами у Сэхуна снова со скоростью света проносятся сцены самых красивых поцелуев. — Снова под настроение что-нибудь? — чуть наклонившись к стойке, спрашивает Кай. Его голос почти бесследно теряется в гомоне вокруг, но Сэхун, кажется, умеет читать по губам. По этим вот губам, влажно блестящим в свете гирлянды фонарей. И он кивает. Столики заняты, идти за дальние Сэхун не хочет — их обслуживает уже не бармен, поэтому он остаётся у стойки и терпит тесноту вокруг. Знает, что рано или поздно волна посетителей схлынет. Он терпит почти два часа, но всё же остаётся у стойки один со стаканом в руках. На губах — вкус вишни, а у Кая на шее блестит капля пота, которую нестерпимо хочется слизнуть языком. — Вот, ты забыл. — Сэхун наконец вручает Каю оставленного медвежонка и шарф в пакете. И тут же жалеет, что притащил пакет в клуб, хотя не может до конца осознать причину. Кай тихо благодарит и прячет пакет под стойкой, потом наливает Сэхуну новую порцию и позволяет затянуть себя в разговор ни о чём. Сэхун сидит на высоком табурете, смотрит на улыбающегося Кая и совсем не хочет уходить. Хотя бы не хочет уходить один. Но не знает, как ему удалось в прошлый раз затащить Кая к себе. Не помнит. И, вроде бы, коль уж раз потрахались, то ничто не мешает повторить, но Сэхуну неловко. Он не помнит, о чём они уговорились и как. Не помнит, что стало причиной ночёвки в одной кровати с... некоторыми последствиями. Они говорят о всякой ерунде почти до шести утра, а потом приходит время для новой смены. Сэхун ждёт у выхода, пока Кай переоденется и выйдет, но им не по пути. С чувством острого сожаления Сэхун прощается и бредёт домой пешком, сунув руки в карманы пальто. А воскресенье у него крадёт Бэкхён с грандиозными планами и поездкой за город. Бэкхён — замечательный друг во многих отношениях, но взбалмошный и требовательный. Его дружба стоит немало. А ещё Бэкхён в курсе предпочтений Сэхуна в личной жизни, но никогда не осуждает. Даже порой ходит в те же клубы, хотя ему не всегда это интересно. Ещё одна неделя завершается, и Сэхуна ноги сами приносят в тот же клуб, к той же барной стойке, к улыбке Кая. На работе снова тихий ужас, потому Сэхун меняет стаканы и негромко рассказывает Каю о проблемах, над которыми тот смеётся так, что Сэхуну скоро тоже становится смешно. Но Сэхун так и не придумывает способ зазвать Кая к себе. Сказать прямо, что хочет провести ночь с Каем, не позволяет ком в горле. Это кажется таким глупым и циничным, дешёвым и напрочь лишённым романтики. И Сэхун по-прежнему не помнит, как они оба оказались в его постели. Не помнит, что он наговорил тогда Каю и что предложил. Ему до сих пор неловко в таких обстоятельствах идти напролом, а спросить Кая о том, что тогда было, не позволяют гордость и стыд. Он так набрался, что даже не помнил первый раунд в постели — только второй. Проходит ещё четыре недели, но все попытки бесплодны. Хотя бы просто потому, что Сэхуну не хватает духа воплотить их в жизнь. А потом ему сказочно везёт. В зале при наплыве посетителей перед рассветом начинается драка. Сэхун не имеет к ней отношения, но ему прилетает осколком пепельницы по лбу. Ранка поверхностная, ничего серьёзного, Сэхун даже не сразу её замечает. Сначала просто чувствует, как по лбу ползёт тёплое. Крови много, как всегда бывает, если поранить голову. Кай помогает ему, доводит до туалета и пытается остановить кровотечение. В итоге лоб украшен пластырем, но немного кружится голова, а Каю сменяться через несколько минут. И это тоже ни черта не отдаёт романтикой, но сулит кое-какие шансы. — Не волнуйся, подвезу, — бросает Кай на ходу. — Подожди у выхода. В машине Сэхун