Я тебя не отдам (рабочее)

Наутро все газеты пестрели броскими заголовками: «Пожиратели Смерти вышли из подполья», «Из Азкабана был совершён массовый побег». Министр, поспешивший дать оценку событиям, вид имел бледный и неуверенный, даже на чёрно-белой фотографии. Кстати, его личность для меня стала сюрпризом. Уж я ожидал у руля государства кого-то повнушительней. Скримджера, который, как я помнил, не так давно возглавлял Аврорат, ну или, на худой конец, Дамблдора, а по факту с газетного листа на меня таращился бывший аврор Долиш. Министр с него, я скажу, никакой. Представительности – нуль, харизмы – минус один, а умом он и в аврорское житие-бытие не блистал. Не нужно иметь гениальный мозг, чтобы понять, по чьей протекции он протирал министерское кресло. Надо сказать, что обещанную табличку – ну, ту, про секс – я-таки повесил, а поэтому Белла уже успела трижды пройтись по её тексту за завтраком, пользуясь тем, что Том самозабвенно шептался о чём-то с вновь обретённым Снейпом. Моё, какое-никакое воспитание не позволяло надеть женщине на голову тарелку с кашей, а мои пожелания пойти и заняться мужем, который истосковался без её объятий за всё время отсидки, она игнорировала. Может, я бы и плюнул на свои манеры и залепил бы её бесстыжие гляделки утренней овсянкой, но рядом с Беллой сидел старший Малфой. Запустить тарелку так, чтобы гордого аристократа в энном поколении не зацепило, не представлялось возможным, а иметь того в качестве врага не больно хотелось – фантазией Люциус обделён не был и быстро придумал бы что-нибудь этакое, отчего яд вместо пятичасового чая стал бы для меня благословением небес. Впрочем, увидев, что я уже готов начать бросаться не только кашей, но и столовыми приборами, Малфой переключил нейтральную тему застольной беседы на болезнь «спермотоксикоз» и методы её лечения для женщин, при этом не использовав ни одного бранного слова. Закончив монолог витиеватой фразой: «желание иметь под боком всех перспективных мужчин говорит не о широте натуры женщины, а о её порочности, что есть непозволительная роскошь для представительницы славной и древней семьи, а древнейшая семья отличается в корне от древнейшей профессии», он пожелал всем приятного аппетита и вышел из-за стола, оставляя за ним ошеломлённого и восхищённого меня и Беллу – в состоянии, близком к точке кипения. Да, когда-то я жил тихо и беззаботно. И целый необитаемый остров был в моём распоряжении. Как же давно это было! Аж целых два дня назад. А, кажется, словно пронеслось целое десятилетие. До острова я воевал против Тома и Дурслей, потом воевал за Тома. Надеюсь, хоть за Дурслей воевать не придётся. Война была объявлена после завтрака. Белла, возомнившая себя телохранителем своего Повелителя, повсюду таскалась за ним, как собачонка. Будь она незаинтересованной особой, я бы, конечно, воздержался от проявлений чувств и пожелал бы Тому доброго дня коротким: «удачи», а не поцелуем, но тут сам Бог велел наступить на «любимый мозоль» нашей бешеной мадам. От вида слегка поплывшего Волдеморта, ладони которого, к слову, привычно поползли по моей спине вниз, Белла пришла в такое неистовство, что лишь почтение перед Томом не дало ей наделать глупостей и порвать меня на сувениры. Хотя если бы она наделала эти самые глупости, мне было бы легче: откруциатили бы её – может, попустило бы. А так, дождавшись, когда Том скроется в своём кабинете, она прижала меня к стенке и прошипела, как гадюка: – Ещё посмотрим, кто в результате будет греть постель Повелителя! – а глаза у неё действительно как у бешеной собаки. Не знаю, как насчёт укусить, но разорвать мне горло ей хотелось определённо. – Отрасти сначала «краник», моя дорогая… – «Только бы не сорваться!». Руки так и чесались устроить небольшой катаклизм с одной человеческой жертвой. Я, так и быть, стану приносить ей на могилу какие-нибудь колючки и даже выпью поминальную рюмочку вместе с безутешным вдовцом, который, наверняка, будет рад новому статусу и закатит разгульную вечеринку по поводу своего траура. – Что-то раньше Повелителя и без него всё устраивало… – но от её слов за милю несло дешёвым бахвальством. Так и хотелось попросить обозначить парочку родинок на теле Тома, которых, к слову, нет вообще. Но оставался ещё вариант, что она попросту угадает, а вот я окажусь в самой дурацкой ситуации за всю свою жизнь. – Тогда же меня не было, а теперь Том со всякой швалью не путается, – пропел я, жеманно хлопая ресницами. Мадам чуть не хватил апоплексический удар, но просипев что-то типа: «смотри, мальчик, не потеряй свои яйца», она умчалась прочь, в кои-то веки испытывая кризис словарного запаса. Я только блаженно выдохнул – в схватке с Беллой можно потерять не только те самые пресловутые яйца, но и получить улыбку гораздо шире, чем её спроектировала сама природа, и пару дополнительных дырок в горле. Особенно если непредусмотрительно оставить мадам у себя за спиной. Весь день я ожидал какой-то гадости от приставучей Беллы, но она словно обо мне