Мотылек на снегу

Шер сделала небольшой осторожный шажок к птице, заслонив собой женщин, и в Силе отразилось бескомпромиссное желание защитить своих детёнышей, которое у них с планетой – одинаково... Планета – мать всего живого, и она, Шер - и детёныш, и будущая мать. И она будет биться и защищать своих до последнего. Образы следовали один за одним – битва, в которой сцепились животные, птицы, люди, растения, орудия, поливающие лазером зверей, деревья, огонь, пожирающий всё остальное, растерзанные люди, кровавые реки, всеобщая боль и всеобщее горе – нет детёнышей у людей, нет детёнышей у зверей и птиц, нет того, кто произведёт их... И образ тупика. Нет - решительный протест - есть другой путь. И другие образы заполнили сознание. – звери вылизывают своих детёнышей, птицы приносят птенцам еду в клюве, растут и цветут побеги, чтобы стать красивыми зелёными великанами, вызревают плоды, чтобы в своё время дать семена для будущей жизни. И эта череда - бесконечна. Женщина качает своего малыша и поёт ему колыбельную под стрекотание цикад за стенами своего жилища. Мирное сосуществование. Гармония.. Галактика знает много таких примеров - она, Шер, видела. И все разумные – такие же детёныши планеты, которые любят и берегут её, потому, что она – их гнездо. Потому, что они с ней - одно целое. Её беда-их беда. Они сажают деревья там, где пустоши, они выхаживают выпавших из гнезда, больных, они тушат пожары от гроз, готовые уничтожить зелёный покров планеты и всё живое... Разумные включены в биоценоз планеты. Они выращивают заманиху и перестают тратить душу и время на ненависть и агрессию... Они занимаются созиданием во благо своего дома – планеты. Образ огромного астероида из Космоса, который грозит если не уничтожить планету, то на многие миллиарды лет сделать её мертвой - Шер передала свои воспоминания об Арке без атмосферы, без жизни.. А разумные отклоняют этот астероид от его орбиты, неотвратимая смерть проносится мимо. Мир наполнен не безмолвием, а шумом волн, журчанием ручьев, трепетом листвы, рычанием в чащах и пением птиц. И голосами... Разумные помогают планете, потому что она – их колыбель и мать.... А мать можно только любить, беречь и защищать, как она, Шер, дорожит своей мамой. Можно быть только благодарными. И восхищаться и любоваться красотой окружающего мира. А лучше разумных, которые стали её жителями и выросли в этом мире – этого никто не может. Только разумный сможет запечатлеть его на своих полотнах, в музыке, в голо... Неповторимую красоту пейзажей, пение птиц, грацию хищников, изящество цветов, неповторимость закатов и рассветов. Потому, что дорожит всем этим. Они найдут для неё совсем другое имя, достойное такой красоты… Сердце Шер, и правда, было наполнено искренней любовью и бесконечной благодарностью Фурии, за то, что она дала возможность выжить её маме и этим колонистам, за то, что дала средство вылечить девочку, и поделилась с ними способами исцеления. И из Космоса она смотрелась драгоценностью на чёрном септшёлке... Кроме рудника, смотрящегося уродливым и чужеродным пятном... И в Силе Шер нежно коснулась птицы. С доверием и лаской. Птица вскинулась с негодующим, оскорблённым клекотом, растопырив крылья, и стало видно, что их сгибы вооружены когтями. Не способные к полёту, эти конечности были не менее грозным оружием, чем ноги или клюв. На Шер обрушились отрицание и отторжение, граничащие с обвинением. То, что несли её видения, по мнению Фурии, могло дать ей только вырождение и смерть. Вне видовой конкуренции, вне борьбы за выживание жизнь на ней была обречена. Фурия признавала, что стратегии выживания, почерпнутые у пришельцев, могли повысить шансы отдельных особей, не имеющих порока в своей природе. Перед лицом стихийных бедствий, не зависящих от её воли, были едины все. Но принять то, что предлагала Шер, значило сделать слабыми и беззубыми всех – и обречь их на участь более страшную, чем просто смерть. Вырождение было противно самой её сути. И Фурия очень ясно давала это понять. "Убирайся!" Шер не отпрянула от этого ощущения, но ей словно влепили пощечину в ответ на тепло и предложение дружбы. Просто внутри всё замерло, сжалось в комок. Шер перестала что-либо чувствовать, только в горячей голове теснились и вспыхивали мысли. А что, собственно, она от себя ожидала? Она - врач. Её работа в том, чтобы идти против закона природы "выживает сильнейший". Медики