Я тебя не отдам (рабочее)

Одежда, еда, забота – всё было. В детстве я бы это всё оценил по заслугам – может быть, в порыве жгучей благодарности даже назвал бы Молли матерью. Но детские годы и присущая им наивность давно канули в Лету. Поэтому в тот момент я лишь спешно соображал, как же мне выйти из этой тюрьмы. Светлой, чистой, наполненной ароматами выпечки и лукового супа, но самого настоящего узилища. Поначалу я действовал так, как от меня и ожидали. Попросился гулять, аргументируя тем, что свежий воздух полезен для здоровья. Но этот аргумент, как самый затасканный, тут же разбили наголову кудахтаньем о безнадёжно больном мальчике. Словно мне судилось упасть прямо под дверями дома и умереть без покаяния. А нет ничего страшнее для Ордена Феникса, как не услышать покаяния самого любовника Волдеморта Первого Ужасного. Это витало в воздухе, хоть и не было озвучено. Интересно, что они хотели услышать? Что у Тома два члена, щупальца вылезают из задницы, а сексом он любит заниматься исключительно на дыбе? Вторая попытка была вялой и в успех её, честно, я не верил с самого начала. Я припомнил товарищам-орденцам, что в отличие от них, у моих родственников были и мозги, и деньги, а мне остаётся только контролировать доходы и расходы. Короче, я заявил, что мне нужно в банк. Грюм, который кудахтал о моём здоровье ничуть не меньше остальных, глянул на этот раз на меня, как Авадой одарил, и вполне доходчиво объяснил – мал ещё! Это я-то мал?! Мальчик, который был уже совершеннолетним по всем законам?! Ах да, моё совершеннолетие вспоминалось, когда речь шла о смертельной схватке с Волдемортом! А магические улицы, они же в разы страшнее и опаснее – не дорос я ещё до таких ужасов! У меня была задумка всё это высказать ему в лицо, но стоило скосить глаза и узреть, как нервно поигрывает палочкой бывший аврор, как запал стух, даже, как следует, не разгоревшись. Конечно, мою сговорчивость тут же списали на вбитое с детства послушание. Каждый из этой своры считал своим долгом подойти и потрепать милого мальчика по голове. Слушайся старших, милый Гарри, слушайся… Даже если они тебе, в лучшем случае, знакомые родителей, засветившиеся с ними рядом на одной фотографии! Мне не оставалось ничего иного, как закопаться в книги и искать в них ответ, как мне выбраться из этой весьма непростой ситуации. Кикимер старался, как мог, чтобы скрасить моё вынужденное заключение: готовил мне вкусненькое, таскал книги из библиотеки и развлекал рассказами о детстве Сириуса, Регулуса и их кузин. Мне, и правда, немного легчало. Но ненадолго. И причиной этого «ненадолго» становился почти всегда Аластор «Гэл» Грюм. Не знаю, что за свободные токи струились в его, не один раз контуженой голове, но постоянные нападки с его стороны мне порядком надоели. То он плавно намекал, что мальчики Волдеморта постельным способом – при этом он сально щерился и «играл» бровями – находят своё место в жизни. Интересно, не на своём ли примере это было проверено? Впрочем, я не хочу этого знать, поскольку при положительном ответе, я не удержусь и при встрече наговорю Тому резкостей… То подсовывал бульварную прессу с такой ерундой обо мне, что надо быть просто идиотом, чтобы этому бреду верить. То принимался меня расспрашивать о житие-бытие у Тома. Очень хотелось или послать его, причём сделать это нарочито грубо и подальше, или сказать: «Спасибо за беспокойство! Задница после волдемортовского гостеприимства не кровоточит!», но я из последних сил сдерживался. Ел и пил я всё подряд: промаявшись паранойей с недельку, я приказал Кикимеру проверять мою еду и напитки на посторонние примеси. Пока сбоев не было. Но кто сказал, что причина была только одна? Увы, хотелось бы да не судилось. Вторая причина, из-за которой я буквально бредил свободой, была Джинни Уизли. Да-да, она, конечно, подросла и похорошела. Многие даже сказали бы, что она – роскошная девушка. Может, внешне она и роскошна, но, Боже мой, как же она назойлива! Жвачка на горячей сковороде не так прилипчива, как эта мисс из клана Уизли. Я сто пятьдесят раз поблагодарил того, кто сверху следит за нашей жизнью, что Кикимер признал во мне хозяина, потому что поход даже в туалет оказался невозможным без сопровождения красавицы Джинневры, у которой при виде меня взгляд делался томный, с поволокой. Поймите меня правильно: я не против томных взглядов, как таковых, но не у семнадцатилетней девушки из хорошей семьи. Как-то не вязался он у меня с образом порядочной. Конечно, не мне об этом говорить: мой постельный опыт тоже не пристало иметь порядочному юноше из хорошей семьи, но я в женихи к невинной прелестнице не набивался. Наоборот – вернуться в постель, где я свой опыт и