забыла. И расслабившись, я вполне сносно провёл день во временно пустой оранжерее, почитывая книгу и попивая свежий сок, которым меня милостиво снабжали здешние домовики. Том вернулся вечером в таком благом настроении, что вместо чопорного вечернего вкушения кислых лиц и изысканных блюд меня ждал романтический ужин тет-а-тет с французским шампанским и икрой. Признаюсь честно, во всём этом сибаритстве больше всего я люблю именно икру и дело не в её баснословной стоимости – просто нравится и всё. Как Том не представляет праздника без жареной птицы, так и для меня не может быть ничего лучше тарталетки с икрой. А когда с ужином было покончено, мой обожаемый Волдеморт, поблёскивая шальными глазами, придвинулся ко мне. Я ещё не вошёл в возраст, когда отказываются от секса, а может, это секс с Томом никогда не приедался, но противиться я даже не думал. Наоборот: делал всё, чтобы у моего любовника крышу сорвало окончательно – ну, нравилось мне будить в Томе голодного хищника, а его, судя по всему, заводил вид беспомощной жертвы. Но вот одежда сорвана, шея и плечи основательно помечены пятнами засосов, а жёсткое колено нарочито грубо раздвинуло мне ноги. Я жалобно поскуливал и слабо трепыхался, вроде как сопротивляясь таким неизящным проявлениям любви. Только в этот раз всё было не так феерично: рычащий Волдеморт рывком вонзился в меня своим агрегатом, но вместо обычного удовольствия от наполненности мне показалось, что меня разрывают надвое. Горло перехватил спазм, а обжигающая боль стала расползаться от пострадавшего отверстия по всему телу. Так больно не было даже в самый первый раз. – Подожди! – прохрипел я, но мои старания по доведению Тома до безумия не прошли даром, и меня попросту не услышали. Я пытался глубоко дышать, расслабиться, но боль не исчезала – усиливалась. – Остановись! – я пытался оттолкнуть навалившееся, тяжело дышавшее тело, но только заскрёб по спине Тома ногтями. На что он, вероятно, решил, что я сильно вжился в роль принуждаемого и, зажав мои запястья у меня же над головой, удвоил усилия. К чувству, будто меня рвут на части, добавилось непереносимое жжение, словно вместо смазки мы использовали какой-то абразив. Том стонал, рычал, покусывал мне шею и плечи, а я лежал безвольной куклой и ждал окончания этой пытки. Кричать бесполезно, брыкаться тоже. Да и несильно побрыкаешься, почти распятый под партнёром, который тяжелее тебя самого на пару-тройку стоунов. Наконец, финальный рык, Том вошёл так глубоко, что мне показалось, будто его член втиснулся мне в желудок, и обмяк, благодарно целуя мою скулу. А потом откатился в сторону, блаженно улыбаясь. – Не знаю, что ты делал, но сегодня ты потрясающе узкий… – он расслабленно потянулся, сел по-турецки, и вдруг его глаза недоумённо расширились. Я с трудом приподнялся на локтях и глянул туда, откуда не мог отвести взгляд Том – на простыне выделялись яркие кровавые пятна. – Как девственник… Я ожидал, что он первым делом постарается залечить все те ранения, которые нанёс мне по неосторожности, попросит прощения, поцелует, стараясь унять боль и загладить вину, но нет – Том первым делом кинулся проверять: точно ли я – Гарри Поттер, а не какой-то фанат его привлекательности и гениальности, позаимствовавший внешность его нынешнего любовника. И правда – откуда Гарри Поттеру, который за полтора года неплохо разработан во всех местах, вновь стать девственным и узким? И сверху на раны и сильно пострадавшую гордость посыпались определяющие заклинания. Чуда не случилось! Ни со мной – потому что все чары, как один, показывали однозначно, что я-таки Гарри Поттер, восемнадцати лет отроду, ни с ним – пятна понемногу сворачивались на простынях, а в промежности горело огнём и холодило остывающим семенем. – Может, всё-таки поможешь? – я предпринял последнюю попытку, тяжело поднимаясь с перепачканной постели, но ни на что уже особенно не надеясь, если брать во внимание характер Тома. Он скорее самозабвенно будет выяснять все причины и следствия, чем вспомнит, что я едва стою на ногах. Так что, не слушая вопросов и упрёков, которые понемногу проскакивали в речи моего любовника, я поплёлся в ванную комнату. Вся нижняя часть тела словно онемела, ноги стали ватными и отказывались держать. Так что пришлось придерживаться за стенку. От горячей воды стало только хуже: я почувствовал каждую царапинку, натёртость и разрывчик, пока смывал с себя кровь и мазал, сглатывая злые слёзы, пострадавшее место щиплющей заживляющей мазью. К счастью, кое-какие снадобья лежали в ванной под консервирующими чарами. – …и вообще ты сам виноват: зачем ты терпел? Сказал, и я бы прекратил! – Я сказал… – Значит, плохо сказал, если я не услышал! – я горько усмехнулся, обошёл Тома и, придерживаясь за стену, вернулся в постель. Никого не хотелось видеть, а уж тем более Волдеморта, который свято верил в собственную правоту. Он вообще считал, что неправым просто не бывает, чем иногда меня просто бесил. Я завернулся в одеяло и тихо лежал, чувствуя, как