старается не улыбаться довольно, но потом всё же осматривается внутри и недоумевает. Каю наверняка платят неплохо, но это всё равно слабо сочетается с "мерседесом". В машине ещё и натуральная кожа в салоне, а это дорого. И куртка на Кае тоже не из дешёвых, как и ботинки. Задавать вопросы на эту тему Сэхун не осмеливается. Куда важнее ему уговорить Кая зайти на чашечку чая. Кай колеблется ровно минуту, но соглашается, а у Сэхуна перед мысленным взором хор ангелов ликующе поёт торжественный победный гимн. Кай сидит в гостиной на диване и листает один из финансовых журналов, которыми у Сэхуна захламлён весь дом. Поднимает голову, когда Сэхун останавливается рядом и протягивает ему чашку. Их пальцы соприкасаются, и у Сэхуна дыхание теряется: громыхается к самым пяткам, не может выйти из пике, отключается, затем возвращается, но уже неровным и тяжёлым, и надо вспоминать, как делать вдох и выдох, и не путаться в последовательности. Он не понимает, о чём спрашивает вновь уткнувшийся в журнал Кай. Просто смотрит, как тот отпивает немного из чашки и ведёт кончиками пальцев по глянцевой странице. Достаточно, чтобы опуститься на колени в мягкий ворс ковра и коснуться ладонями обтянутых кожаными брюками ног. Брюки Сэхун расстёгивает ловко и быстро, заодно отбрасывая в сторону журнал и заставляя Кая пролить чай себе на рубашку. Ошеломление в тёмных глазах заводит так, что Сэхун без колебаний подхватывает в ладонь быстро тяжелеющий от возбуждения член и прикасается губами. Сэхун вообще не мастер в такого рода развлечениях, но сейчас ему хочется. Хочется кончиком языка вести по крепкому стволу, чтобы после слизнуть проступившую на головке капельку. Смазка тянется тонкой ниточкой к его губам, и он облизывается. Натыкается на взгляд Кая, держит своим и раскрывает губы, чтобы подставить язык под головку и обвести её мучительно медленно. Ровно настолько мучительно медленно, чтобы через миг растянуться на ковре и подставиться под тяжесть тела Кая. Они оба жадные и несдержанные, даже толком не раздеваются. Одежда мешает, но не настолько сильно, чтобы остановить их. Скоро, правда, Кай стаскивает с ноги Сэхуна одну штанину совсем. Под пальцами что-то трещит и рвётся, зато Сэхун в конце концов закидывает освободившуюся от одежды ногу Каю на плечо. Горячие губы проходятся по колену за миг до того, как Сэхун выгибается всем телом, приняв в себя член Кая на всю длину. Это быстро, очень быстро. С неаккуратными поцелуями, новыми царапинами на спине Кая, оставленными короткими ногтями Сэхуна. Ворс ковра мягкий, но всё равно на полу жёстко. Только Сэхуну нравится именно так. Может, это голод. Или просто наконец достигнутая после долгих метаний и ожиданий цель. Но Сэхун хочет больше жара, больше страсти, больше Кая. Они слегка знакомы — и это чудесно. У них нет номеров телефонов друг друга, Сэхун понятия не имеет, где Кай живёт и как его зовут на самом деле, зато Кай заразительно смеётся, всегда добродушно слушает тот бред, что Сэхун готов нести в его присутствии часами, и прямо сейчас хочет трахаться с ним по-настоящему. Это всё, что Сэхуну сейчас надо. Он искренне думает так и отдаётся с неподдельным желанием. С точно таким же желанием, с которым Кай берёт его. Он даже не удивляется, когда после оргазма Кай внимательно рассматривает его тело и невесомо проводит пальцем по коже то тут, то там. Это странно выглядит, только Сэхуну всё равно. Но когда Сэхун пытается приподняться, Кай вскидывает голову с удивлением и лёгкой рассеянностью, как будто что-то пошло не так. Как будто он забыл, где находится. Это всего на минуту, но Сэхун теряется. И отбрасывает все мысли тут же, едва