получал, было самым заветным моим желанием. Что же касается Джинни, то утром она уже поджидала меня с того, доступного ей, как гостье, отрезка коридора, откуда появлялся я, и провожала на завтрак, словно без её помощи мне грозило заблудиться в особняке. А дальше она таскалась за мной весь день до того самого часа, когда я, широко зевая, уходил спать. Поначалу она болтала без умолку, хотя я всегда думал, что из неё лишнего слова не выдавишь, но после моего замечания, что в библиотеке – а дело было там – люди читают, а не трещат, как сороки, она немного поутихла. Жаль, что ходить за мной тенью не перестала. Ещё одна бедная и наивная девочка, влюблённая в образ героя бульварной хроники. Но всё же с ней можно было перекинуться парой-тройкой слов, насколько позволяли наши с ней кругозоры, а вот Рон… До сих пор не могу понять, на чём основывалась наша дружба – круг интересов его и мой не соприкасались никаким сегментом. Мне со временем стал безразличен квиддич, светскими сплетнями я не интересовался никогда, а Рон буквально жил этим. Не знаю, как у него обстояли дела с Гермионой, но меня сильно пугала его страсть, с которой он пересказывал бредни очередной Скитер. Точно с таким же запалом он допрашивал отца, когда тот возвращался с работы. Нет, его не интересовала работа Министерства – его интересовали скандалы, слухи и домыслы, гуляющие министерскими коридорами. С таким же подходом он попробовал подкатить и ко мне, но вот тут-то и нашла коса на камень – он сильно обиделся, когда я посоветовал ему заняться своей личной жизнью, а не жить чужой. Впрочем, я добавил, что между мной и мадам Лестрейдж всегда искры летели – остальное он может представить и сам. И Рон, в силу своих убеждений покрасневший до цвета благородного пурпура, поспешил закрыть эту тему и принялся за другую. Квиддич! Надо сказать, я помню истинных фанатов этой игры: того же Вуда или Джонсон. И они никогда не интересовались ничем, кроме мётел, фигур высшего пилотажа и стратегий. Честно говоря, я не помнил, чтобы они выясняли, кто на ком женат и кто у кого ходит в любовниках. Рона интересовало это в первую очередь. А хуже всего то, что зная о моём заточении, что я фактически замурован в этом мрачном особняке, он вздыхал и сетовал, что мы не можем пойти и погонять за снитчем. Мне хотелось прибить его за невольные дразнилки. Квиддич меня не интересовал, но постоянно курсировать между библиотекой, кухней и спальней кого угодно соблазнит полетать на заброшенном пустыре – не мечта сезона, но хоть что-то не столь монотонное. Так что злился я на Рона ещё и за его удивительную нечуткость. Возможно, свою роль сыграло ещё и то, что в своём друге я подобные недостатки не замечал бы или постарался бы объяснить ему некоторые истины, а Рона я уже давно считал для себя абсолютно чужим человеком, с которым связаны какие-то приятные воспоминания и всё. К тому же моё окружение, и Том в первом ряду, понемногу воспитывало во мне некий снобизм, который раньше или прятался, или попросту отсутствовал во мне. Наверное, с позиции Рона я отличался от младшего Малфоя только отсутствием метки, а, может, казался ему гораздо хуже Хорька – Грюм не мог не просветить моего бывшего друга, из-под кого, я, по его мнению, выполз. В общем, из друзей «не разлей вода» мы превратились в двух парней с диаметрально противоположными взглядами на жизнь. Тот месяц, который я провёл взаперти в собственном доме, сделал из меня настоящего лицедея. К концу октября я научился улыбаться по заказу. Пришлось, конечно, тренироваться возле зеркала, но люди, кто мало меня знал, могли принять мою улыбку за искреннюю. Научился говорить комплименты и всякую ерунду, которую от меня хотели слышать, но и понимал, что мало-помалу я теряю себя. Меня засасывала эта игра, рутина, этот круговорот однообразия: подъём-завтрак-Джинни или Рон-обед-библиотека-ужин-отбой. И улыбайся, чёрт побери, скалься – они любят твою маску благополучия! Дамблдор появлялся регулярно. Он взял в моду отводить меня в сторону и, преданно заглядывая в глаза, спрашивать: – Как ты, мой мальчик? Может, тебе что-то нужно? Мой ответ не менялся с самого первого раза: – Всё хорошо, профессор. Благодарю, ничего… А дальше обязательно делался намёк: прозрачный или почти грубый, но всегда в одну сторону: мне нужно окончить школу, и какая мы отличная пара с Джинни. Я не спорил ни с первым, ни вторым. Ведь чтобы поспорить и выиграть спор, нужно было привести аргументы, а я свои озвучивать не хотел. Но в такие дни томный взгляд Джинни становился не в меру мечтательным, словно я уже веду её под венец под лепестками флёрдоранжа, сыплющимися с пронзительно-голубого неба. Я не в силах был объяснить девушке, что