***
И пошли тут девы красивые обходить тут парней раненых. Подошла Венди к Вану раненому, привязала ему раны кровавые да и молвила: — Гой яси, ты Ван миленький! Ты почто лежишь окровавленный? Встань, восстань друг милый! И открой свои глаза ясные! Тут открыл Ван свои глаза карие, посмотрел на Венди милую и сказал с трудом, слова подбирая. — Ой ты дева милая, Дева милая, Венди рыжеволосая! И зачем ты со мной связалась? Молвила тут Венди добрая: — Так люблю я тебя, Ван красивенький! Сможешь ли ты встать на ноги? — Я смогу, — Ван ответил. И поднялся он на ноги, отвела его Венди в автобус. Там обмыла ему раны кровавые, уложила его на коечку и ушла на свою сторону. Подбежала тут Рин испуганно к Нарутаки неподвижно лежащему, заголосила она ужасненько: — Ой, мой милый Нарутаки! Детектив славненький! Не умирай! Открой свои глазынки! И открыл Нарутаки глаза ясные, глаза фиолетовые. Протянул он руку и погладил Рин, по локтю красивому. — Ты не плачь Рин, милая! Утри ты свои слезоньки! Да мне досталось, но ради тебя я и на смерть пойду, не поморщусь. — Ты подняться можешь? — тут спросила Рин заплаканная. Помогла она ему подняться, проводила его до автобуса, там обмыла она раны ужасные и уложила спать-почивать. А потом к Венди присоединилась. Подбежала тут Нудл к Стю окровавленному, закричала она пронзительно: — Гой яси ты Стю, храбренький! Ты зачем полез в драку? Ты же слабенький? Голова у тебя дырявая! Отвечает ей Стю, улыбается: — Не кричи ты Нудл, милая! Получил наконец я удовольствие. Ну, а что меня вырубили, то недостаток тренировок. — Ну и что же ты Мэрдоку скажешь, — помогла Нудл ему подняться и в автобус его проводила. Там его Рин перевязала и на койку пустую положила. Нудл присоединилась к девочкам. Но лежат еще семеро. Они лежат недвижимые. И никто к ним не подходит, и слова добрые не скажет. Подбежала тут Шерлоку Джо прекрасная, положила его голову на коленки свои, бриджами обтянутые и сказала: — Шерлок! Свет души моей! Как ты себя чувствуешь? И открыл Шерлок глаза серые, посмотрел на Джо внимательно, улыбнулся и молвил тихохонько: — Я люблю тебя, Джо, родимая! И как вижу глаза твои серые, так готов я сражаться без устали. Но сейчас я весь окровавленный, члены мои уставшие. Не могу я с места сдвинуться. Улыбнулась тут Джо сероокая: — А давай потихонечку встанем, до автобуса доковыляем. — А Джон? Где мой друг, дорогой, ненаглядный? — Здесь он, — Джо и Джону помогла подняться. И пошли они потихоньку до автобуса. Там она их сдала Рин. Та их быстренько перевязала и на койки свободный уложила. И осталось лежать пятеро. К ним никто не подходит. И слова добрые не говорит. И прошло время, и вышла Джо из автобуса, и она к Дайсуке направилась. Поговорила она с Дайсуке окровавленным, помогла с горюч-песка подняться, и Люпена поднять недвижимого. Отвела она их в автобус и сдала их Рин полненькой. А потом помогла она Свену бедному, а затем к Джеку двинулась. Вот лежит Джек на песке горючем, на песке кровью пропитанном. Но так Джек восстанавливается, то лежит он больше для проформы, что подошли и пожалели бедненького. Вот подошла к нему Джо и рядом присела. — Как ты чувствуешь себя, Джек Харкнесс? И открыл тут Джек глаза голубенькие, улыбнулся он Джо радостно: — Я прекрасно себя чувствую. Я лежал и ждал сочувствия. Но как Мик? Что с ним случилось? — Мик? — Джо ухмыльнулась, — сейчас мы проверим, кто тут Мика любит больше? Повернулась Джо и на лежащего Мика уставилась. Джек тоже приподнялся и на Мика глаза устремил. И лежит сейчас Мик один-одинешенек. И никто к нему не подходит. Но взвихрился тут листом осенним хвостик рыжий. Белокуры пряди на лицо Мику опали. И полились слёзы горючие из ясных очей голубых. — Ангел! Мой Ангел, навеки сердцу родной и любимый! Ну почему ж ты его не жалеешь, судьбинушка! Гой ты птица волшебная, чудо лесов русских, спаси моего Ангела, дай ему жизнь спокойную, земную да мирную, как и людям простым! Но молчит Мик, не откликается. Вся майка у него порвана, кровью алой залита основательно. А за ними Джо и Джек наблюдают, наблюдают, но на помощь придти не спешат, ибо не зачем им вмешиваться, пусть Сашенька сама разбирается. Мик лежит, но веки дрогнули. Приоткрыл он глаза серые, посмотрел на Сашу грустную и сказал: — Не могу я, Сашенька, просто жить, не судьба моя, — приобнял он её голову и прижал к груди окровавленной. Волосы светлые от крови запачкались, а по личику милому слёзы аж в три ручья текут. — Н-но п-п-почему? Почему вы должны за других страдать?! Так ведь нельзя, ТАК НЕЧЕСТНО!!! Я очень прошу — соглашайтесь… — Гой яси ты красна девица, Красна девица, раскрасавица! Понимаю, что тяжело понять, а принять ещё тяжелее. Не могу я спокойно жить, жить спокойно, да добра наживать. Мне спасать кого-нибудь требуется, а иначе я себя плохо чувствую. Помоги мне встать с горюч песка… Помогла ему девочка Сашенька. И пошли они к автобусу яркому. А потом Джо с Джеком подтянулись...Здесь рассказывают. Песнь о Великом Карьерном побоище
25 февраля 2016 г. в 17:43
Гой яси люди добрые, люди добрые и суровые. Суровые и уральские. Да послушайте вы историю добрую, историю добрую да страшную!