Кай прикасается к его губам мягким поцелуем. Кай не остаётся, уходит, а Сэхун валится на кровать и пытается не думать. Ни о чём. +++ Не думать о Кае выходит плохо, и Сэхун забредает в клуб чаще, чем обычно. Старается всегда подгадать так, чтобы попасть в смену Кая. Тот неизменно вызывает доверие и желание говорить. Сэхун принимает его смех как лекарство от серых будней и мелких жизненных проблем, которых у всех хватает. И Кай всегда отлично знает, какой приготовить напиток "под настроение". Но сколько Сэхун ни старается, поговорить обо всём не удаётся. Он вроде бы и не стремится к полноценным отношениям, но ему хочется получить номер телефона Кая, хочется знать, где живёт Кай, хочется снова позвать его к себе, хочется проснуться вместе с Каем в одной постели. Это неправильно, но Сэхун не может не думать об этом. А талый снег на улицах назойливо воскрешает именно эти мысли снова и опять. В один из вечеров звонит Бэкхён и предупреждает, что будет ждать его в том самом клубе. Как раз выпадает смена Кая, и Сэхун торчит у стойки, грезя поцелуями и слушая смех. Пока не оживает телефон, где красуется сообщение: "Я за пару столиков от тебя. Жду". Сэхуну приходится извиняться и оставлять Кая с другими посетителями. Бэкхён сидит за столиком и смотрит на него хитро прищуренными глазами. Ну а когда Сэхун усаживается напротив, Бэкхён подаётся вперёд и озадачивает вопросом: — Ты знаком с Кимбаку-боем? — Что? — не понимает его Сэхун. — Кимбаку, Сэхун-и. Кёльбак. Сальгёльбак. — Слетевшее с губ Бэкхёна звучит непристойно и сладко, как грех. И когда он добавляет "шибари", Сэхун находит Кая взглядом и отчётливо вспоминает узловатые пальцы на своём теле, выводившие невидимые узоры. В эту же секунду Сэхун осознаёт истину: Кай представлял на его теле узор из верёвки, представлял, как свяжет его. "Раздеть красиво и красиво связать, обрести полную и абсолютную власть над раздетым и связанным". Сэхун мало знает о шибари. И он уж точно никогда не думал, что встретит кого-то, кто... — Известная птица, — продолжает тем временем Бэкхён. — Я пару раз видел это шоу — пробрало даже меня. Хочешь поглядеть? Неуёмный Бэкхён роется в телефоне и отдаёт пластиковый корпус Сэхуну. На снимках мелькают то крупный сильный парень, то миниатюрная, но фигуристая девушка. Снимков мало, но на каждом обе модели обвязаны верёвками. Обнажены и обвязаны. Сэхун не пытается разобраться в собственных чувствах, просто понимает, что это красиво. Всякий раз верёвки откровенно подчёркивают либо мускулатуру парня, либо формы девушки. Это одновременно непристойно и изысканно. Фотографии больше похожи на картины, чем на снимки, пусть даже качество снимков не идеально. — Тут не особо видно, конечно, но у этого парня своеобразные узлы. Когда вяжет обычным джутом, в итоге всё равно выглядит как украшение. Для мастера он слишком молод, вот и обзывают "бой". Но мальчишка талантливый. Где ты с ним познакомился? Хотя тут... кто бы мог подумать, что он согласится работать в таком месте. Вообще он хореограф, танцует как бог, но предложение выступить в "Императорском дворце" не принял. Болтают, что ему предлагали уйму денег за стриптиз, но всё равно не согласился. Ещё он занимается плетением. Ручная работа, нам точно не по карману. И вот, кимбаку... — Ему так много платят за это? — Сэхун протягивает телефон Бэкхёну. — А? Нет. Он точно не зарабатывает этим. У него и было всего две модели. Эти вот. И с каждой моделью он встречался. Вроде всерьёз. Я не в курсе деталей, просто говорят, что он не занимается кимбаку, если не знает модель. Вон, гляди, как к нему липнут. Голову дам на отсечение, что эти придурки