Мотылек на снегу

Совершенно не смущаясь собственной наготы, художник подошёл к Айрен, протянул ей бокал. - Тебе нравится? - Нравится. – она взяла бокал, продолжая смотреть на картину. А ведь художнику удалось уловить самую суть. С полотна на неё смотрел Зверь. Связанный, возбуждённый и яростный. – Это даже слишком хорошо, - она сделала большой, жадный глоток – в горле давно пересохло и ей очень хотелось пить. Пара капель кровь делали вкус и запах напитка богаче. Ей даже хотелось, чтобы крови было больше. Фалиенка сделала ещё несколько глотков, опустошая бокал. Что-то было не так. Она нахмурилась, оглядываясь на Марка. Тот смотрел на неё и улыбался. И впервые его улыбка показалась ей жуткой. - Что за… - мир вокруг качнулся. В вине точно что-то было, кроме крови. Что-то настолько сильное и незнакомое, что она просто не успевала среагировать. Мир качнулся снова, и навстречу ей поднялся пол. И всё вокруг залила чернота. Марк успел перехватить её в последний момент, не дав удариться об пол. Поднял на руки, перенёс на кровать и склонился над ней, разглядывая узоры и вмятинки, оставленные узлами. Протянул руку и взял со стола скальпель. - Вот теперь я сделаю тебя совершенной... Пальцы скользили по чешуе. Такое непривычное и очень приятное ощущение на кончиках пальцев. Чешуйки очень мелкие, гладкие. Их хотелось казаться снова и снова. Маленькие гребни по центру каждой их них ласкали прикосновениями. И блики света так красиво ложились на них. Марк аккуратно уложил свою добычу на живот. И так же пробежался пальцами по её спине. Изучающе коснулся гребня на позвоночнике. Плотные костяные наросты сейчас лежали спокойно, но он уже видел, как этот гребень может подниматься. Было бы здорово создать ещё одну картину, с выгнутой дугой спиной и высоко поднятым гребнем. Такая красивая, но нечеловеческая деталь. Он уже видел, как бы это было – тёмный фон, тёмная фигура, и лишь несколько бликов света. Золото, здесь определённо было нужно золото. Он отложил скальпель и вернулся к своим запасам. Он точно знал, что ему нужно и где это лежит. Поталь. Тончайшая золотая поталь. И немного лака. Он понимал, что без него никак – гребень был слишком твёрдым. А вот на лак золотая фольга прекрасно ляжет. И, пожалуй, стоило подготовить холст получше. Наркотик, что он добавил в вино, должен был действовать совсем не так. Ящерица не должна была потерять сознание – только способность двигаться и говорить. Ему нравилось, когда он со своей жертвой творят вместе, когда она все чувствует. Но в этот раз что-то пошло не так. И теперь он не знал, насколько хватит действия наркотика. Но где-то был даже рад, что так случилось. Ящерица была слишком опасна. И слишком хороша, чтобы её отпустить. Тонкая верёвка привязывала её руки и ноги к кровати. Крепко и надёжно. Марк уже знал - она очень сильная и быстрая, а когти её – настоящее оружие. И не собирался дать ей и шанса вырваться. Рядом с собой он положил шприц, наполненный ещё одной дозой наркотика. По самому большому счету её надо было увезти отсюда. Пальцы снова заскользили по чешуе, чуть надавливая и изучая, как именно под ней лежат мышцы. Да, увезти в его тайную мастерскую. И там сполна насладиться созданием шедевра. А может быть, даже больше? Он же видел её взгляд. Точно такой же, как у него самого. Может быть, они могли бы встать вместе, как два творца, а не просто как художник и его холст. Они могли бы творить, создавая истинную красоту. И могли бы вместе оберегать Сокровище. Нет, нет! Он же видел сам – в этой зелёной не было ни грамма света. И даже его ангел не мог этого изменить. Если они останутся рядом, её свет потухнет, извращённый этой демонической тьмой. Если он ничего не сделает, чтобы Её спасти. Он должен. Даже если это значит, что ему придётся скрываться и оставаться в одиночестве. Если ему придётся убить такого же хищника как он сам. Возможно, единственное существо, действительно способное его понять. Нет, если бы эта алиенка действительно могла его понять – она бы сама видела какой светоч рядом с ней. И поклонялась бы ему. Всё правильно. Она должна исчезнуть. Марк глянул на часы. Он слышал, что раньше обеда