она-то хороша, но я не собираюсь на ней жениться. И дело не в том, что мне противны женщины, и я не могу смотреть в их сторону. Просто с отцовскими генами мне, видимо, передалась его преданность одному партнёру. Потому что никого, кроме Тома, я рядом с собой попросту не видел. А пудрить мозги наивной девочке – как-то и не по-мужски, и не по-человечески: я всё равно останусь благодарным семье Уизли за их любовь и поддержку в самые сложные для меня времена, какие бы цели они на тот момент не преследовали. В один прекрасный день – для середины октября было на редкость ясно и солнечно – я проснулся гораздо раньше обычного. За окном едва загорался рассвет, когда меня выдернуло из сна. Мне, как обычно, снился Том на нашем острове. Сонный, расслабленный, он отмахивался от настырного солнечного зайчика, который так и норовил посветить именно в глаза. Мне защемило сердце ещё до того, как я проснулся. Я думал о Томе каждую свободную минуту и половину занятых. И обругал себя, наверное, тысячу раз, что не к месту проявил свою гордость. Даже не гордость – никому не нужную строптивость. Понятное дело, что заснуть мне не удалось, сколько я ни крутился. С тягостным вздохом, что сегодня моя пытка Орденом Феникса продлиться на несколько часов дольше, я поднялся, привёл себя в относительный порядок и, смирившись со своей участью, спустился в кухню. В это время большая часть здешних обитателей ещё спала. За столом куковала немного сонная Джинни в игривом ярком платье, словно она только вернулась с вечеринки, и миссис Уизли, в кои веки не хлопочущая у плиты, а неспешно попивающая чай. Я по своему обыкновению, остался у двери, не привлекая внимания. – Ладно, мама, мне пора пойти и привести себя в порядок, пока наш мрачный, но притягательный Герой-На-Час не проснулся… – Эх, Джинни, Джинни… – миссис Уизли покачала головой. – Мам, хочешь упустить такого зятя? Чем Гарри мне не жених? – Нет, ну что ты? Гарри – хороший мальчик. Даже странно, что без родителей да с теми магглами, вырос такой парень. Да что ни говори, а я не вижу, чтобы у тебя блестели глаза, когда он появляется, или ты старалась сделать что-то для него. Как было у нас с твоим отцом. Ты думаешь, мать у тебя глупая – не видит, как тебя науськивают? И что сулят? Шубу песцовую с собой в кровать брать будешь? – Мамочка, ну какая же ты у меня несовременная. Любовь, всякая чепуха романтическая! Кому она нужна? Это в ваши годы так было модно! А мы практичнее: чувства уйдут, как у вас с папой, а шуба, деньги и, главное, могила мужа останутся навсегда! Ну всё – не ругайся! Я уже взрослая – сама всё знаю! Я едва успел заскочить в какую-то кладовку, как дробный стук каблучков возвестил, что моя «соломенная» невеста уже унеслась штукатуриться для встречи со мной. Напомните, я считал её наивной и доброй? Наверное, в прошлой жизни. Я был зол. О, как же я был зол! Я влетел вверх по лестнице и попадись мне Джинни на лестнице, я бы её… Но что-то бы точно сделал! И заперся у себя в комнате. В поисках решения я метался из угла в угол и даже не замечал моего любимого пирога, который Кикимер приготовил, чтобы подсластить пилюлю. Внезапно мне в голову постучалась здравая мысль, которую я и поспешил озвучить испуганному домовику: – Кикимер, но ведь внизу сейчас занята готовкой миссис Уизли? И она не выходила из кухни уже достаточно долго?.. – Проклятая предательница Рода распоряжается в доме хозяина Гарри, как у себя дома… – подтвердил своим брюзжанием эльф. – Тогда как ты мне приготовил пирог? Или ты его готовил не сегодня? Домовик выпучил на меня и без того огромные глаза и запричитал: – Кикимер – хороший эльф, он готовит для хозяина Гарри только свежее и лучшее… – Тогда – как? – прервал я бесконечный поток оправданий. – У Кикимера есть своя кухня… – признался домовик, чуть ли не шаркая ножкой. – И если мне понадобиться забаррикадироваться в хозяйской части дома, то голодная смерть мне не грозит? – Хозяин Гарри приказывает Кикимеру наложить защиту на дом? Как бы не была соблазнительна идея перекрыть все выходы и затеряться в этом доме, я понимал, что это утопия. Ну, сколько я так просижу? Ну, неделю, ну, месяц – но выть при таком раскладе начну точно. А дальше что? Герой на час… Этого определения меня, любимого, мне хватило, чтобы почувствовать себя на редкость отвратно. Дни в этой тюрьме и так безрадостные, но малышка Джинни смогла сделать их ещё хуже, выставив меня новым воплощением древнейшей профессии. Но почему-то именно этот коротенький разговор и что-то сдвинул внутри моей головы. Я хотел быть порядочным и воспитанным, но кажется, забыл, где нахожусь, и кто меня окружает. И понемногу родился ОН. План! Я вернулся в свою комнату и первым