медленно стихает боль, но взамен неё в груди растёт какая-то железобетонная обида. А Том, вместо того, чтобы просто оставить меня в покое, вдруг ехидно сказал прямо у меня над ухом: – В моей постели не место для обиженных… И вроде бы: что такого было в этой фразе – иногда мы говорили друг другу гораздо более едкие вещи, но я вдруг взвился с постели, забыв о боли. – Конечно, у меня нет ничего моего – ни постели, ни любовника, ни комнаты, ни жизни! И да! Я во всём виноват! Это мне захотелось построить с себя жертву изнасилования! Ты не заметил? Я лежал и наслаждался!!! – и, схватив баночку с любрикантом с прикроватной тумбочки, я запустил её в голову Волдеморту. Том уклонился, и обои украсились большим жирным пятном. А пока глава Пожирателей пребывал в шоке от моих воплей, которых я давно себе не позволял в его адрес, я натянул первый попавшийся халат и выбежал из комнаты. А куда идти? Я нисколько не солгал, когда говорил, что в доме не было ничего моего – это был дом Волдеморта, а не мой. А в нём – ни своего угла, ни даже маленького чуланчика, где можно переждать жизненную бурю. Вот хоть уходи из этого дома, куда глядят глаза и несут дрожащие ноги. Но вместо этого я, повинуясь осенившей идеи, поплёлся наверх. Ночь я провёл на чердаке самого дальнего крыла среди старых сундуков, пыли и пауков. Выбрав самого симпатичного арахнида, я шёпотом жаловался ему на своё беспросветное житьё. Паучку было сугубо фиолетово, что над его паутиной сидит полуголый двуногий и, стирая набегающие слёзы и хлюпая носом, что-то жалобно шепчет. На удивление, привычка, оставшаяся ещё с детства, помогла – понемногу я успокоился, и после предыдущей беспокойной ночи меня потянуло в сон. Я устроился на одном из сундуков с плоской крышкой, завернулся в халат, оказавшийся, как подтверждение моих слов, Тома, прикрыл озябшие ноги пыльным гобеленом и провалился в сон. Я проснулся ещё задолго до рассвета от сосущего чувства голода внутри. Невольно поёжился: со всех щелей выбранного чердака дуло. Да и халат со своими длинными полами и рукавами мне мешал, я запинался о лишнюю ткань, угрожая целостности то ли своей головы, то ли сваленных тут ненужных вещей. Нужно было переодеться. Пользуясь тем, что Том обычно не страдал бессонницей, я крался обратно в комнату, придерживая лишнюю ткань обеими руками. Дверь, на которой по-прежнему болталась табличка с моей корявой надписью, была слегка приоткрыта и даже не заскрипела, когда я толкнул её плечом. В окно светила полная Луна. Она на короткий миг меня ослепила, и я повернулся лицом к постели, чтобы увернуться от лучей настойчивого светила. На смятых простынях отдыхал Том, всем своим видом показывая полную удовлетворённость. Одной рукой он обнимал обнажённую Беллу, а второй – прижимал к себе Рабастана, которого я считал самым симпатичным из всего семейства Лестрейджей. Даже находясь в полном шоке, я не мог не отметить, что Том не удосужился накинуть на тела обоих Лестрейджа одеяло, как делал со мной. Луна, словно издеваясь, окрасила призрачно-голубоватым светом обнажённых любовников, выделяя следы их утех перламутровыми пятнышками. Я, словно очнулся, отпрянул назад, пятясь из комнаты задом, когда Рабастан открыл глаза и, издевательски улыбаясь, прошептал: – Свято место пусто не бывает. Я отчаянно закричал, замахал руками и… свалился с сундука, ощутимо стукнувшись об окованный угол спиной. Солнце уже вовсю заливало чердак золотистыми лучами. Я с неимоверным облегчением стёр испарину со лба и осторожно поднялся, чтобы опять чуть не оказаться на полу, наступив на длинную полу халата. Вот оно, утро нового дня. Третьего дня на Родине. Я сел на краешек покинутого сундука и потёр заспанное лицо ладонями – пробуждение было не из приятных. И внезапно понял, что ничего так в жизни не хотел, даже уйти от Дурслей, как вернуться обратно на остров. Пусть один. Это лучше, чем чувствовать себя лишним даже в собственной спальне. Тело ещё помнило отзвуки пережитой боли в самых неожиданных местах: тянуло мышцы ног и ломило поясницу. По пути в спальню мне так никто и не встретился. Никто не смог оценить моего помятого вида и халата, который волочился за мной шлейфом, распахиваясь на ходу и открывая голые и босые ноги до самой талии. Я так надеялся, что мой любовник уже сбежал по своим делам, и я смогу не спеша всё обдумать, собрать вещи, написать прощальное письмо. Я даже придумал, какой фигуркой на камине его придавлю. В конце концов, только моего желания мало, чтобы остаться парой – мне казалось, что время и Тому высказать своё мнение на тему, как он видит нашу общую дальнейшую жизнь и видит ли вообще. Пергамент стерпит все его враки и фантазии. Мне же после вчерашнего отчётливо стало ясно, что я и Лорд Волдеморт существуем в разных мирах, даже если наши тела лежат рядом на одной кровати шириной в два ярда. Он с головой погружён в свои политические планы, полные интриг и нереализованных амбиций. Спокойная жизнь, даже рядом с дорогим человеком – не для него. В то время