знают, кто он. А он всех разворачивает. Так ты откуда знаешь эту птицу? Ты же вроде ничем таким не интересовался никогда. Я чуть со стула не свалился, когда увидел, как мило ты с ним воркуешь. — Да так, просто знакомы. Он же бармен. Просто Кай. — Хм? Я его знаю как Ким Чонина. Сэхун машинально повторяет имя, едва двигая губами и глядя на знакомо-незнакомого смуглого парня за стойкой. Он не произносит ни звука, но имя звучит музыкой в его ушах. И сразу становится понятно, почему дорогая машина, почему натуральная кожа в салоне, брендовые шмотки... Странно только, что такой человек работает барменом в клубе, пусть и непростом клубе. Да он сам себе может платить в разы больше, чем тут получает. — Чего они от него хотят? — недовольно спрашивает Сэхун, когда очередной посетитель виснет на стойке и начинает зазывно улыбаться Каю. Чонину. — Кайфа хотят, чего ж ещё? Кимбаку — чувственное удовольствие. А он умеет это — раздеть и связать так, чтобы человек почувствовал себя красивым и возбуждённым. Вторая его модель, тайка, рассказывала во время интервью, что чувство возникает особенное после обвязки. Это даёт возможность остро ощутить собственное тело, каждый его кусочек. А если носить под одеждой такое счастье в обычной жизни, то это лучше любого наркотика, потому что всё меняется — от восприятия до... В общем, всё меняется. Да и с тем парнем они смотрелись фантастически просто. Модель выше и крупнее мастера, но как кусок глины в его руках, покорный и беспомощный. Говорю же, даже меня пробрало неслабо. Ким Чонин даже выглядит по-особенному, когда терпеливо обвязывает модель. Властно и хищно. Это как... не знаю, как арт-секс, чёрт возьми. Слушай, познакомишь нас, а? Сэхун растерянно таращится на Бэкхёна. Бэкхён до этого мига интересовался девушками, а парней обсуждал исключительно с подачи Сэхуна и весьма отстранённо. — Ой, я тебя умоляю! Мне просто интересно, — машет рукой Бэкхён. — Давай в другой раз? — беспомощно предлагает Сэхун. Всё это настолько внезапно, что ему надо прийти в себя. Хоть чуточку. Надо привыкнуть называть Кая Чонином, надо осознать всё, что наговорил Бэкхён, и понять, как быть дальше. И понять, почему Чонин работает барменом. Быть может, не только барменом. Хотя Бэкхён сказал, что вот так Чонин не зарабатывает. Кимбаку-бой он не за деньги. Сэхун рассеянно слушает Бэкхёна, пропускает мимо ушей парочку просьб, связанных с работой, прощается и бродит по клубу, не решаясь подойти к стойке. Потом торчит в туалете и остервенело умывается, чтобы прояснить голову. Не помогает. Но когда он возвращается к бару, Чонина там уже нет. Сменщик говорит, что Кай куда-то спешил, но всё равно задержался на четверть часа. На ту самую четверть часа, что Сэхун проторчал в туалете. Сэхун поспешно забирает пальто, впопыхах накидывает на плечи и несётся на стоянку, но знакомого автомобиля там нет. Спустя неделю ноги сами приводят Сэхуна в тот же клуб, к той же барной стойке, но там приветливо улыбается уже другой бармен. — Кай? Не знаю. Я новенький, простите, господин. Через неделю ничего не меняется, как и через месяц. Сэхун вообще не понимает, почему продолжает заглядывать в клуб. Он далеко не сразу вспоминает, что некогда бармена звали Юги. Но он помнит Чонина. И Чонина не хватает. Не хватает даже не в постели. Не хватает его смеха, тёплого взгляда, грациозных движений и напитков под настроение. Его умения слушать и отвечать так, чтобы Сэхун забывал о серости и тоске. Жизнь катится по наезженной колее, и в ней не случается ничего, способного превратить мгновение в маленькое чудо. Поначалу Сэхун пытается возместить потерю статьями о шибари, но без живого