делом попросил Кикимера принести все книги, касающиеся Фиделиуса. Хотелось бы не напортачить в таком серьёзном деле. До завтрака, на который я спускался обычно, у меня был час. Часа хватило, чтобы превратить мой мозг в кашу из отрывочных сведений об этом нелёгком колдовстве, и понять, что с таким образованием, как у меня, далеко не уедешь и даже не уползёшь. Но от спуска в кухню и утреннего протокольного оскала моё самобичевание спасти меня не могло. Даже щедрый ломоть пирога, который я умял, обдумывая планы мести, не смог погасить неудовлетворённости самим собой. Я – неуч и неудачник! И с таким настроем я спустился вниз снова. Теперь уже я не задерживался у входа, а сразу вошёл внутрь. Джинни не было – я вообще заметил, что она не жаловала домашнюю работу – а миссис Уизли металась, как огромный бладжер, вся погружённая в готовку. Мне стало жаль эту замученную женщину, но, увы, без неё мой план сразу обрекался на полный и безоговорочный провал. Уже тогда, в восемь утра, она была словно загнанная лошадь. Завидев меня, она улыбнулась немного растерянно и виновато и снова закружила в вальсе с половниками и не чищенной картошкой. Мне почему-то вспомнилось, как Драко Малфой подначивал Рона его мамочкой. Я даже уверен, что Нарцисса Малфой слегла бы с инфарктом сразу же после одного такого же завтрака, а все остальные чуть позже – от отравления её кулинарным «талантом». Но, конечно, Рон, как и многие другие, предугадывали по обложке суть книги, и поэтому красивая Нарцисса виделась им куда в лучшем свете, чем трудяга Молли Уизли. – Давайте, я вам помогу! – предложил я, прерывая воистину завораживающее действие – таинство приготовления пищи. На миг миссис Уизли замерла и в глазах, таких же янтарных, как у дочери, блеснули слёзы. – Если тебе не сложно… С тех пор я каждое утро вставал пораньше, чтобы успеть помочь миссис Уизли с завтраком. Немного напрягало отсутствие палочки, но все твердили, что при мне её не было. Якобы, потерялась. И это был ещё один фактор, из-за которого я так рвался выйти из особняка. Сегодня палочки нет, а завтра её обнаружат на месте резонансного преступления. И Азкабан станет для меня вторым домом. К сожаленью, и последним. Как аргумент оставалось то, что Том может меня оттуда вызволить, но аргумент весьма и весьма ненадёжный, как по мне, ведь меня можно засадить по решению закрытого заседания Визенгамота и без уведомления общественности. Не думаю, что кто-то из Пожирателей каждый день или хотя бы неделю рискует своей жизнью, чтобы достать свеженькие списки узников, надеясь отыскать там меня. Не такая я уже и важная птица. А для некоторых – так вообще кость в горле. Наше плодотворное сотрудничество продолжалось где-то пару недель. Я, наконец, занял руки, а миссис Уизли немного посвежела. Мне даже стало понятно, почему, как говорил когда-то Ремус, Молли Прюэтт пользовалась успехом у парней: в ней было море энтузиазма и куча идей. Жаль, время направило все её стремления только на семью и бестолкового мужа, хотя стоило посмотреть на Грюма и мне становилось ясно, что мистер Уизли и не самый плохой муж. Но всё равно я не верил, что с таким мужчиной как Артур можно себя почувствовать в безопасности. Кроме работы по дому мы находили массу тем для разговоров. Молли, конечно же, знала великое множество того, о чём я не имел ни малейшего понятия. В конце концов, она была рождена и воспитана в духе чистокровных волшебников. С другой стороны, я не мог понять её желания перечеркнуть всё, вложенное в неё, и жить, как человек без корней и рода, фактически отказаться от собственных родителей. Для меня это всегда было и оставалось больной темой. Но это был её выбор. Я не знал, на чём он основывался, но подозревал, что не просто так. Лезть к ней в душу я не стал, а она вспоминать о событиях своей молодости не захотела. Зато навела на мысль, посоветовав найти очень занятную книгу, названную автором просто – «Песчинка». Я видел эту книженцию, размерами как «История Хогвартса», но подумал, что о пустынях и кактусах, даже магических, успею прочесть в другой раз. А она-то оказалась вовсе и не о пустынях, и даже не об оазисах в пустынях. Хорошо, что Молли – она мне разрешила так себя называть – не рассказала своим близнецам о ней: в книге содержалась масса рецептов, как мелким действом испортить сильное волшебство. Фиделиус мне снять с их помощью, конечно, не удалось бы, но вот доставить много неприятных моментов Хранителю – легко. Книгу из библиотеки я изъял в тот же день, но ничем вычитанным пока не воспользовался – стоило выждать подходящее для шалостей время. Конечно, кое-где в наших новых отношениях пришлось и полицемерить, например, похвалив её дочку-умницу, которая за всё время моего пребывания в особняке так и не удосужилась помочь матери с готовкой или уборкой. Где она пропадала, когда не приставала ко мне, оставалось тайной, и Молли мялась и тушевалась, когда я её об этом спрашивал. Но, в общем-то, все были довольны моим новым увлечением. Рядовые фениксовцы хвалили нашу стряпню, особенно почему-то меня, словно Молли была у меня на побегушках, а не наоборот. А Грюм даже язвил, что из меня выйдет прекрасная хозяюшка. Но его не магический глаз неотрывно смотрел на бант из завязок фартука и ниже. Будто бы именно тем местом я и готовил ему завтраки.

