Амальгама

До кухонной тесноты, рафинированной нежности и внимания, доходящего до приятного – около получаса. Сейчас на паузу зажмут типичное утро. Еще до рассвета, ложащегося в постылой комнате розовым одеялом, Тэхён морщится, дергаясь и шипя, полусонно выворачивая едва слышное бормотание, но показывая недюжинную терпеливость. После водных процедур Чонгук кладет его на кровать, душистого и сладкого, и обрабатывает раны, нанесенные вечером, обрабатывает молча и сухо, щепетильно меняя ватные валики на обеззараживающий порошок, а порошок на бинты и пластыри. Иногда поглядывает прямиком в глаза так, словно ненароком пытается извиниться за то, что кругом щиплет, а он не подует и даже не способен утешить словом в принципе. Он надеется, что Тэ привык, довольствуется страданиями вслух, глубоким и глухим нытьем. Но не как раньше, теперь его голос что-то соскабливает в Чонгуке изнутри, слой за слоем. Он и не верил, что это возможно. — Лучше бы ты не возвращался, — сказал он с долей безысходности и захлопнул аптечку, прикрыв веки. Не уходит, вообще не умеет торопиться по утрам, как делают нормальные люди, он ненароком медлит в каждом движении и растягивает фразы. Тэхён проморгал обиду, у него задрожали губы, посиневшие от мытья в холодной воде, потому что Чонгук считает контрастный душ неотъемлемой частью бытия. — Тогда не стоило меня з-звать… — Тэ поднял заплаканные глаза, окаймленные красным, и обнял себя за плечи, промерзнув окончательно. Несет чушь. В отличие от Чонгука, Тэхён – торопится во всем, что делает. Как будто не успеет и проглотит хранимую в красном рту пломбу с ядом. Чонгук замахнулся, чтобы залепить отрезвляющую пощечину, но рука остановилась на полпути и опустилась замертво, пальцы смяли простынь, и в каждой шелковой складке проявилась его бесполезная злость. — Ты не понимаешь, Тэхён, — цедит он, нервно подбираясь выше и кромсая пальцем точеную скулу. — Мы никогда не сможем жить нормально, как ты просишь или мечтаешь. Выброси эту хуету из головы. Да он, скорее, выбросит голову, а прежде - сожрет собственный ошейник, чтобы никому не достался. Обожание Тэхёна прощупывается на тонких венках… если вести до сгиба локтей, надавливать. Он вздыхает и плавит Чонгука преданностью, отвечает на объятия и зажмуривается, впитывая его тепло и мускусно-мятный запах. Раз за разом стачивается абсолютное кредо жертвы. Тэхён разучился правильно плакать. Физически – приноровился и свыкся с болью, а морально не дотягивает. Потому что прикипел ко всем сторонам сожителя, перевелся копиркой и приклеился плотно, как мокрая бумага, отрывать которую сродни полному разрушению. Воодушевление и восторг душат Чонгука. Тот бесится и бьет, ранит и пачкает кровью простыни, полы, приходует о стены и столы висками, заковывает на несколько часов, вставив пробку, а после – не прикасается, небрежно поглядывая за тем, как Тэхён мучается от возбуждения и зажимает ляжки, умоляя сделать «хоть что-нибудь, пожалуйста». Чонгук, сжалившись, делает, наказывает гибкое тело плетью, стеком, остервенело запахивает в бандаж и подвешивает на качели, он даже подумывал над тем, а не позвать ли кого для игрищ за деньги… Но так и не позвал, лимитировав порно частной вечеринкой. Тэхён трепыхается птицей в клетке и не поддается банальному надлому, в нём ожидалось найти начинку из прогнившей трухи, а нашлась карамельная патока, и с каждым новым укусом – ее всё больше. Десерт становится смертельно опасным. Чонгук не верит. Не может быть, чтобы на всё это Тэхён отвечал ему ласками, чтобы прижимался и ютился на коленях, стоит только щелкнуть замкам наручников, старался зацеловать лицо, вышить шепотом по вечеру, как ему всё не важно, потому что у него есть смысл-Чонгук. …Такого не объять разумом и, наверное, не стоит. Гук придерживает Тэхёна за волосы, оттягивая назад голову, спрашивает, чего бы тот хотел на завтрак. — Того же, что и