доказательства в виде Чонина это выглядит таким жалким и бессмысленным, что он забывает и об этом. В конце недели его снова несёт знакомой дорогой в клуб. Он плюхается на стул за свободным столиком, делает заказ официанту и бездумно пялится на барную стойку, где ловко готовит коктейли незнакомый бармен. — Можно? От этого голоса Сэхуна будто прошибает током. Он даже ответить не может, поэтому высокий смуглый парень в голубой рубашке присаживается за столик без разрешения и согревает Сэхуна лёгкой улыбкой. — Люди — рабы своих привычек. Ты ходил сюда раньше, ходил при мне, значит, будешь ходить и дальше. У тебя опять что-то стряслось? Или моё явление слишком внезапное? Сэхун мотает головой в ответ на какой-то из вопросов или сразу на все — он сам не знает, просто говорить не может. Просто забыл, какой Чонин. То есть, помнил, но воспоминания рядом с действительностью кажутся такими тусклыми и выцветшими, что... Сердце колотится в районе горла и не желает возвращаться туда, где ему положено быть согласно анатомическому атласу. Сэхуну хочется умереть сразу и от улыбки Чонина, и от звука его голоса. Мысли испуганной стайкой разлетаются в голове. Пока до Сэхуна не доходит, что он всего-навсего счастлив. Что он мечтает остановить вращение планеты, заморозить время и насладиться этим мгновением. Смотреть на Чонина и ждать, пока эйфория схлынет немного или же станет настолько привычной, что дар речи вернётся. — Можно... к тебе? — сдавленно спрашивает Сэхун до того, как осознаёт, что он, собственно, говорит. Когда осознаёт, испуганно замолкает и замирает в ожидании катастрофы. Чонин смотрит на него с недоумением минуту, но кивает. Путь до машины Сэхун не запоминает — пожирает взглядом Чонина. Потом под ним приятно скрипит кожа сиденья, нос чутко ловит запах Чонина, а мир полон ярких красок, что почти играют на кончиках пальцев — можно потрогать, если очень захотеть. — Я уезжал из страны. Хотел тебе сказать, но ты куда-то подевался, а ждать дольше я уже не мог. Ты так и не скажешь, как твои дела? Сэхун молча пялится на профиль Чонина и не может сказать, что всё идёт своим чередом. Не может — и всё тут. Язык не слушается. Эйфория не проходит, и дар речи всё ещё гуляет где-то сам по себе. Чонин бросает на него косой взгляд и больше ничего не говорит и ни о чём не спрашивает. Он всё тот же, только выглядит так, словно не спал нормально пару суток. Машина останавливается, и Чонин ведёт Сэхуна за собой. Но Сэхун по-прежнему никуда не смотрит — только на Чонина. В реальность он возвращается тогда, когда Чонин уделяет внимание консьержу за конторкой. — Доброй ночи, дядюшка Чон. Почта была? — Конечно, молодой господин, — мелко кивает старичок, копается в ящике и протягивает Чонину кипу конвертов. И, наконец, замечает Сэхуна, чувствующего себя неуместно в роскошном холле. — Это... — Мой друг, — невозмутимо отвечает Чонин на вопрос, который не успели задать. Судя по реакции старичка, к Чонину домой друзья не ходят. В кабине лифта они поднимаются на двадцать какой-то этаж, идут по просторному светлому коридору и попадают в большую квартиру. И вряд ли владельцу такой квартиры вообще нужно работать, но это уже... Неважно. Сэхун умирает и воскресает, едва его затылка касается ладонь, а белые конверты с шелестом осыпаются им под ноги эдакими креативными осенними листьями. Стирает губами усталость с век Чонина, тонет в поцелуе, лезет руками под одежду. Куртка падает на пол — поверх рассыпанных конвертов, а пальцы Сэхуна сжимают гладкий шёлк рубашки. Сэхун не помнит, как теряет собственную одежду по пути туда, где им будет удобнее. Он вообще ничего не помнит и не