его холст никто и не подумает искать. А значит, времени у него было ещё очень, очень много. Он даже успеет замести следы. И создать себе алиби. Несколько сообщений с её комлинка, о том, что у неё возникли срочные дела и она должна улететь. Он сможет подделать её стиль… Но ему не хотелось думать о том, что будет потом. Ему хотелось творить. Всё остальное – потом. Кисть, напоенная клеем, скользнула по кромкам гребня, а следом в клей легли кусочки фольги. Марк чуть нахмурился, рассматривая, что получилось. И довольно кивнул – тёмно-зелёная чешуя прекрасно сочеталась с золотом. И даже рваный край фольги смотрелся именно так как надо – естественно и дерзко. А потом он снова взял в руки скальпель. Полосы краски на чешуе были хороши, но они должны быть глубже. И другой текстуры. Если бы перед ним был человек, он бы оставил просто надрезы. Кончик лезвия надрезал первую чешуйку. Капля крови, выступившая из пореза, была зелёной. И это был чистый восторг. Не алая, как обычно, а так дивно подходящая к цвету чешуи. Темнее, чем она, влажно блестящая. Марк не удержался, стирая эту каплю пальцами. Поднёс к глазам, любуясь непривычным оттенком. И вновь пожалел, что не может Айрен всё объяснить и оставить её в живых. Те несколько капель крови, что она выпила, уже превратили её в его картину, в полную его собственность. Она просто обязана была стать его шедевром. Скальпель надрезал чешую. И это тоже было непривычно. Нажим должен был быть сильнее. Под лезвием каждая чешуйка чувствовалась отдельно. Это было даже приятнее, чем ласкать их пальцами. Сначала – надрез по одной границе каждой линии, потом по другой. А следом – скальпель срезал тонкую полоску кожи между ними. Линии рисунка должны быть достаточно широкими, чтобы золото на них красиво смотрелось. Главное было не дать ящерице истечь кровью раньше времени. Обычно Марк использовал медицинский спрей, закрывающий порез прозрачной плёнкой, останавливающий кровотечение. И в этот раз было так же, но он заметил, что кровь у неё останавливается гораздо быстрее, чем у людей. Он что-то слышал про регенерацию рептилий. Неужели это она? Ах, как же хотелось подобрать для неё правильный парализующий состав. Покрыть узором всё её тело. И рисовать. Снова и снова. Золото прекрасно ложилось на смесь спрея и крови аккуратными золотыми хлопьями. И невероятно красиво смотрелось на ней. Вот в эти минуты Марк действительно её любил. И каждое его движение было наполнено нежностью. Лаской. Она и до этого была хороша, но сейчас под его металлической кистью становилась совершенной. - Красавица моя, - нежно прошептал он, покрывая золотом последний прорезанный завиток на спине. Её хотелось увидеть стоящей – со связанными над головой руками. Едва-едва балансирующей на носочках. Потом, когда он закончит с её спиной, ягодицами и ногами, он обязательно её так поднимет. И продолжит, украшая её грудь и живот. А последним штрихом будет её лицо. Всего пара штрихов, но именно они и сделают картину завершённой. А что потом? Надрезы на запястьях? Или на горле? Он ещё не решил, но знал – это точно будут потоки зелёной крови по золотому узору. Она обязательно очнётся к тому времени. Потому что он так хотел увидеть на её лице боль и страх. Видеть, как её постепенно покидают силы. Жизнь. И конечно, он сделает так, что она не сможет кричать. Жаль, никто не разделит с ним мгновение, когда совершенство становится абсолютным. Он положил последний кусок фольги на отведённое ему место. И почувствовал, как холст шевельнулся. Тьма. Густая как смола. Приглушающая всё. Мысли, звуки, ощущения. Лишь одно проникало сквозь неё. Боль. Сначала глухая, далёкая, словно гул моря. Казалось, не имеющая к ней никакого отношения. И с каждом мгновением – всё сильнее. Острее. Пока эта волна не захлестнула её с головой. Боль и Тьма. Тьма и Боль. Не важно. Зверь почувствовал, что оков разума, что его сдерживал, больше нет. Ярость вспыхнула пламенем. И боль была её топливом. Она шевельнулась, чувствуя, что связана. Чувствовала боль от порезов на спине. Ощущала запах собственной крови - Тише, тише девочка, - шёпот был ласковым, нежным. Любящим. И в нём не было ни капли