***

И вот в день, который был отмечен в моём календаре как день «Х», я завёл разговор о тратах на еду, одежду и всё остальное. Судя по тому, что с каждым днём блюда на нашем столе становились всё диетичней и диетичней, с деньгами у четы Уизли было негусто, а остальные великодушно предпочитали этого не замечать. Хотя отсутствием аппетита не страдал никто. И не чурался попросить добавки. Честно говоря, я даже не горжусь этой победой – уговорить женщину, уставшую от постоянной работы по дому и нехватки денег, было совсем несложно, а какие-то зловещие планы её мозги держать, по-видимому, не привыкли или не захотели. В этом Рон, кажется, пошёл в неё. Поэтому миссис Уизли с лёгкой душой и, судя по всему, не задумываясь, вручила мне палочку, наверное, кого-то из детей, и отправила за покупками, прекрасно понимая, что для этого мне придётся зайти в Гринготтс. Я осознавал, что мне нужно сделать всё очень и очень быстро: заглянуть к Олливандеру, вступить в наследство, да ещё и написать заявление об утере палочки. Да и неплохо было бы дать весточку Тому. Если он меня, конечно, ещё ждёт и не злится. Я бы мог сбежать и даже не морочить голову по поводу оставшихся: внезапно появился, внезапно и исчез, но мне не хотелось оставлять дом и наследство Сириуса, как Рим варварам, на разграбление. Поверьте, я видел, что сделали с доступной частью библиотеки Блэковского особняка – наверное, таким способом выразили своё отношение к почившему хозяину. Кое-что испортили, развели откровенный бардак, чтобы не было заметно, сколько всего из этого дома попросту вынесли. Кикимер, как мог, спасал родовое достояние, но что может сделать один бесправный домовик против толпы привилегированных господ? Утащить удалось крохи. Немного серебряной посуды и два редчайших фолианта и это, судя по записям домовика, из огромного стеллажа на двадцать дюжин томов и трёх полных сервизов. За каминные безделушки я молчу: антиквары Лютного неплохо, должно быть, заработали на них – спасибо Наземникусу Флетчеру и таким, как он! Только поэтому я и планировал вернуться. Ну и покупки Молли тоже должен был кто-то принести… Итак: Олливандер, банк и аврорат. Я каждый миг боялся, что мой план полетит в тартарары: кто-то очнётся раньше времени, узнает, где я, и всеми доступными способами постарается меня вернуть. Даже применив силу и рассказывая потом, что я до сих пор странным образом не выздоровел. Или заболел окончательно, но теперь психически. Однако до магазина палочек я добрался быстро и без особых приключений. В моём плане оказался лишь один прокол: на дворе изливался дождями ноябрь и холод стоял жуткий, а Ронова куртка, вонявшая какой-то собачатиной, была мне очень велика, и под неё постоянно задувало. Пришлось использовать чары, но и они из-за несоответствия палочки развеивались очень быстро. В магазин я заскочил, вытирая уже сопливый нос. У Олливандера было всё по-прежнему. Разве что он стал ещё больше походить на призрак: тонкие пальцы с полупрозрачной кожей, бледное, будто бы светящееся во мраке магазина лицо и глаза, в которых отражалось то ли безумие, то ли вселенская мудрость. Палочки я перебирал долго: ни одна так и не смогла дать того ощущения родства и уюта, как моя утерянная из остролиста. И что интересно: чем больше я отвергал палочек, тем азартней становился мистер Олливандер. Наконец, захохотав, как окончательно сбрендивший, он запрыгнул наверх своей лесенки и с верха стеллажа вынул пару старых коробок. Паутина с пылью потянулись следом, словно не желая расставаться со старыми друзьями. Мы по очереди чихнули, сказали положенное: «Bless you!» и принялись осматривать «добычу». Палочки в коробках оказались старыми и весьма потрёпанными, если так можно сказать об инструменте волшебника. Я уже хотел отказаться от такого товара – не любить ношенную одежду и приобрести палочку, бывшую в употреблении, меня не привлекало – но первый же артефакт, едва коснувшись моей ладони, испустил такую волну мощи, что я и думать забыл о её происхождении. Да, это была не моя детская палочка – это было нечто совершенно