ты. — Ладно, — соглашается Чонгук, раздаривая снисходительность и отстраняясь. Выбрав образ на сегодня, Чонгук принимается одевать свою куклу, осторожно натягивает штаны и свою клетчатую черно-красную рубашку, застегивает до ключиц, а между – оставляет поцелуй и бережно поправляет воротник. Тэхён впивается в его запястья ногтями и улыбается, подливая в огонь масло, которое закипит ближе к ночи. Наступает другая тишина, и Тэхён любит ее больше всего, миражную, отделяющую похоть от чувственности. Заслон между преступлением и раскаянием, совершенством и неприкрытым уродством. Они смотрят друг на друга, как заключенные с разных сторон сетки с колючей проволокой и вдруг нападают, силясь побороть дистанцию. Но падают изможденными и разорванными, прикасаясь самыми кончиками пальцев, оба задыхаются и замирают восковыми фигурами. Никто не сдвигается с места, но, как правило, Тэхён заманивает к себе ближе, распростирая руки, и Чонгук идет к нему, словно одноногий канатоходец, которому нечего терять, он льнет к Тэхёну, откровенно слабея. И затихает, пытаясь понять, чем отзываются прикосновения в виде поглаживаний и что заключает в себе волнующий полушепот. На короткий оклик Тэ выбирается из комнаты. От стола ароматно веет зарумяненными яично-куриными рулетами, поблескивают на солнце два стакана свежевыжатого апельсинового сока. Кофе у них по средам: Чонгук уверен, что от него никакой пользы, а Тэ не в том положении, чтобы спорить. — Неплохо, да? Гук садится напротив, методично принимаясь за еду и не ожидая, пока Тэхён ответит. Ему не нужны его похвалы или мнение. Он все еще пытается его разубедить в идее, что им по пути. Или себя. Сохраняет титаническое спокойствие, при всем при том, что с минуты на минуту ожидает в гости Чимина – еще одного больного на голову. — Пока ты жил с ним, видимо, и не подозревал о нездоровых наклонностях, так? — Чимин всего лишь относился ко мне лучше, чем другие… — Тэ набрал воздуха, чтобы спросить: — Почему ты так уверен, что он придет? Промокнув губы салфеткой, Чон устало вздохнул и пожал плечами. — По той же причине, по которой был уверен, что придешь ты. Каждой твари по паре. Жаль, что ты у нас один. — Будешь сражаться за меня?... — позволил себе усмешку Тэхён. — И не собираюсь, — последовал холодный ответ. — По-твоему, я похож на гладиатора? — Да. — Бред собачий. — Но если он придет, ты отдашь меня так просто? — Проблема не в том, отдам ли я тебя, — сурово заметил Чонгук, поднимаясь. — А в том, с кем ты захочешь остаться. Если ты заметил, я больше тебя не связываю. О том, хорошо это или плохо, Тэхён размышляет уже который день. Не Чонгук изменился, продолжая насиловать и издеваться в полной мере, и даже не Тэхён – принимая всё, как должное. Изменилось что-то между ними. Словно песочные часы перестали вертеть в руках и положили на бок. Разговор оборвался и потух. Чонгук засобирался на пробежку и, уходя, взъерошил Тэхёну волосы. В нем с треском пробиваются вечные льды, и он боится, что Тэ почувствует, на какую глубину засел занозой, начнет пользоваться и использует разумно. Потому что Тэхён – гений. Трезвея от образа безумца, Чонгук, пребывая поодаль от Тэ, становится прежним - заносчивым, вспыльчивым и безрассудным, не ладит с людьми, не умеет завязывать и налаживать контакты. У Тэхёна это получается с поразительным отличием. Может быть, было бы неплохо брать его с собой от случая к случаю: бегать вместе. Однако, возвращаясь домой и заставая Тэхёна расслабленным и безмятежным, он толкает его в спальню и свирепо трахает, невзирая на крик и мольбы, на то, что кровотечение опять запачкает им только что выстиранное белье. Прежде не приспособленный к решению домашних забот, Тэхён полюбил их от нечего делать. Именно он заказал рамки в нынче доступном интернете и развесил вышивку Чонгука по стенам, он всякий раз скручивает разбросанные им нити, собирает со стола иголки и