как мне плевать на все закулисные войны мира – я хотел покоя, свой дом и капельку любви лично для себя. Увы, к моему сожалению, моим планам по организации собственного побега не дано было претвориться в жизнь – Том был в комнате. Стоило мне только пересечь порог, как он тут же налетел и затряс меня как яблоню с созревшими яблоками. – Где ты был? – напротив моих глаз горели бешенством красные очи Волдеморта. – Неподалеку… – я вывернулся из цепких рук Тома и сгрёб с кресла свои вещи, чтобы пойти в ванну и переодеться. Почему-то стало неудобно делать это перед собственным любовником. Неуютно. – Засосы прячешь? – тут же взбеленился Том, преграждая мне путь, а потом и вовсе принимаясь срывать и так большой для меня халат с моего тела. – Отстань! – одежда, которую я держал в руках, разлетелась по комнате, а я сам едва сдерживал трясущиеся губы. – Ты не имеешь никакого права требовать от меня чего-либо! – «Вместо беспокойства о твоём состоянии он переживает, не покусился ли кто-нибудь на его собственность», – нашёптывал мне внутренний, противный голосок. И самое плохое, что я верил в это. Верил, потому что никогда не слышал от Волдеморта ни слова о любви, а вот «моё» он вставлял через слово. – Гарри… – Том протянул ко мне ладонь, но так и не рискнул коснуться моего плеча, с которого его стараниями сполз халат. Обычно после всех наших игрищ он убирал с моего тела все следы, но за ссорой в этот раз на это не было времени – и вот на плече красовался отчётливый укус с корочкой запёкшейся крови и лиловым синяком между двумя полукружьями. Надеюсь сверять, кто оставил этот след на мне, Том не будет, потому что я намерен в этом случае дать бой. И плевать, чем всё это закончится. – Я уезжаю обратно… – прошептал я, опуская руки и глядя, как оставшиеся вещи сыплются под ноги, и только после этого поднял на Тома глаза. – С тобой или без тебя… Слёзы всё же поползли дорожками вниз. Я хлюпнул носом и, на ощупь подобрав первую попавшуюся тряпку, бросился в ванну. Там, закрывшись на щеколду, я уселся на бортик ванной и, уже не сдерживая всхлипы, рыдал, как ребёнок. Том колотил в дверь, кричал: «Открой!», применял какие-то заклинания – всё без толку – дверь не желала поддаваться. В конце концов, я успокоился, умылся, принял ванну и снова напялил злополучный халат, потому что подобранная тряпка оказалась рубашкой и, как назло, снова не моей. Я вышел из ванной комнаты, будучи совершенно спокойным и уверенным в своём решении – пусть хоть небо упадёт на голову, а я возвращаюсь. Том понуро сидел на кровати и разглядывал свои ладони. Вокруг творилось чёрте что: разбросанные вещи, битая посуда, о которую я чудом не изрезал босые ступни, просыпанный дымолётный порошок у камина, сорванный с кровати балдахин. Короче говоря, из уютной и элегантной комнаты спальня превратилась в берлогу драчуна и выпивохи. – Может, ты ещё передумаешь? – спросил Том, поднимая на меня потухший и усталый взгляд. К радужке непривычного для глаз цвета добавилась и красная сеточка лопнувших капилляров. – Ты ещё, конечно, мальчишка, но не настолько безголовый, что мы не смогли бы договориться… – Ты же сам хотел меня оставить на острове. Что теперь изменилось? – я сел рядом с Томом. Не потому что старался быть ближе – всё остальное напоминало поле после грандиозной битвы и мне не хотелось приземлиться на осколки вазы и поранить не только итак кровоточащую гордость, но и собственный зад. – Я осознал, что не могу без тебя… – моё сердце вдруг забилось так, словно хотело вырваться наружу. Холодная ладонь Тома украдкой пробралась мне на колено и сжала мою, безвольно лежащую на нём, руку. Я сидел, тупо разглядывая, как чужие пальцы обхватывают мои, чуть более смуглые, ласково сжимают, массируют кожу. – Останься, – вместо требований и приказа у Тома впервые получилась просьба такой, какой она должна быть. А рука, отпустив мою, мягко скользнула за спину и притянула моё тщедушное тельце к костлявому Волдеморту. Вот тут я должен был проявить несгибаемый характер и сказать твёрдое «нет», но заколебался. В конце концов, на остров попасть можно в любой момент, а если прямо сейчас я хлопну дверью и гордо удалюсь, то никто не даст гарантии, что мне не останется прожить всю оставшуюся жизнь в этом самом гордом одиночестве. Не скажу, что это невыносимо, раньше я об этом даже мечтал, но хотелось бы лучшего. – Ладно, но я хочу свою комнату, как раньше… – выдвинул я первое требование. – Пусть, – покладисто согласился Том, поначалу просияв, но затем явно опечалившись. Его мысль была понятной: сначала отдельная комната, а потом и разные пути в жизни. – Что-то ещё? – Угу! – я поднял голову, и Том уставился голодным взглядом на мой рот. Было ясно, что ему хочется поцеловать меня, но он явно опасается новой вспышки моей агрессии, которая, как мне кажется, ему не совсем была понятна. – Хочу, чтобы между нашими комнатами были двери. Не люблю бродить голышом по коридорам… – Засранец! – Том схватил меня в охапку и, уже не опасаясь