иное. Сила, напор, уверенность. А переполировать заношенный артефакт можно легче, чем заштопать дыру в носке. Так утверждал мистер Олливандер, и ему, как мастеру, пришлось поверить. Я, не задумываясь, выскреб все деньги, которые оставались у меня после покупки одежды миссис Уизли, и заплатил. Их как раз хватило: в кармане осталась тоскливо звенеть буквально пара кнатов, на которые разве что лакричных конфет купить можно было. Из магазина я вышел позже, чем планировал: башенные часы показывали достаточно ясно, что время завтрака давно минуло. Значит, нужно тем более быть внимательным и ускорить процесс: я был почти уверен, что меня кинулись. Но я прекрасно понимал, что другой возможности у меня не будет, а посему, поминутно оглядываясь и натянув капюшон куртки на самое лицо, я почти побежал к банку. Там меня уже ждали: «Гэл» стоял у кафедр с гоблинами, а мистер Уизли маячил у входа к сейфам. Оба крутились вокруг своих осей, как две большие юлы, выискивая в толпе, но то и дело на кого-то отвлекались: многочисленные посетители банка решили, что они – координаторы для обслуживания клиентов, и постоянно их о чём-то спрашивали. И если мистер Уизли вполне терпеливо объяснял – на его лице в это время даже цвела улыбка, то Грюм огрызался и дёргался. На редкость малосимпатичный человек. Я прокрался в тень огромных колонн, а потом, прикрываясь вездесущими людьми, прошмыгнул старому аврору за спину. Гоблин посмотрел на меня, как на ненормального, когда я сначала шёпотом попросил его говорить тише, а потом изложил цель моего визита. Но проследив за направлением моего панического взгляда, он выскользнул из-за стойки и едва слышно пропищал: – Прошу за мной, – нырнул в неприметный закуток. Оказалось, что все большие двери в банке сделаны специально для людей и представителей других рослых рас, а гоблины чаще всего пользуются совсем иными путями. И пусть я и невысокого роста, но взрослый гоблин мне где-то на два дюйма выше пояса. Начало пути я преодолел, скрючившись в неимоверную фигуру, то и дело прикладываясь спиной и головой о низкий потолок, а затем плюнул на всё и встал на четвереньки. Мне повезло, что пол в банке был относительно ровный – представляю, что было бы с моими коленями, если бы это было не так… Но всё равно мозоли на коленях мне были обеспечены. Я чувствовал себя таксой, охотящейся за лисой. За лису у меня был гоблин, который, чтобы не смущать меня, шёл быстро, и не оглядываясь, но то и дело подбадривая: – Ещё немного, сэр, и мы будем на месте! Меня, вылезшего из хода и ещё немного дезориентированного непривычным светом и атмосферой, царившей тут, невесть откуда появившиеся гоблины подхватили под белы рученьки, почистили магией и усадили в кресло, которое тоже было для меня слегка маловато. Но моя спина и колени были и этому рады. Гоблин, который вёл меня своими тропами, тут же исчез, а его место занял другой, постарше. Конечно, у гоблинов возраст определить непросто, но мне чисто интуитивно показалось именно так, да и морщин на страшненькой мордочке было куда больше. Он чинно представился, назвав такое имя, которое я многократно повторил про себя, чтобы хотя бы его выговорить. Запомнить его дольше, чем на час, и это с постоянным повтором, мне было не под силу. Дальше он уселся напротив, неспешно развязывая тесёмки толстой папки. Меня удивило то, что с меня не потребовали ничего для установления моей личности. Ну вот, не успел я подумать, как мне протянули лист пергамента с красочно оформленными колонтитулами и каллиграфически выписанным текстом. Пока для меня это была абракадабра: буквы складывались в бессмысленные слова. Не просто поменянные местами – так ещё можно прочитать хоть что-то – а на самом деле сущая ерунда, записанная латиницей. – Прижмите указательный палец руки, которой обычно колдуете, к красному кружку на пергаменте, – проинструктировал меня гоблин. Я прижал. Несколько мгновений мы сидели над пергаментом, затаив дыхание, но потом по поверхности свитка пошла рябь, буквы шустро сдвинулись с места и перемешались, создавая совсем иную картину. Гоблин с лёгким поклоном взял в руки завещание и принялся разбирать юридические формулировки. Судя по тому, что лист был заполнен весь и достаточно мелко, мне зачитали только самое необходимое, убирая словесную мишуру, свойственную официальным документам. – Итак… Гарри Джеймс Поттер… Согласно магическому завещанию вашего крёстного, Сириуса Ориона Блэка, вы являетесь единственным и полновластным владельцем всего состояния семьи Блэк, движимого и недвижимого. Опись прилагается. Исключение составляют расходы на юридические издержки в размере ста семидесяти трёх галлеонов, тридцать пять сиклей. Наследство может быть передано