обрабатывает секс-игрушки. Он полюбил ходить с корзинкой, водружаясь грязью из хлопка и синтетики, вискозы и шелка, а после загружая поклажей дорогую стиральную машинку. После он ждет с нетерпением, когда сможет развесить белье на балконе и подышать воздухом, перегнуться через перила и собрать в ладони безвредный ветер. Потом раскладывает гладильную доску, оставляя дверь на балкон открытой, и куча мятых стиранных вещей превращается в стопки выглаженной свежей мягкости. Как правило, Чонгук застает его врасплох за любым из дел и дышит в затылок, смыкая ладони внизу живота. Уставший и потный после напряженной работы в воспаленно-жаркий вечер, он угрюмо и тяжко дышит, и Тэхён вместе с ним ненавидит нечаянно быстро нагрянувшее лето. Вечерами Чон уходит на работу – грузить неподъемные коробки в магазине рядом с домом. Деньги смешные, зато они хотя бы есть и сразу, так как платят почасово. Поэтому бедствовать не бедствуют, есть что поесть и чем прикрыть наготу. Тэхёну нравится вкус Чонгука и носить его одежду, считай, привилегия для посвященных в тайное общество. — Смотри, что я принес. Чонгук выложил из карманов на столик какое-то барахло в виде двух пачек ментоловой жвачки, кем-то забытых наручных часов, карамелек, моделек из «киндер-сюрприза», пробника духов «Escada» и… сигарет с зажигалкой. Тэхён взглянул на него с недоумением, принявшись разгребать кучу тонюсенькими пальчиками. — В самом деле? Курево? — он извлек из пачки одну сигарету и вопросительно изогнул бровь. — Можно, — разрешил Чонгук, откидываясь на спинку кресла напротив. — И чем я заслужил такое исключительное право? — Тэхён с наслаждением прикурил и затянулся, испытывая легкую дрожь и втягивая блаженное марево. — Послушанием? — Да нет. Надоело таскать с собой это всё, — соврал Чонгук. Хотя часом ранее выбирал между бюджетным «Winston» и легкими «Esse». Остановился на втором. — Как оно, нравится? — Конечно, — кивнул тот охотно и ухмыльнулся, спуская рубашку до локтей и светя сияющей кожей. — Но ты ни черта не смыслишь в сигаретах. — Дай-ка сюда, — Чон требовательно прищелкнул пальцами. Но Тэхён не отдал сигарету, он сам стал ею, подплыв к хозяину и растекшись у него на коленях, нагловато выдыхая тошнотно-сладкий дым. — На, попробуй. Как будто школьные шалости, вот-вот кто-нибудь заглянет и настучит вымышленному директору. Опаленное дыхание, горечь. У Чонгука захмелел взгляд, и дрогнули ресницы, легкие окатило пожаром. Ладони невольно скользнули по спине Тэхёна вверх, врезавшись в лопатки. Чонгуку неловко чего-то не уметь, Тэхёну по нраву выставлять его, наконец-то, дураком. Закашлявшись, Гук со злобой выдрал сигарету и потушил об открытое тэхёново плечо. — Ауч, — Тэхён поджал губы, перенося боль от ожога. И пропустил ту часть, где должен умолять пощадить себя. Даже если цепей на нем нет, что-то звякает и хлещет холодом по мышцам. Теперь Тэ ощущает, как неистовая дурь Чонгука, его сила, вдавливается в пах, и руки срывают рубашку, оставляя Тэхёна полуголым и беззащитным. Бросаются в глаза его пластыри, повязка, промокшая красным чуть ниже груди: в той ране Чонгук переусердствовал с лезвием. Он провел по ране пальцем и метнулся к губам Тэхёна, прижав его теснее, но не причиняя вреда, не ковыряя нарочно. Подловив ошейник, Чон черканул языком по кадыку Тэхёна и замер, наблюдая артериальную бурю, тонкие сухожилия, вслушиваясь в рваное дыхание и нажимая на ямочки поясницы. Прочувствовал его всего, испытал, продался дьявольщине бездонных глаз. Не соображал, что творит, когда подписался быть мучителем. Тэ насторожился, вовлекая в развязный поцелуй, и еще больше - когда обнаружил себя нетронутым: Гук поднял с пола рубашку и бросил ему, приказав одеться. Плечи его заходили ходуном. Тэхён задрожал, комкая фланелевую ткань у груди. Он ни за что не вынесет того факта, что Чонгук остыл. — Что происходит…? Вопрос падает на самое дно колодца, его