ничего, поцеловал. Надо сказать, что я и так был неравнодушен к его поцелуям, а от такого, тягучего и неспешного, просто терял волю. Возможно, дальше последовал бы секс, но одной очень важной вещи не хватало – от неё до сих пор на обоях красовалось большое жирное пятно. – Жизнь несправедлива… – констатировал мой персональный Тёмный Лорд, спускаясь ласками всё ниже и ниже. Но когда его рот, наконец, оказался на моём возбуждённом пенисе, я почему-то так не считал – наоборот, вокруг заблагоухали райские кущи, а звёзды спустились с небес пониже. А когда уже я оказывал ответную любезность разгорячённому Волдеморту, его соратники решили напомнить о себе деликатным стуком в дверь. – Жизнь сосёт! – простонал Том, которому до положенного блаженства оставалось совсем немного. Правда, на подвиг прервать процесс на самом – для него же – интересном месте он оказался не готов, но слегка отдышавшись после бурного финала, он мимоходом чмокнул меня в испачканные губы и, прошептав: «но ты это делаешь гораздо лучше!», он быстро оделся и исчез за дверью. Сразу, как за ним простыл след, в комнату бочком втиснулся домовик. Фронт работ у него на сегодня был как никогда велик, поэтому я наскоро умывшись и, наконец, надев нормальную одежду, отправился бродить по дому. Сидеть в разгромленной комнате оказалось слишком большим испытанием для моей расшатанной психики. Не знаю, что меня толкнуло пойти в лабораторию к Снейпу: может, тоска, а может, захотелось плодотворно провести время до обеда, продолжив утро упражнениями в остротах, но спустя четверть часа я уже спускался в «святая святых» моего бывшего профессора. Судя по звукам, которые доносились из-за неплотно прикрытой двери, он был в своём «святилище» не один. Подземелье сильно искажает звуки, но я был почти уверен, что в собеседниках нашего зельевара значилась вездесущая Белла. Меня немного напрягала её способность постоянно оказываться у меня на пути, но в этот раз, похоже, это меня принесло вслед за ней. Кажется, она что-то выпрашивала из запасов алхимика. – Ты должна понимать, что это опасное средство, – рокотал Снейповский баритон. – Вчера я дал тебе полный флакон, а сегодня ты просишь снова… Я и не думал прерывать их разговор – иногда можно было узнать очень много нового и интересного, стоя просто так, под дверью. Поэтому я замер, почти не дыша. – У меня больное сердце! – давила на жалость Белла, хоть я был уверен, что подобным органом она не отягощена. Похоже, не только я, потому что в голосе Снейпа звучал хорошо различимый скепсис: – А оно у тебя вообще есть? – а затем добавил: – того флакона, что я тебе дал, хватит человеку с инфарктом на месяц. Не поделишься: куда ты его дела? – Какое твоё дело? – взвизгнула Белла, привыкшая скорее повелевать, чем что-то просить. – Мне надо! В конце концов, ты тут всего лишь зельевар, а не блюститель порядка! – Позволь тебе напомнить, что это зелье при приёме вовнутрь заставляет мышцы сердца сильно сокращаться. Стоит неправильно рассчитать дозировку и твой визави просто не задержится на этом свете. А Повелитель тебе вряд ли простит смерть своего любовника… – Во-первых, зелье нужно для меня, а во-вторых, почему ты думаешь, что весь мир вращается вокруг вашего ненаглядного Поттера?.. – дальше мне было неинтересно – я уже услышал всё, что хотел. Я быстро вернулся на лестницу и снова спустился к лаборатории, производя как можно больше шума. Снейп вынырнул из лаборатории первым. Заметив меня, он усмехнулся самыми уголками губ, но отнюдь не выглядел удивлённым, и сделал приглашающий жест. Белла же, заметив мою персону, царственно подняла голову, на которой красовалась корона, выплетенная из волос, и ушла, одарив меня напоследок презрительным взглядом. – Итак, мистер Поттер, чем обязан? – я вдруг почувствовал себя первоклашкой. – И не стоит изобретать неубедительную ложь, что проходили мимо и поняли, насколько соскучились – не оскорбляйте меня. Я при всей фантазии не могу заподозрить вас в привязанности к собственной персоне. – Нет, профессор, такое я говорить не стану. Мне, действительно, необходима ваша помощь… – я даже не представлял, что услышу, если озвучу мысли, внезапно постучавшиеся в мой разум. До этого разговора я, клянусь, даже не планировал ничего подобного. – Не томите, мистер Поттер. Смелее. Стоять под дверью и подслушивать чужую болтовню храбрости хватает, а просто поговорить со старым учителем – нет? – и он чуть искривил губы в пародию на усмешку. – Вы не могли бы заниматься со мной зельями? – брякнул я, шалея от собственной беспардонности. Человек только из тюрьмы прибыл, а я ему уже новую нашёл. Но мне и в самом деле нужно было с чего-то начать своё образование – даже со школьными предметами у меня оказались нелады. Зелья и я – вещи несовместимые, Трансфигурация – не бей лежачего, Астрономия – тут можно только поплакать, Древние Руны – вообще прошли мимо, Арифмантика – да я и название дисциплины в прошлом году впервые услышал. Есть только Чары, с которыми я через раз справляюсь, да