кровным наследникам или супругам, с которыми прожито в магическом браке не менее пяти лет. Вопросы есть? – Эм-м-м, нет. – Вот опись имущества, которое вы наследуете… – гоблин протянул мне тонкий свиточек пергамента. Я неловко перехватил рулончик, но удержал только верхний край, отчего свиток упал на пол, быстро разворачиваясь. Пергамент оказался длиной пару ярдов, но такой тончайшей выделки, что весь светился. Я бросился скручивать его обратно, невольно краснея от собственной неловкости. Гоблин же сделал вид, что не заметил, с головой погружаясь в привычный мир финансов и юриспруденции. – Кроме того, – также монотонно заскрипел гоблин, когда я сел обратно в кресло, сжимая в ладони строптивый свиток, – вашим крёстным было оставлено письмо, которое он обязал меня передать вам лично в руки и без свидетелей. Что я и выполняю. Ко мне перекочевал тонкий конверт. Впрочем, я не удивился – крёстный ненавидел писать длинные письма. – Я бы рекомендовал вам, мистер Поттер, прочесть его сразу… – и он протянул мне серебряный ножик. У меня нещадно дрожали руки: всё-таки Сириусу было в чём меня упрекнуть. Правда, до основных поводов он не дожил, но меня всё равно трясло от напряжения и сквозь конверт чудились самые страшные проклятия, какими мог наградить волшебник волшебника. Я зажал полученную ранее опись подмышкой, безжалостно сминая пергамент, и вскрыл чуть желтоватый, но идеально гладкий и чистый конверт. В отличие от него само письмо было мятым и закапанным чернилами. После Азкабана почерк у Сириуса вконец испортился, но всё равно был лучше, чем мой курино-лаповый. «Дорогой (тут стояла клякса, словно Сириус думал, как ко мне обратиться) крестник! Я не умею писать долгих и красивых писем, как твоя мама, но всё же постараюсь написать хотя бы что-то внятное. Не то чтобы мне было что тебе объяснять: ты – мальчик совсем неглупый, но личную писульку я тебе задолжал. Есть вещи, которые я при любых обстоятельствах не смог бы сказать тебе в лицо. Я – трус, Гарри, самый что ни на есть презренный трус. Я о многом в своей жизни жалею, и все эти случаи связаны с тобой. Сидя в Азкабане, я и представить не мог, что уже не тот карапуз, который на ритуале имянаречения внимательно смотрел на меня своими глазёнками и пускал пузыри, а потом взял и обмочил золотое шитьё на моей мантии. За планами мести я забыл, что ты растёшь, и тебе нужен друг, опора в твоей и так нелёгкой судьбе. Но познакомившись с тобой… Я не знаю, как объяснить тебе так, чтобы не обидеть… Это было словно я вернулся в светлые и наполненные радостью школьные времена. Нет, ты, конечно, не Сохатый, но это не означает, что ты мне безразличен. В этом Молли ошиблась, а я не нашёл слов, чтобы ей возразить вовремя. Ты – единственное, по-настоящему дорогое мне существо на этом свете (чернила тут слегка потекли – мне не хотелось бы думать, что от слёз: я запомнил Сириуса не плаксивым нытиком, а весельчаком и пройдохой)! Поэтому не воспринимай наследство, если я всё-таки уже успел отправиться на исследование мира иного, как откуп. Я не знаю более достойного молодого человека, кого бы с гордостью мог назвать своим сыном. Да, ты не родной мне по крови, хотя твоя бабка и была из рода Блэк (это если тебе никто ещё об этом не сообщил), но это не означает, что я люблю тебя меньше. Ты – достойный наследник Мародёров! (Тут почерк стал вообще мало читабельным, словно автор письма куда-то спешил.) Если всё же со мной что-то случилось – держись поближе к Сопливусу: этот слизняк не даст тебя в обиду. Он, конечно, малоприятный тип, первостатейная сволочь и редкий зануда, но если пообещал, то выполнит. В отличие от других (тут, едва оторвавшись от последней буквы, была спешно нарисованная на Снейпа карикатура – довольно забавная)… И прошу тебя – держи глаза и уши широко раскрытыми: даже среди близких людей есть те, кто захочет тебе навредить не от злости, а просто потому что может. И, наконец, помни: на свете нет такого злодеяния, за которое я бы мог тебя осудить. Ну, может, кроме твоей Авады, пущенной в меня. Это шутка! Береги себя, твой крёстный Сириус». Я опустил руку с ещё зажатым в ней письмом и задумался. Сколько слёз и нервов мне стоило бездумное откровение Молли, что Сириус не видит во мне Гарри – для него я всегда буду только бледным отражением Сохатого. Его лучшего друга. А всё оказалось не так. Хотя какая уж теперь разница, если крёстный и мой отец давно мертвы. И из всей их шайки в живых остались Ремус и Снейп? По поводу второго меня вообще одолевали навязчивые мысли. Где та непримиримая вражда, которая рвалась из крёстного только при виде Снейпа? А у того – при виде Сириуса? И о каком обещании и кому идёт речь? В общем, понятно