обволакивает темнота, и только эхо привычно язвительной интонации сумбурно отзывается: — Ничего. Завтра можешь выходить из дому. На кухне ветер сдвинул створку приоткрытого окна и скинул с подоконника цветочный горшок. После раздавшегося треска Тэхён нащупывал себя на предмет целостности. Он принес Чонгуку все его любимые забавы, он встал на колени и схватился за его ширинку, но Гук с непоколебимым бесстрастием отмахнулся от предметов и услуг, закричал на него: — Хватит! Перестань! — Правда?... Вот значит как! — Тэхён швырнул в Чонгука горстью раскиданных по столу конфет и истерично расхохотался. — Нет, серьезно? Тебе плевать на меня? Так быстро? Я надоел? Резво метнувшись вперед, Чонгук вцепился рукой в нежное горло и прищурился, играя желваками и яростно повторяя: — Я сказал, что завтра ты можешь выходить из дому, Тэхён. Потому что да, я наигрался. С этой минуты ты сам себе хозяин. Считай, что это больше обычного доверия. Так я не позволял никому. Он отшвырнул его, задыхающегося и напуганного, оставил кашлять и рыдать вполголоса, а сам ушел. Опять. Тэхёну кажется, что у него случился выкидыш, и больше он никогда не сможет забеременеть для Чонгука той радостью, которую приносил ему. В нем больше не созреет плода непорочности, он познан и изучен, не интересен и выпотрошен. Впрочем, Тэхён быстро успокоился, подтянулся к столику и закапал запястья духами, съел несколько конфет и равнодушно закурил, взявшись разглядывать босые стопы. Его вдруг осенило. Сбегать пристало не только ему. Чонгук обязательно вернется. Больше обычного доверия от него – это уже далеко не беспредел.

***

Точно. Тот самый дом. А это магазин, в котором уже полмесяца числится какой-то новый грузчик. Чимин практически не сомневался, что попал туда, куда нужно. Не могли же его обмануть навыки и чутье: когда-то он неплохо зарабатывал на подмоге у частного детектива. Вероятно, он выглядит перед Тэхёном, как сущий маньяк. Даже не успел объясниться, как того уже сдуло восвояси с кучей неверных выводов. Да, Чимин готов согласиться с тем, что является страстным сталкером и ему свойственно идеализировать людей, но не с тем, что он представляет для Тэхёна опасность. Потому как главным больным ублюдком рисуется не кто иной, как Чонгук, которому снова удалось заполучить Тэ и посадить под стражу. Только вот Тэхён в чистые намерения Чимина ни за что не поверит. Хотелось бы обойтись без лишней шумихи, без полиции. Мало ли, какие у Чонгука могут остаться там связи. Если он выйдет сухим из воды, то усилия Чимина будут напрасными, а возвращение доверия Тэхёна категорически невозможным. Ни тактики, ни планов у Чимина нет, он пошел в ва-банк и едва ли не выронил купленную бутылку колы, когда обнаружил Тэхёна вне четырех стен – рассматривающим товары в овощном отделе, как раз напротив витрин. С виду и не скажешь, что его держали в заточении - та же изысканная элегантность, те же плавные движения и отсутствующий взгляд. Разве что бинт на шее неслучаен и браслеты на запястьях неспроста. Чим переминался с ноги на ногу, то бросаясь вперед, то снова отворачиваясь, и никак не мог подойти. Дождался, пока Тэ заметит его сам. — Чим… — он растерянно хлопает глазами и пятится. — Не знал, что ты путешествуешь. — Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь, — Чимин сделал шаг навстречу. — Пожалуйста, не смотри на меня так, будто я сумасшедший. — Я пытаюсь, — честно признается Тэхён, сглатывая ком подступившего ужаса. Жаловаться некому: Чонгук в эти три дня так и не объявился. — Но сам понимаешь, у меня есть основания. Нелепая дурь - именно так Тэхён воспринял исповедь Чимина. Всё для того, чтобы в очередной раз запудрить ему мозги. Лучше подыграть злодею, чем сопротивляться. — Извини, мне нужно спешить домой, — собрав продукты в пакет, поспешно говорит Тэ, отходя от кассы. — Меня ждет Чонгук. — Да? — глаза Чимина недобро сверкнули