замечает. Только кровать, потому что у Чонина она идеально круглая, застеленная двумя простынями. В центре валяется смятая подушка, а одеяло лежит комом на полу. — Я не рассчитывал на гостей, — выдыхает после очередного поцелуя Чонин в качестве извинения за бардак в спальне. Но это такой пустяк. Куда важнее, что кровать вообще есть. Без дурацких ножек и спинок. И куда важнее, как горячо смотрит на Сэхуна Чонин. Сэхун продал бы душу дьяволу без раздумий за один лишь этот взгляд. Только бы Чонин так смотрел на него вечно. От толчка в грудь Сэхун падает на кровать. Под спиной пружинит — кровать жёстче, чем кажется. Но Сэхун вмиг забывает об этом, потому что у него прямо перед глазами Чонин, который стягивает рубашку через голову, отказавшись от возни с пуговицами. Худой и жилистый, похожий на закалённый клинок. Гибкий и грациозный. Заставляющий желание бурлить в крови и жечь изнутри до фантомной боли. Сэхун резким движением вскидывается и хватается за пояс брюк. В один миг расстёгивает пуговицу и натыкается на шнуровку вместо молнии. Это настолько сексуально выглядит, что Сэхун невольно проводит ладонью по коже брюк и переплетённому шнурку. Чувствует, как Чонину сейчас там тесно, и не может сдержать улыбку. С нарочитой медлительностью он тянет за конец шнурка, распускает шнуровку и ещё медленнее сдвигает брюки вниз. У Чонина пожар в глазах, и Сэхун не может отказать себе в желании подкинуть дров. Гладит ладонями сильные узкие бёдра, перемещает руки выше и обводит пальцами вызывающе тёмные аккуратные соски. Встав на колени на кровати, он касается ладонями шеи и заставляет Чонина наклонить голову. Ловит губами сочную нижнюю губу и дерзко обхватывает пальцами рельефный ствол. До слабого низкого стона в унисон. — Не искушай... — Буду... Отпрянув от Чонина, Сэхун избавляется от остатков одежды, откидывается спиной на подушку и облизывает сразу два пальца. Держит взглядом взгляд Чонина и растягивает себя. Стыда не чувствует совсем, ещё и выгибается так, чтобы Чонин не мог отвести глаз. И Сэхуну не хватает слов и определений, чтобы выразить свои чувства в этот миг. Он не просто хочет Чонина, это больше, чем желание, но что именно... Нужное слово не приходит на ум, а сил искать ответ не остаётся. Он убирает пальцы, возится на смятых простынях и замирает, повернувшись спиной к Чонину. Прикрывает глаза, ощутив горячий выдох на шее, закусывает нижнюю губу, чтобы пережить поцелуй, что будет гореть меткой на коже ещё долго. Пальцами Сэхун сминает простыню и дрожит от прикосновений ладоней к бёдрам. Задыхается, когда меж ягодиц скользит твёрдое и горячее, мягко прижимается к подготовленному входу, но не спешит ворваться внутрь. Пытка. Невыносимая. Сэхун сам подаётся назад, поторапливая и намекая, что так нельзя. Что это нечестно. Поцелуй между лопатками как клеймо и выстрел на старте. У Сэхуна даже локти подгибаются на внезапно сильном толчке. Пальцы Чонина так цепляются за него, словно Чонин боится его отпустить или потерять. Но это сладко. Вдвойне слаще, потому что Сэхун нравится не кому-то там обычному, а человеку, помешанному на эстетике. Нравится по-настоящему, потому что желание нельзя подделать — это одна из самых правдивых вещей на свете. Чонин тянет его за пояс, входит глубоко, прижимает к себе спиной, пальцами твёрдо касается подбородка и заставляет повернуть голову. Целует неистово, сминая губы, и позволяет Сэхуну посасывать кончик языка, чтобы после этот проворный язык прошёлся по кромке зубов и скользнул глубже, дразня лёгкими и быстрыми касаниями. Сэхун падает и падает в пропасть, где нет дна, накрывает рукой ладонь Чонина у себя на животе, другой рукой