Защита от Тёмных Искусств, где я вроде бы неплох с точки зрения таких же неучей, как и я. А всё остальное, что в школе не преподают? Там вообще – тёмный лес и куча дров. – Скажите, мистер Поттер, вы в своём уме? Впервые вижу от вас такое рвение… – глаза зельевара, казалось, клещами вонзились в меня, вытягивая правду. – Или кто-то помог осознать вам собственное невежество? А может быть, есть другая причина, по которой вы так рвётесь ко мне в ученики? Так чтобы не портить жизнь ни вам, ни мне, я могу отвернуться или даже подсказать, на какой полке стоит яд, который буквально через пять минут после смерти отравленного полностью разлагается… – Спасибо, профессор, но я озвучил свою причину, а там – вам решать, – дайте гриффиндорцу во что-то упереться, и вам никогда не сдвинуть его с места. Примерно так можно было трактовать взгляд Снейпа. Но он покорно склонил голову и ответил: – Если вы хотите учиться – я вам помогу, но если причина в другом – лучше не показывайтесь мне на глаза. Прокляну так, что ни один целитель не поможет! И не гляну на вашего покровителя: мальчика для постели он себе найдёт быстрее, чем зельевара моего уровня. Я согласно кивнул и вдруг неожиданно даже для себя расплылся в довольной улыбке. – Тогда до обеда я ещё успею прочесть вам небольшую вступительную лекцию... Что хорошо в уроках со Снейпом – это то, что кроме того, чем ты с ним занимаешься, попутно узнаешь кучу разнообразнейших вещей. Он, конечно, мужик неуживчивый, но в глупости его и слепой бы не заподозрил. А поскольку Снейп всегда считал меня дураком и невежей, то вступительная лекция по зельям включала в себя немного культуры магов, совсем чуть-чуть брачных традиций чистокровных и капельку Тёмных искусств. Совсем чуточку – для примера, но рассказано это было так, что захоти я кому-то сделать больно – полную инструкцию я уже имел на руках. Заодно мы с профессором выяснили, какую основную направленность будут иметь наши уроки, а для первой попытки – иногда я думаю, что профессор либо чрезвычайно умный, либо просто ясновидящий – мне задали сварганить простейшее отворотное, применяемое наружно. Надо ли говорить, что я, превозмогая муки голода и природное отвращение к зельеварению, возведённое в ранг условных рефлексов, тщательно рубил, кромсал и взбалтывал. Большим достижением было то, что мой котёл, от которого зельевар отходил подальше в особо напряжённые моменты, так и не взлетел. И зелье не загустело, не расслоилось и не выпало в осадок, как готов был сделать Снейп, глядя, как я через плечо швыряю в котёл тонкие полосы драконьей печени. Экспериментальный способ закладки компонентов! В общем, когда я дошёл до последних ингредиентов, алхимик жался поближе к выходу, надеясь выжить после того, что носило гордое звание моего зелья. Когда я заявил Снейпу, что я уже его сварганил, он взглянул на моё варево, где, кружась, плавали не уваренные останки невинно убиенных жуков, и ответил: «это точно, что варганили…». И заставил переварить всё заново, но аккуратней и вчитываясь в каждую строку рецепта. Пришлось слушаться, скрепя сердце. На второй раз я уже не демонстрировал удаль и меткость – хотелось выйти из лаборатории ещё в этом веке и, наконец-то, пообедать. Теперь-то я понимаю, почему в отличие от других мужчин среднего возраста Снейп не красовался выпирающим от сытой жизни брюшком, если он столько времени проводит, оттачивая своё мастерство алхимика. Второе зелье уже имело приятный розово-лиловый цвет и однородную консистенцию. И судя по приподнятым индикаторам профессорского настроения – бровям – было довольно неплохого качества. Снейп перелил немного зелья в прозрачную колбу, долго всматривался в него на свет, нюхал, надпить правда не захотел, а потом что-то туда добавил, отчего зелье булькнуло и выпустило клуб белесого пара. – Выше ожидаемого, мистер Поттер, даже если от вас уже ничего хорошего ожидать не приходится, – прокомментировал алхимик, передавая колбу из рук в руки. – А как у вас с трансфигурацией? – Простите? – я разомлел от такой завуалированной похвалы, как кот от весеннего солнышка. – Колбу в бокал перевоплотить сможете? – я честно недоумевал, зачем, когда Снейп, поджав губы и явно злясь на мою недогадливость, сделал всё сам. А потом снова всучил мне в руки уже бокал и добавил, наклоняясь к моему лицу: – Сюда добавить частичку тела того, кого надо отворожить, и облить соперника… Заметив моё ошарашенное лицо, он вполне невинно добавил: – Это к общему сведенью, мистер Поттер. И не нужно на меня так смотреть – в любой запрещённой книге по зельям это написано. Так что ничего сверхсекретного я вам не доверяю. – Угу! – ответил я и постарался придать своему лицу вид скучающего. Получилось явно не очень, потому что Снейп вздохнул как-то особенно жалостливо и изрёк: – Уж и не знаю, преподавать вам Окклюменцию или сценическое искусство, но однозначно что-то надо делать… Однако, что бы он не говорил, у меня всё получилось с первого раза. И раздобыть немного частички тела – домовики, конечно, сменили всю постель, но не догадались, что искусству разврата можно предаваться и на коврике, и в кресле. Вот с последнего мне и удалось отскрести пару засохших капелек ножичком для разрезания фруктов, потому что, и так понятно, с волосами у Тома туговато. И облить Беллатрису за обедом тоже получилось с первого, дебютного раза – это было бы сложнее, будь дамочка не столь эмоциональна. А так всё просто: подлез под локоть в середине её экзальтированной речи, чуть-чуть вытянул руку с бокальчиком и вовремя отпрянул, чтобы на меня не ляпнуло. Финал: Белла визжала и отряхивалась, как собака – сразу видны общие с Сириусом гены, а Том, едва сдерживая порывы своего желудка, старался её успокоить пока цивилизованным способом. Но как только женщина перестала издавать гнусные звуки, он поспешил отойти от неё подальше. А затем началось самое интересное, но полностью подтверждающее профессорские слова: Белла носилась за Томом по комнате, а он, стараясь не уронить собственного достоинства, максимально быстро от неё улепётывал. Со стороны выглядело это довольно комично, так что самое сложное во всей операции состояло не забиться в припадке гомерического хохота. Но, к слову, долго это не работало. Точнее, работало бы, если бы Том не догадался и не вызвал нас со Снейпом в свой кабинет. У нас что, на лбу написано, что это мы во всём виноваты? Стояли мы, значит, перед разозлённым Томом, как два провинившихся мальчишки перед воспитателем: ручки перед собой в «замочке», головы опущены, носы хлюпают. Ладно, это я переврал: Снейп да чтобы хлюпал носом или голову повесил – не бывает. Том сверлил нас яростным взглядом. Мне даже стало казаться, что сейчас он решит, что мы – тайные любовники, пустит Аваду сначала в Снейпа, потом – в меня, и не станет ничего слушать. Но он, пробарабанив по столешнице мелодию, приличествующую торжественному моменту казни, вдруг совсем спокойно спросил: – И кто будет каяться? Я вытаращился на Тома, как на слегка и бесповоротно тронутого. Но, понимая, что мне в любом случае достанется меньше, начал нести полную околесицу, которую только смог выродить мой, видно таки и правда, дефективный мозг. – Мой Лорд, – начал я, и у Снейпа отвисла челюсть: понятное дело, наедине я его так не называю, а тут – блюду его авторитет, – вы сами делали мне замечание о моём вопиющем невежестве. Поэтому я попросил профессора Снейпа дать мне несколько уроков по самой загадочной для меня дисциплине – зельям… Спустя четверть часа моего монолога в том же духе, и глаза Тома стали подёргиваться сонной мутью. Но усилием воли он встряхнулся, хлопнул ладонью по столу, прерывая мои долгие изъяснения. – Гарри, я, по-твоему, слабоумный? – я отрицательно замотал головой, понимая, что где-то прокололся. – Северус, пойди погуляй пока. Я тебя потом вызову… Зельевар поклонился, ни на гран не теряя своего достоинства, и бесшумно покинул комнату. – А теперь, мой дружочек, я хочу знать всё и даже больше об этой истории с зельем… Моё красноречие тут же меня покинуло, и я, запинаясь и коверкая слова, принялся за рассказ, на этот раз ничего не утаивая. Если бы я мог утаить, я, конечно, бы попытался, но против Легиллименции мой мозг был слаб и неподготовлен. Том не упрекал и даже зло не комментировал вырисовывающуюся картину, как обычно. Наоборот – зычный смех Волдеморта то и дело разрывал чопорную тишину кабинета. Всего один раз за всё моё повествование Том рассерженно сцепил зубы и зашипел, не контролируя собственную ярость. Легко можно догадаться, что его так разозлило. Наверняка, его ещё преследовало зрелище кровавых пятен в нашей постели и шок, что это он своими же… руками причинил мне вред. Я постарался отвлечь его от неприятных воспоминаний преувеличено бодрым описанием моих успехов на зельеварческом поприще. От хохота Волдеморта закладывало уши. Не думаю, что хоть кто-то из Пожирателей видел своего босса таким: лежащим на полированном столе лицом в сгибе локтя и подёргивающимся от очередного приступа неудержимого смеха. Закончив рассказ, я ещё какое-то время наблюдал, как Том вытирает слёзы с глаз – кстати, они у него совершенно обычные, прозрачные, – а потом, изловчившись, он схватил меня за талию и усадил к себе на колени. Вместо злости, которая кипела ещё три четверти часа назад, в алых глазах Тёмного Лорда плясали задорные смешинки. Простимулировав моё внимание поцелуем, Том, наконец, принялся за наш приговор: – По поводу уроков у Северуса могу сказать только одно: я полностью одобряю. И выбор предмета, но ещё больше – учителя. Касательно отворотного зелья… Я, конечно, понимаю и принимаю твоё желание отвадить Беллу от меня, но, во-первых, Гарри, я – не твоя вещь и простым «Акцио» ты меня не призовёшь. Потому что я имею собственную волю… Он чмокнул меня в нос и усмехнулся, смягчая резкость тона. – А Белла – это Белла. И этим всё сказано, как бы она не хотела и что бы не говорила, а я никогда с ней не спал и начинать не собираюсь. Во-вторых, подумай сам, стал бы я