угрозы. Даже сейчас. Её шею что-то укололо. Ещё одна доза отравы. Гораздо больше предыдущей. Но теперь она знала, что это. Она дёрнула руками, Силой впиваясь в верёвку. И с упоением почувствовала, как та рвётся. Шевельнула пальцами, отбрасывая в сторону того, кто посмел над ней издеваться. Звук удара о стену был восхитителен. Его хотелось повторить. Хотелось ломать эти кости одну за другой. Рвать его когтями. Выпить его полностью. Она попыталась подняться. Но не смогла. Одно небольшое движение –и боль оказалась слишком сильной. И вколотого зелья было слишком много, чтобы она успела с ним справиться за эти мгновения. Тьма снова её накрыла. И последнее, что она услышала – шаги за балконной дверью. Дверь соседнего номера хлопнула. Сван, сидевший в позе медитации, приоткрыл один глаз. Опять его сосед куда-то намылился. На этот раз парень не отправился следить за ним, а закрыл глаза снова, пытаясь выровнять своё дыхание. Охотничьи инстинкты говорили ему, что надо догнать этого… человека. И что? Логика подсказывала, что у Свана всё ещё нет ни малейших доказательств, что с ним что-то не так. Поэтому оставалось только наблюдать и ждать удобного момента. Успокоившись, Сван снова погрузился в медитацию. В последнее время, только это отвлекало его от мысли о том, чтобы кого-то убить. Одного конкретного, кто угрожал той, кого он незримо охранял. Медитация, и чудесные блинчики, которые иногда подавали на завтрак в этом отеле. За них Сван тоже уже, кажется, готов был убить. Но довольно мыслей об убийствах. Парень полностью погрузился в медитацию и просидел на кровати не меньше пары-тройки часов, пока чуткий слух Свана не уловил шаги в коридоре. Как звучали шаги художника, он уже знал. Но его объект охоты был не один. С ним был кто-то? Это что-то новенькое. Обычно у его соседа не было гостей. Сван напрягся. Тут уже о медитации и речи не шло. Конечно, он понимал, что это нормально для молодой творческой личности пригласить в номер девушку, но предчувствие не давало уже парню сидеть спокойно. Он был напряжен как пружина. Он старался доверять своим предчувствиям, они ни раз спасали жизнь ему и не только ему. А что если?.. Будь у Свана хвост как у фелинкса, он был сейчас метался из стороны в сторону. Просто ворваться в этот номер и вытащить неизвестную из лап творческой личности он не мог. Нужен был повод. Но очень скоро Сван сам себя одёрнул. Быть может, хищник не гадит там, где живёт, и подозрения парня напрасны? Тем более, что эмоции, доносившиеся до Свана из-за стены, были… совсем не похожи на леди в беде. Парень даже несколько смутился. Но предчувствие беды его не покидало. И пока Сван раздумывал над тем, какой бы ему повод найти, чтобы побеспокоить соседа, повод нашёл его сам. Смежная с его номером стена сотряслась, как будто в неё швырнули мешок с песком. Или тело. А потом Сван едва не задохнулся от ярости, но сначала даже не понял, что это не его эмоции. Убить. На месте. Убить гада немедленно! Тут уже медлить было нельзя. Парень сорвался с места, вылетел на балкон и, убедившись, что вокруг нет свидетелей его ночной прогулке по винограднику, привычными движениями перемахнул по лозам на балкон соседней комнаты. Дальше было дело техники: поддеть лезвием ножа защёлку на замке двери и ворваться в помещение. Картина, которая предстала его глазам, напоминала низкобюджетный фильм ужасов. На кровати слабо шевелилась и стонала обнажённая зеленокожая женщина. Её тело покрывали зелёные разводы, но пахло от неё остро и жгуче - кровью. Рядом на полу валялся скальпель. У стены ворочался, пытаясь подняться, полуоглушённый Марк. С губ Свана едва не сорвалось ругательство на родном языке в адрес художника. Ноздри раздулись от яркого запаха. Кровь… Он бы никогда не позволил себе выругаться в присутствии дамы, но увидев, что сотворил этот… мерзавец, парень едва не потерял самообладание. Он подлетел к валяющемуся у стены Марку с ножом наперевес и лишь в последний момент этот нож не отправился в горло художнику. Сван схватил художника за горло и вздёрнул с пола, приложив его ещё раз спиной о стену. И откуда только силы взялись? Глаза Свана горели яростью. Рука