и сузились до щелок. — Да, — подтвердил Тэхён более уверенно. Но Чимин не спешил отвязываться от него, и Тэхёну пришло в голову идти к другому дому, что удивило его спутника не на шутку. — Так вы здесь живете…? — Чим приставил ладонь ко лбу, щурясь на солнце и оглядывая высотку. Неужто просчитался? — Странно. — Ничего странного. Иди первым, мне еще нужно сделать звонок, — Тэ достал телефон из кармана и почувствовал, как леденеет от пота спина: он так и остался разряженным. Ни малейшего признака послушания. Чимин сел на скамейку и с удовольствием понаблюдал за убедительным разговором Тэхёна с самим собой. Они оба поняли, что фарс раскрыт, но никто не выдал вслух, потому что игра стоит свеч. — Чимин, слушай, — Тэ сел рядом и стер испарину со лба. — Зачем ты меня преследуешь? Сейчас я счастлив, дай мне жить спокойно. Чимин без спросу перехватил руку Тэхёна и, закатав рукав чужой белой рубашки, растер пальцами пластыри и шрамы. — Это ты называешь счастьем? — зашипел он и гадливо рассмеялся, сводя голос до шепота на ушко. — Да он рано или поздно проломит тебе череп и кончит еще в тепленького, а потом забальзамирует и будет потешаться над твоим трупом. Из него полилась желчь, и Тэхёна передернуло от воображаемых сцен, однако, он продержался стоически. — А ты много об этом знаешь, — сказал он сердито и отдернул руку. — За собой грешков не видишь, так ведь? — Я уже говорил, что не делал из тебя идола. Мне просто важно всё, что с тобой связано, Тэ. — Чимин достал сигарету, не выдержав нервотрепки. — Блядь, не понимаю, почему меня ты считаешь ненормальным, а сам сидишь на привязи у этого урода. — Он не урод. Желание разорвать глотку в криках о помощи. Тэхён раз за разом вытирает мокрые ладони о такие же мокрые колени и вдвойне проклинает летний зной. —…Кстати, сдается мне, что ты пиздишь, Тэхён. Не мог тебя Чонгук отпустить, а ты вон – разгуливаешь, где хочешь. — У нас изменились правила, он разрешил. — Ой ли? — Чимин встряхнул шевелюрой и вытянул ноги, предлагая Тэхёну бутылку холодной колы. — На, возьми. Жарища же. Тот не отказался. Да уж, Чимин перестал казаться белым и пушистым. Таким и не был, значит. — Ты должен вернуться ко мне, — Чимин заводит старую шарманку и жадно смотрит на то, как мечется кадык жаждущего. Метнув окурок в урну, Чим не считает постыдным вильнуть ладонью по смуглой горячей ляжке. Конечно, он ожидал, что его шарахнут бутылкой по лбу. Неловко вышло. — Отбиваешься, как девчонка. — Пошел ты! — рассвирепел Тэхён, подхватываясь. Он не может зайти в этот дом и не может вернуться к своему. Необходимо что-нибудь срочно предпринять. — Хотя, знаешь… Он наклонился к Чимину и впился в губы, терпя его прикосновения к бедрам и талии, терпя его всего до тошноты. — Давай встретимся сегодня вечером…? Квартира сто шесть. И прихвати чего-нибудь выпить. Ошалело глядя Тэхёну в глаза, Чимин переменился в лице, оттаял и отпустил его, пустился быстрым шагом прочь, но вдруг развернулся. Тэ специально уронил пакет и с натянутой улыбкой принялся собирать купленное, помахал на прощание и шагнул к двери дома, у порога которого, к счастью и так вовремя, появилась незнакомая женщина. Ей Тэ и шепнул, чтобы впустила его как можно скорее. И Чимин не уходил ровно до тех пор, пока Тэ не скрылся за дверью. Сердце его бешено колотилось, и взмокло тело, он пошатнулся и замер в прохладных сумерках подъезда, прекрасно понимая, что Чимин не остановится ни перед чем. — Вам плохо…? Может быть, вызвать полицию? Но Тэхён помотал головой, не приняв помощи, лишь попросил чашку воды, чтобы смыть послевкусие колы и чужого языка. Весь его идеальный цветочный мир обратился ночным кошмаром. По возвращении в их с Чонгуком квартиру, Тэхён зашторил все окна, несколько раз проверил замок и смог взять себя в руки только после принятия холодного душа и пятидесяти грамм на душу. А Чонгук упорно отказывался отвечать на звонки.