старается исправить ошибки природы и эволюции, и дать шанс для жизни всем... И сколько прежде обречённых детей стали гениальными учёными, творцами? А раненый и вылеченный хищник, которого вернули в природу - это плохо? А ликвидированная инфекция, которая могла выкосить популяцию птиц?! Зверей? Да, это не огромные масштабы, верно. Но часто существенное кроется в мелочах, нет? Да, конечно, она уберётся – пообещала она планете. Скоро. Совсем скоро. Но она всё равно благодарна. И всё равно надеется на шанс для разумных. – Не получилось, – тихо сказала Шер каким-то бесцветным голосом, обращаясь сразу ко всем. – Ашш, Светлые! – Айрен отразилась в Силе ещё яростнее, темнее, и совсем иным образом: тоже рептилия, но уже скорее мифический зверь – чёрный, на четырёх лапах и с обороняюще развернутыми крыльями. – Дружба, любовь, взаимовыручка – только лучшие из вас в это действительно верят! Её эмоции отвлекали птицу – как шишка, брошенная той в голову. – А ну, посмотри на меня, курица! Фалиенка глубоко ушла в Силу, шипя на птицу хищным и опасным зверем. И показывая ей совсем другие картины. Борьбу. Нет, разумные двуногие никогда не смогут быть такими, какими их показала Шер. Мир был невозможен. Потому, что само понятие мира было неверным. Охотники, которые убивают слабых животных для своего пропитания, оставляя самых сильных, самых хитрых. Хищники, которые гибнут, забирая самых слабых и глупых из тех же двуногих. Добыча, которая с каждым поколением становится сильнее, потому что слабые не выживают. Хищники, которые становятся хитрее и приспособленнее. Каждое поколение лучше предыдущего. Да, так всё идет само собой. Но – пришельцы заставляют их всех меняться. Становиться не просто приспособленнее – хитрее, изобретательнее, настолько лучше, насколько они сами не стали бы. Или же – исчезнуть, потому что иного выбора не существует. Совершенствуйся или умри. Вновь рычание, видение – бьющего по земле хвоста, агрессивно поднятых крыльев – это не нападающий зверь, а защищающий своё гнездо. И – образ развития самих двуногих. О том, что слабые особи тоже получают право на жизнь. Видения охотников, приносящих добычу своим слабым сородичам, старикам. Помощь тем, кто по простым законам хищного мира должен быть уже мёртв. Лишняя трата ресурсов? Нет – знания. Видение – старик, учащий борьбе молодых, да, слабый физически сам – но знающий столько, сколько им не выяснить за всю их жизнь. Ведь это не один человек – мириады его предков, стоящих за ним, и так же накапливающих знания. Женщина, которая одним прикосновением исцеляет воинов – да, слабая, но получающая защиту. Особи, которых планета объявила выродками, но которые делают свой вид сильнее. Весь вид. И сейчас, перед ликом хищника, который был в два раза больше неё самой, и был опасен даже для сита, Айрен защищала сокровище – существо своего вида (а разве не были уже давно все разумные расы галактики одним видом?) способное в своей слабости делать сильнее и лучше тех, кто оказывался рядом с ней. Время отсчитывало секунды. Птица молчала. Фурия решала, что ей делать с этими странными чужаками, осмысливая столь противоречивое, парадоксальное их поведение. Они мыслят и действуют совершенно по-разному. Они демонстрируют слабость и ущербность - и опасность самому её существованию. Они смогли стать настолько серьёзной угрозой, что сделались способными убивать ей подобных. Само это уничтожение – уже свидетельство глубочайшей ущербности... Однако эти, посмевшие встать перед ней и предлагать ей – ей! – заботу и союз, несли в своих рассуждениях рациональное зерно. То, что она могла принять и использовать... Вот только кого выбрать? И в этот миг Эста, выскользнув из-за спины дочери, молча обняла обеих - и Шер, и Айрен - за плечи, и притянула к себе. Она не была Одарённой, она не слышала немого разговора, но ей и не нужно было - хватило природного женского чутья и времени, проведённого здесь. Не нужно выбирать, говорило её молчание. Не нужно следовать только одному пути. Бери всё, объединяй и используй - и процветай, свирепая мать. В богатстве выбора дорог - настоящая сила и настоящее развитие... Наконец молчание было нарушено. Птичья голова поднялась на недосягаемую высоту. Вы уйдёте, сказал женщинам язык образов и видений. Вы оставите тех, кто решится остаться. Но оставшимся придется принять её условия. Никаких работ, нарушающих её целостность. Никаких