Вот разделались добры молодцы со злодеями противными. Кого в глину, кого в песок, а кого на дерево. Вот висит на ветвях березовых Фуджико, вся ободранная, и взяла она свистнула по - соловьиному, закричала по-звериному: — Гой яси вы братва подзаборная! Шваль пьяная! Гопота беззубая! Да восстаньте вы силушкой темной! Даром что ли мы вас водочкой поили, даром что ли пивком накачивали!
То не туча на небо надвинулась, то не гром в вышине погромыхивает, то из леса из зеленого вышла — выбралась толпа гопников яростная. То не рыбки в воде замелькали, то ножи в руках отсвечивают, солнце на кистенях играет, на бутылках разбитых посверкивает.Ровным счетом их шестьдесят голов было, и надвинулись они на богатырей иноземных. Закипела тут драка страшная.
И дрались иноземные рыцари не ради славы, а ради живота своего.
Как на них гопота набросилась. Режут, бьют, сшибать пытаются.Как богатыри иноземные отбиваются во всю силу богатырскую. Вот упал на горюч песок молодец молодой, молодец, что Ван прозывается. Он упал на песок, словно колос серпом подрубленный, и лежит весь окровавленный. Тут остальные ему на помощь бросились, загородили его тело раненое и, стоя, с вражьей ордой бьются. Вот еще упал добрый молодец. Иноземный богатырь из Рюриковичей — Свен Вольдфидович. Он упал, как ветка срубленная, и лежит, не шевелится. Вся рубашка на нем окровавлена, и джинсы измятые. И течет его кровь горячая по горюч-песку прямо в воду опаловую.
Бьются, бьются богатыри иноземные не ради славы, ради живота своего.
И упал богатырь иноземный, как птица подстреленная, подвернулись его ноженьки, И лежит Арсен Люпенович словно мертвый, руки-ноги раскинул. Кровь стекает с лба высокого и в песок горюч впитывается. Остальные бьются из последних сил. Все они уже окровавлены, но вражья сила повыдохлась, вся повыдохлась, да поистрепалась. Вот внезапно открылись двери автобуса, и выскочили оттуда два богатыря молоденьких, и напали они на гопоту пьяную. И развернулась сила вражья и на богатырей тут набросилась. Остальные передышкой воспользовались, отнесли они своих раненных за автобус, а потом вновь в драку кинулись. Да и как раз вовремя.
Вот упал на горюч песок богатырь иноземный Нарутаки, он упал и не двигается. Майка его окровавлена. Ясны очи закрыты и лицо сильно бледное. На него тут второй богатырь молоденький падает, это Стю с глазами бездонными. Весь в крови он, но рожа довольная — защитил он своих девушек. Налетела на них, на бедненьких гопота с бутылками битыми, да и запинали бы они их иль зарезали, но пришли тут на помощь остальные ребятушки. Раскидали они силу пьяную, силу противную, да яростную. Стали биться ребята, но ослабла их силушка. Все порезанные стоят, кровь ногами в глину вбивается. Весь песчаный берег кровью покрылся, и вода кровавою стала. Но открылись тут двери автобуса, из него девы прекрасные вышли, сковородками, да скалками вооруженные. И набросились они на гопоту пьяную.
Били они их и кусали, и пинали, и царапали. И дрогнула гопота пьяна, гопота яростная, но трусливая. Дрогнула и убежала, словно порывом ветра сдутая. Бросили они своих раненых, убежали в чащи далекие, под заборы свои родные, и на свалку свою родимую. А защитники автобуса вздохнули с облегчением, да и где стояли, упали замертво. Все лежат, все окровавлены, нет у них сил на движения. Вот лежат они на песке горючем; кровь с них бежит и в ручьи собирается.