непроизвольно сжимала горло художника все сильнее, и единственное что он хотел сейчас сделать - это вырвать ему кадык и бросить подыхать как последнюю собаку. С неожиданной для оглушённого силой Марк сбил захват, и тут же его локоть устремился в подбородок Свану. Сван практически машинально нанёс удар ножом, зажатым во второй руке по локтю противника, целясь в сустав. Рука повисла плетью, но Марк словно не заметил этого. Здоровой рукой он ударил вдогонку в печень, добавив коленом в пах. Сван едва не рыкнул как зверь, желая вцепиться в глотку Марку, но одёрнул себя в последний момент, встретив удары блоками ноги и руки, позволяя им пройти лишь вскользь. Убить? Нет, нельзя. Почему? Нельзя. Обещание. Но внутренняя жажда крови заставила парня нанести тому ещё один удар ножом, целясь во вторую здоровую руку. Сван бил не на поражение, хотя едва ли не сходил с ума от запаха крови, витавшей в воздухе. Неведомая сила отбросила его в сторону, впечатывая плечом в стену. Воздух вокруг буквально дрожал от тёмной ярости. Звука не было, но давление чужой силы буквально оглушало. Если бы Сван уже не был на полу, он бы упал на колени, не в силах сопротивляться. Он мог только смотреть. Девушка, лежащая на кровати, поднялась. И верёвки сами змеями соскользнули с её рук. А глаза горели жёлтым огнём. Она пошатнулась, делая первый шаг. Сила вокруг буквально взвыла от её боли и ярости. Она подняла руку, и тело Марка поползло вверх по стене, словно кто-то невидимый взял его за горло и заставил подняться на ноги. Шаг. Ещё один. Они явно давались ей с трудом. И со стороны она бы казалась пьяной. Но в Силе была лишь настоящая чёрная буря. Длинные, острые когти вонзились в шею художника. И их взгляды встретились. Сила взвыла раненные зверем. И Сван увидел, как раны на спине фалиенки затягиваются. А золото буквально врастает в кожу. И как кожа сильнее обтягивает череп Марка. Он чувствовал, что из него вытягивают жизнь, всю, до капли. До тех пор, пока иссушенный труп не рухнул к ногам ящерицы. А потом она обернулась, смотря уже на Свана. И в её взгляде не было ничего, кроме Тьмы и безумия. И обещания смерти. Она сделала шаг вперёд, и Сван словно почувствовал, как на его горле сжимаются чьи-то пальцы. Ещё шаг. Она пошатнулась, прижимая руку к виску. Ощущение хватки на горле исчезло. И давящей Тьмы тоже. Девушка коротко застонала и снова осела на пол. Та дрянь, которой её накачали, снова делала своё дело, в этот раз, похоже вырубая её надолго. Обычно Сван на страх реагировал нападением, но не в этом случае. Его сковал такой ужас, которого он до этого никогда не испытывал. Он даже подняться с пола не решался, и, распахнув глаза, смотрел и чувствовал, что на его глазах гораздо более сильный и опасный хищник буквально пожирает его добычу. И пикнуть он не смел, лишь надеясь, что следом за сожранным художником не захотят десерт в виде Свана. Но стоило пальцам сжать горло, Сван уже инстинктивно дёрнулся, пытаясь как-то уйти, уползти, если не убежать от этого липкого ужаса, охватившего его с ног до головы. Это было впервые, когда Сван испугался смерти. Умереть в бою и рядом не стояло с тем обещанием, что он прочёл во взгляде этого существа. Он боялся, но пытался найти силы защищаться, но рука, до этого сжимавшая нож, теперь сжимала пустоту - нож улетел куда-то после удара о стену. Но вдруг ощущение близкой смерти исчезло очень резко. Парень шумно выдохнул и подлетел сразу же, готовый защищаться, но Смерть, что хотела забрать его жизнь, уже покинула эту комнату. И Сван, ощутив облегчение, замер, на мгновение подумав, а не добить ли этого монстра?.. Что, если она тоже очнётся? И тут же отогнал эти мысли. Он помотал головой, осторожно подошёл к девушке и понял, что сейчас вряд ли осилит поднять и переложить её на кровать. Его всё ещё ощутимо потряхивало. А она всё ещё была девушкой, и оставлять её в таком виде было нельзя, даже если она минуту назад пыталась его убить. - Вот такая она, тёмная благодарность, да? - криво усмехнулся он и, достав покрывало, накинул на незнакомку, чтобы прикрыть её наготу. И направился в сторону угла, в который, предположительно, улетел его нож.