тебя отговаривать от возвращения на остров, если бы хотел заменить? И он ущипнул меня за ягодицу, жмурясь, как сытый книззл. – Сменить молодого и красивого любовника на потрёпанную ведьму? – я попытался сделать преувеличенно умный вид, от которого Том снова зашёлся смехом. – Вот-вот, подумай – тебе не помешает иногда шевелить извилинами… – Ушами я умею шевелить. А извилины… Это к Снейпу! – я широко улыбался, ёрзая по костлявым коленкам Тома. – Снейп Снейпом, а жить надо начинать своим умом, а не чужим. И в-третьих, нам с тобой сразу следовало придумать запирающие на нашу спальню, а не надеяться на порядочность людей, у которых её отродясь не было. Ну, может у парочки она и есть в рудименте, но Белла в эту пару не входит никаким боком. Она и мужа, и деверя – не говоря уже за тебя – со свету сживёт за одну только мою похвалу. На что она готова ради моей постели я боюсь представить: наверное, и меня под Аваду пустит, если я ей мешать буду! И, наконец, в-четвёртых, домовики отрапортовали, что наши комнаты готовы. Идём? И мы рука об руку двинулись по направлению к спальне. Коридор остался прежним, только дверей в нём стало на одну больше. Либо же я страдаю последней стадией ненаблюдательности. Я аккуратно приоткрыл лишнюю дверь и робко вошёл, чтобы обомлеть на самом пороге и остаться стоять, хлопая глазами и закупоривая собственным телом вход, куда рвался нетерпеливый и заинтригованный Том. Наверное, домовики особняка Слизеринов были все, как один, знакомы с Добби. Иначе чем ещё объяснить такой блат, я просто не знаю. В отличие от старой нашей спальни здесь было очень много света – комната прямо утопала в золотистых лучах дневного светила. Стены цвета кожи ангелов на старинных картинах только усиливали это впечатление. Мебель из светлого дерева с кокетливыми завитками и большая кровать под балдахином из персиковой органзы, по которой в лучах солнца пробегали волнами искры и напоминали мне лунную дорожку на ночном океане, дополняли удачный ансамбль. Меня словно вернули в раннее и беззаботное детство, каким оно, конечно, не было, но почему-то таким вспоминалось. Я запрыгнул на кровать, которая бесшумно пружинила подо мной, пару раз подпрыгнул, сминая безупречно гладкое покрывало и соскочил с другой стороны. Несколько больших ваз с охапками белоснежных и кроваво-красных цветов разбавляли это пастельное великолепие. И всё мне надо было потрогать, и всё мне надо было пощупать. Ванна, которую я нашёл, признаюсь, с трудом и только по золотистой ручке, была совершенно другой. Небесно-голубой кафель, белоснежная ванна и мозаика, на которой по летнему небу плыли пушистые и лёгкие облачка. Том ходил за мной следом, молчал, удивлённо поднимал брови на каждый мой выкрик: «смотри, какой…». Впрочем, разгадка была рядом. Оглядев всё, что могло представлять для него интерес, Томми открыл дверь между нашими апартаментами и вошёл, пробормотав: – Ну, посмотрим, что досталось мне. Я ринулся за ним. Как мы с ним два разных человека, так и наши комнаты различались практически кардинально. Раньше элегантная, но безликая комната, как раз такая, как говорят – для гостей, преобразилась в спальню респектабельного англичанина: стены затянуты бордовой тканью с набивным рисунком, нижняя часть которых скрыта под тёмными панелями, массивная мебель из дуба и бархатные шторы, создающие в комнате уютный и интимный полумрак. Не знаю, обладают домовики какими-то зачатками Легиллименции, но комнату они сделали точно под Тома. Как и мою – точно для меня. Том, явно пребывая в благостном расположении духа, упал на новую кровать и вдруг нахмурился. Я побыстрее взобрался к нему – аллилуйя, новая кровать даже не думала скрипеть – и улёгся рядом, нащупывая его ладонь. – Осталось решить последний момент… – внезапно заговорил Том и повернул своё лицо ко мне. – В чьей постели мы будем спать? Я рассмеялся от нелепости вопроса. – Каждый в своей! Представь, как будет возбуждающе пробираться в чужую спальню под покровом ночи, чтобы заняться там любовью. Заодно и узнаем, кто из нас нетерпеливей… *** Дни потекли плавно и размеренно. Том пропадал на своих собраниях и светских раутах под Оборотным, а я усиленно учился под руководством Снейпа, если Тёмный Лорд не находил ему срочных и сложных заданий. А вот в наших с Томом отношениях всё оказалось проще. После ужина, тет-а-тет или вместе со всеми, мы разбредались по своим комнатам, где начиналось самое сложное – ждать. Ожидая, когда он, наконец, войдёт ко мне, я умудрялся надумать такое, что тут же подхватывался и нёсся к двери между нашими комнатами, где обязательно сталкивался с Томом, точно с таким же выражением на лице, что и у меня, нос к носу. Терять одежду мы начинали тоже там. А вот куда на этот раз потянет нас, ко мне или к нему, не мог предугадать никто, поэтому Пожиратели, если требовалось что-то срочное, стучались сначала в комнату Тома, а потом, если никто не отвечал, то ко мне. Или там, или здесь, но Волдеморту не было покоя от собственных подчинённых.