находит на ощупь затылок Чонина, путается пальцами в густых волосах и не разрешает остановиться. Воздуха не хватает до слёз под ресницами, но хочется, чтобы поцелуй был бесконечным. Поцелуй всё же заканчивается, и Сэхун, уперевшись руками и коленями понадёжнее, раскачивается от быстрых толчков. Упивается тем, как его мышцы сжимают внутри член Чонина, упивается то лёгкими, то жёсткими прикосновениями ладоней к его телу, мнёт пальцами простыню и мечтает сорвать голос к чёрту, чтобы его стоны не были такими... предательски сладкими, чтобы не выдавали его накопившуюся тоску и жажду близости. Хотя думать об этом всё сложнее. Думать и вовсе не получается, только чувствовать и сходить с ума. Кровать пружинит под коленями, и Сэхун задыхается от рывка, чтобы вновь прижаться спиной к груди Чонина. Сам поворачивает голову и опять тонет в поцелуе, невольно приподнимается на коленях от сильного толчка и опускается вниз, плотнее насаживаясь с глухим стоном. Ладони Чонина на его поясе влажные от пота и невыносимо горячие, но держат крепко. Губы жадно прижимаются к шее, и Сэхун откидывает голову, позволяя целовать везде, где Чонину возжелается. Шумно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, едва кончик языка надавливает на ямку меж ключицами, вызывая новую вспышку удовольствия. Они оба падают на скомканные простыни. Сэхун прячет лицо в гладкой ткани и жмурится от тяжести навалившегося на него Чонина. Это ещё не всё, и он расслабленно лежит, наслаждаясь плавными движениями. Чувствует, как Чонин приподнимается, упирается руками в пружинящий матрас и начинает вновь двигаться быстрее, вжимая его собой в упруго-жёсткую поверхность. Кусает шею, целует и снова вбивает в матрас каждым новым толчком с такой одержимостью, словно мечтает оказаться внутри Сэхуна весь. Хотя он и так уже внутри. Весь. И Сэхун не знает, что с этим делать. Чонина слишком много, так много, что реальность давно забыта. Только хочется ещё больше. Даже если это не пережить. Так много прикосновений, поцелуев, тела, эмоций, блаженства. Чересчур. Но нет сил отказаться от добавки. Пока от них обоих ничего не останется. Ничего и не остаётся. Вообще ничего. Сэхун после с лёгким удивлением понимает, что лежит на боку и обнимает прижавшегося к нему Чонина. Оба ещё с трудом дышат и кутаются в одеяло. Но Сэхун не помнит, кто из них смог дотянуться до одеяла и затащить на кровать. У него самого хватает сил только на то, чтобы водить руками по телу Чонина, прикасаться губами, гладить. Чонин неожиданно податливый и послушный, нежится от его ласк и выглядит живым соблазном со слегка потерянным взглядом, яркими после поцелуев губами, блестящей от пота кожей... В лице заметнее следы усталости, и он точно выглядит как человек, который пару суток не спал вовсе. Сэхун гладит его по голове, запуская пальцы в тяжёлые тёмные пряди. С довольным вздохом Чонин всё-таки прикрывает глаза и почти сразу проваливается в сон. Такой спокойный, чистый и доверчивый в объятиях Сэхуна. Удержаться невозможно — Сэхун касается губами смуглого лба и прижимает Чонина к себе крепче. До сих пор ощущает в себе недавнее присутствие Чонина и отголоски оргазма. Тело запуталось в сетях истомы и непривычной нежности, но Сэхуну это нравится. Нравится точно так же, как обнимать тихого и спящего Чонина, греться его жаром, переплетая под одеялом ноги. На время Сэхун тоже проваливается в дрёму и подрывается от острой жажды. Хочется пить. А ещё не мешало бы попасть в душ. Чонин едва слышно сопит, уткнувшись носом ему в грудь, и продолжает крепко спать, когда Сэхун осторожно сползает с кровати. Сэхун подсовывает Чонину подушку, поправляет