инструментов, которые могут поставить под угрозу её существование. Равные условия с прочими её детьми – никаких преимуществ, кроме данных от рождения, ни для кого. И никаких попыток диктовать ей какие бы то ни было условия. Шер тихо выдохнула… Эста спасла, казалось бы, непоправимое положение. Условия приемлемые, особенно по сравнению с тем, что могло бы случиться после их с Айрен попыток примирить… Она так привыкла считать любовь и доброту силой – наравне с другой Силой, что сама поверила в её несокрушимость. Ласковое слово и фелинксу приятно? Нет… Не приятно. И – не сила? Но это всё потом. Ощущение солнечного тепла коснулась птицы-планеты – как знак благодарности. Нужна ли она ей только? …Потом картинка, как они все сейчас пойдут, как на руднике передадут те же образы другим, тем, кто станет приёмными детьми планеты. И как "Серенити" покинет планету… Согласие со стороны Айрен. Образ хищника, утаскивающего в логово добычу. Она не собиралась тут оставаться, только забрать то, что хотела. Ярость её утихла, как когти, втянутые в мягкую лапу. Да, их не видно, но они всегда там. Да, они передадут людям желание планеты. Вот только смогут ли действительно уйти те из них, кто не захочет с ними мириться, или они будут вынуждены пасть по воле этого свирепого мира? На самом деле, Тёмной было всё равно. Бочки с вином шевельнулись, когда она снова поднимала их Силой. – Нам нужно спешить. Шер протянула руку к одной из них, перехватывая груз у фалиенки. Это-то она может... И дотронулась до плеча Эсты. – Идём, мамочка... Щиты опустились на её сознание, словно защитные ставни на светящиеся окна дома. Гигантская птица развернулась, плавно и бесшумно, и зашагала сквозь лес, почти не издавая выдающих её шорохов. Только когда она исчезла, Эста решилась перевести дыхание. – Никогда ничего подобного не видела, – шепнула она. – И не слышала... Птицу догнал бледный образ, как отголосок мысли: уничтоживший Мир – как бешеный зверь. Который не должен существовать. Исключение, а не правило. Не потому, что он силён, а потому что есть законы, которые нельзя преступать. Айрен отвернулась, больше не глядя вслед ушедшей птице. – Мы обязаны рассказать о том, что видели и что сказали. Что обещали и что услышали. Это – важно, и возможно, для тех, кто будет тут жить, мало что будет важнее. Но потом. К кораблю она устремилась первой, чуть ли не бегом. Чувство необходимости быть в другом месте гнало её вперед. "Серенити" ждала их с опущенной аппарелью. Начавшие беспокоиться будущие колонисты с опаской выглядывали в ночь, высматривая ушедших женщин. Шер и Эста немного отстали, но Шер держалась рядом с матерью, а та всё-таки не была одарённой, хоть и стала здесь намного выносливей, чем в её памяти на Корусанте. Поэтому они заскочили в трюм следом за фалиенкой, и бочка плавно спикировала на пол трюма. – Попросили те, кто оставался здесь. Срочно. Сейчас они в другом месте, – коротко сообщила Шер колонистам, которые с тревогой наблюдали за их действиями. Едва они оказались на борту, трюм закрылся, а курьер слегка качнулся – Лахтану не надо было напоминать, какой пункт следующий. "Серенити" пошла в сторону рудника. Заходить на палубу никакого смысла не было – тут лёту всего ничего. Но Шер озабоченно взглянула на мать такими же серыми, как и у той, глазами. – Мам, ты не падаешь ещё с ног? – с необычной мягкостью в голосе спросила она негромко. – Может, пойдёшь, ляжешь? Эста покачала головой, слегка сжала пальцы дочери. – Отдохну, когда все кончится, – серьёзно ответила она. Спустя несколько минут курьер завис над разгромленным рудником. Лахтан смотрел на показания сканеров, и медленно бледнел. Следы уничтоженного периметра были видны отчётливо – их окружал вал из тел убитых животных. Оттуда выползали несколько раненых тварей – но даже эти тянулись не в лес, а туда, где чуяли присутствие жертв. Два человека сдерживали натиск – вне всякого сомнения, два мозгокрута, местный и прибывший с курьером. Животные бесновались, но не пересекали незримой черты, отделяющей их от стен бараков. Внутри были заключённые – датчики тепловой энергии безошибочно указывали, что там яблоку упасть негде. – Вы уверены, что вас надо высадить именно здесь? – уточнил он по громкой связи. – Более чем,– немного нетерпеливо отозвалась Шер. – Садимся прямо там, Лахтан. И чем быстрее, тем лучше... Срочно, просил Кайлас, а они и так невольно