одеяло и неохотно отходит от кровати. На ковре валяется одежда, а с мебелью в этой комнате туго. Сэхун просто сгребает одежду в одну кучу и после настороженно выглядывает из спальни. В соседней комнате находит стол и стеллажи у стен. На столе выключенный ноутбук и стопка альбомов. Из любопытства Сэхун раскрывает верхний альбом и натыкается на снимки. Как те, что показывал ему Бэкхён, только отличного качества. На фотографиях миниатюрная тайка, украшенная верёвками. Убедившись, что в этом альбоме только её снимки, Сэхун берёт следующий. Там смешанные фотографии. На одних — всё та же тайка, на других — рослый крепкий парень с застенчивой улыбкой. Сэхун долго смотрит на один снимок, где сильное тело как будто опутано сетью с головы до ног. Узлы при этом в самом деле кажутся необычными — более плотными и крупными. Сеть, скорее, похожа на украшение, чем на простую верёвку. Необъяснимо красиво и завораживающе. Сэхун кусает губы от нежданного укола ревности. Парень на снимке очень красивый, по-мужски красивый, без капли женственности. И ошеломляюще покорный, беспомощный, передавший себя всецело в руки мастера, украсившего его путами. Даже на снимке в глазах модели Сэхун читает уверенность в себе, в собственной красоте, в желанности. Видит чувство собственного достоинства, преданность и бесконечное доверие мастеру. И видит чувственное удовольствие, которым пропитан весь облик модели. Модели нравится быть раздетым и связанным, нравится быть во власти мастера. Чонина. Почти отбросив альбом в сторону от глухой злости, Сэхун убирается из комнаты, находит воду в мини-баре в гостиной, потом всё же попадает в роскошную ванную, приводит себя в порядок, в спальне торопливо одевается и несётся к входной двери. Там ждёт облом, потому что открыть дверь без кода Сэхун не может. Он прислоняется лбом к двери и сжимает пальцами ручку. Прямо сейчас это похоже на гадскую ловушку. Но он сам захотел попасть домой к Чонину. Попал. И убедился на все сто, что Бэкхён сказал ему правду. Сэхун и не сомневался в этом — Бэкхёну незачем лгать. Но тогда больно не было. Было странно. А теперь... Кимбаку-бой — вот кто такой Чонин. И он хранит снимки двух своих моделей. Двух бывших пассий. И, быть может, готовит Сэхуну участь третьей пассии. Сэхун помнит, как Чонин рисовал пальцами на нём узоры в прошлый раз. Помнит, как Чонин при этом смотрел на него. Под этим взглядом хочется плавиться, как воск. Но не хочется быть просто моделью, от которой после останутся лишь альбомы со снимками. Сэхун бесцельно бродит по квартире, но возвращается в спальню и забирается на круглую кровать, где спит Чонин. Борется с искушением и проигрывает. Руки сами тянутся к Чонину, умоляют о прикосновениях. И Сэхун сдаётся, обнимает жаркое тело и прижимает к себе. Обнимает и думает о тех снимках в альбомах. Думает, что Чонин раздевал и связывал всего двоих. И с обоими встречался, быть может, даже спал с ними на этой самой кровати, на которой недавно доводил Сэхуна до предельной черты. Сэхун думает, что это хорошо. С одной стороны. Потому что Чонин прикасался только к этим людям. С другой стороны, если бы он прикасался к толпе народа... Нет, Сэхун опять теряется и не знает, что ему думать. Да и есть ли у него право думать в таком направлении? Они с Чонином всего лишь пару раз переспали. Три раза, если быть точным. И они ни о чём не уговаривались. Это не тянет на отношения, ведь так? Просто хорошо провели вместе время. Не считая долгие ночи в клубе и тысячу разговоров ни о чём. Чонин даже не назвал Сэхуну настоящее имя и ни словом не обмолвился о "невинном увлечении". Красиво раздевать и красиво связывать.