задержались... Она обвела серьёзным взглядом колонистов в трюме. – Прошу вас, что бы вы там ни увидели – сохраняйте, пожалуйста, спокойствие, как вы всегда это делали в джунглях. Условия выживания остаются прежними. Айрен только хищно ухмыльнулась, прислушиваясь к Силе. – Ник сказал, что нам нужно сделать по прибытии? Кайлас при виде приближающегося корабля замахал рукой, подзывая курьер ближе к себе. По мере того, как "Серенити" снижалась у барака, буйство зверья стихало. Животные отступали прочь, исчезали в ночи – но одарённые могли чувствовать, что ушли те совсем недалеко, и ждут. Лахтан посадил курьер так, чтобы аппарель откинулась в сторону барака. Не самая надёжная, но всё-таки защита. – Вот сейчас и узнаем... – почти про себя произнесла Шер, поднимая одним жестом бочку с вином, и первая сбежала по аппарели. – Вино прибыло! Что дальше? – вскинула она на Кайласа свои тревожные серые глаза и плавно опустила свой груз на истоптанную почву рудника, который и утром выглядел мрачно, но мрачно совсем по-другому. Судя по тому, что она почувствовала, первым действием Кайласа должно было стать сгребание её в охапку, с последующим вылетом всех посторонних за борт, а если будут мешать – то и не посторонних тоже. Однако тот только вздохнул и повернулся к Нарину. – Всех по одному из барака, и пусть клянутся Фурии в верности. Если хотят жить. Не хотят – наше дело предложить... "Спасибо, светлячок..." – Погодите... – она встала рядом с Кайласом, безотчётно касаясь его пальцев своими. – Клятва будет более пространная. Фурия выдвинула условия. Те, кто останется... – и Шер передала все предупреждения птицы чудовищных размеров – никаких работ, нарушающих целостность планеты, никаких инструментов, которые могут поставить под угрозу её существование, никаких преимуществ для её новых детей. И никаких условий с их стороны. – И то только потому, что вмешались Айрен и Эста... Она вздохнула, вспомнив, как фалиенке пришлось исправлять её косяки, от которых за парсек отдавало... Утопией? Нарин кивнул головой и быстро отдал соответствующие распоряжения. Из ближайшего барака показалось испуганное лицо каторжанина, направившегося к ним. Кайлас молча вытащил из кармана и сунул в руку Шер её комлинк и айди. Остальное было припрятано поблизости и могло подождать. Ни к чему светить оружием, когда тут такое. До Ястреба и штурмовиков он добраться не смог – те были на станции. Но ещё не вечер, и даже не утро. А вот кое-кто отвертеться не сумеет даже до утра... Двух бочек хватило едва-едва. Кайлас вовсе не был уверен, что большинство каторжан осознаёт, на что подписывается – до них дошло, что они могут остаться, и не на руднике – на свободе, но едва ли эти будущие колонисты понимали, чего будет стоить им эта свобода. Да, на руднике приходилось жить по режиму, вкалывать до изнеможения, не имея других радостей, кроме дарующей короткое счастье ягоды из-за периметра, если выполнишь норму. Но там, на свободе, никто не поставит перед тобой тарелку с готовой едой, не отправит в медблок, если заболеешь, и не защитит от голодного зверя. Там всё будет зависеть только от тебя самого... Когда чашка начала задевать дно второй бочки, а небо на востоке – бледнеть, в распоряжении Нарина оказалось около полутысячи человек и алиенов, мужчин и женщин, не имеющих ничего, кроме каторжных роб, собственных рук, и желания оказаться как можно дальше от рудника. А Кайлас зацепил взглядом и не отпускал обезображенного шрамами раттатака. При первой возможности до него нужно было добраться. Первым. Шер занималась с женским бараком, справедливо рассудив, что каторжанки быстрее успокоятся, увидев женщину, и одновременно не ослабляла своего контроля в Силе над опасностью, которая притаилась, но не отступила. И какие бы сомнения и смятение сейчас ни царили в её душе, главным сейчас для неё и всех остальных было избежать жертв. И Кайлас, конечно, Кайлас... Его она не выпускала из своего круга внимания. Не только потому, что он, кажется, узнал Барни. Не только... Светлый он или Тёмный – но он постоянно притягивал её взгляд, мысли, душу... Коротким взглядом старейшина оценил ситуацию. И начал раздавать указания, разделяя спасшихся на группы и отправляя их на выход из рудника под предводительством своих помощников. Его мысли сейчас полностью занимало спасение бывших каторжан, а потому он упустил из виду то, на кого теперь обратил внимание Кайлас.