мне было лишь одно: если в деле замешан Сириус, нельзя быть уверенным ни в чём. И лучше всю ситуацию принять, как есть, не обращая внимания на малосущественные детали, которые при более тщательном разборе просто вас сведут в ближайшую психиатрическую клинику, но ничего не объяснят. И в этом весь, как был, мой крёстный: нелогичный, эмоционально нестабильный, ветреный и при этом такой родной… В тот момент он мне казался гораздо роднее, чем когда он был жив. По крайней мере, у меня сложилось впечатление, что я начал понимать его хоть в чём-то. Наверное, я чересчур долго сидел, уставившись в одну точку и размышляя. Гоблин терпеливо ждал, как клерк, хорошо воспитанный капитализмом, но вряд ли я был у него единственным клиентом и время у таких существ дорого, а посему из размышлений меня вывел скрипучий голос: – Ритуал принятия наследства проходить будете? – Да, конечно… – поспешно ответил я, вырванный из своих мыслей безжалостным клерком. Ритуал! Красивое и загадочное слово, а по факту – пшик: парочка слов над завещанием, и на документе появляется моя размашистая подпись, словно я подписался лично, только и того, что чернилами там и не пахло – оттиск чистой силы. Это и означало, что некий Г.Дж.Поттер ознакомлен и с завещанием, и с судебными издержками, и со всем этим полностью согласен. За запрошенной суммой на мелкие расходы в сейф пришлось спускаться самому – мне, как клиенту банка, и так сделали кучу поблажек, впереди я хотел просить ещё об одной мелкой услуге, так что наглеть и не собирался. Сердечно поблагодарив душеприказчика, я шустро последовал за третьим гоблином, которого система выдала мне в провожатые. Слава Богу, что наш путь пролегал иными тропами – представляю, какое бы шоу устроили те два клоуна в общем зале, если бы им удалось меня перехватить. Но в общий зал мы так и не вышли: сначала я поковырялся в собственном сейфе, решив, что сейф крёстного пока вскрывать не стану, потом вежливо попросил вывести меня из банка, так же минуя общий зал. Гоблин-провожатый, так и оставшийся неизвестным, с еле заметным кивком согласился с моей просьбой и через пять минут я уже жадно вдыхал свежий воздух Косой Аллеи. Оказавшись на улице, я быстренько пробежался по лавкам и купил всё по списку, который мне вручила наивная Молли. А дальше, уменьшив пакеты и рассовав их по карманам, я направил свои стопы к Аврорату. Массивное здание должно было внушать трепет своими грузными боками и мелкими, забранными решётками оконцами, но у меня кроме мысли: «какое уродство», нигде ничто внутри не трепыхнулось и не ёкнуло. Среди изящных старинных зданий это казалось подслеповатым толстяком, ещё и не слишком чистоплотным: местами штукатурку украшали надписи недовольных работой Аврората, которые либо не хотели закрашивать, либо не успевали. Броская надпись поперёк фасада: «Блинкс, будь ты проклят!» показывала наглядно «любовь» народа к правоохранителям. Но выбор у меня был невелик: писать заявление об утере палочки, или потом всю жизнь скрываться по глухим деревенькам или на континенте. Тому такое положение вещей не мешало, а мне строить ради какой-никакой неприкосновенности империю Зла что-то не хотелось. Я успел лишь войти под своды здания, как нос к носу столкнулся с… кем бы вы думали? С самим министром Долишем, мантикору ему под мантию. А дальше пошли в ход притопы и прихлопы. Тут же поблизости появились репортёры, и министр засиял неземной улыбкой, то пожимая мне руку, то обнимая за плечи. Я что-то не помню такой уже крепкой дружбы и близкого знакомства с бывшим аврором. Но пришлось потерпеть, выдавливая из себя доброжелательность – мало ли, какими инструкциями Дамблдор снабдил Долиша. А вместо громкого возвращения стать замешанным в громкий арест из-за одного неудачного слова было бы достойным завершением суматошного дня. Но зато тогда мне стало ясно, откуда берут свои перлы журналисты – Долиш что-то пел об образовании меня за границей за счёт государства, и что всё это сделано для приближения мига победы над Тем-Кого-Нельзя-Называть. В общем, ситуация с Локонсом повторялась точь-в-точь, только тот хвалил себя и свои книги, а Долиш хвалил свою предусмотрительность и щедрость. Я так устал от этой трескотни, что даже не хотел знать, какую сумму министр спёр из бюджета на благо меня, потому что и нюхлеру было понятно: не бывает чиновников, которые пройдут мимо дармовых денег под благие поводы. Когда же мы-таки перешли к цели моего визита, было уже время обеда. Да, Долиш был так любезен, что принял моё заявление вместо аврора, клятвенно заверив, что отыскать мою палочку станет целью его жизни. Отныне и до конца! Правда, не уточнил: его конца, то есть кончины, или конца его срока на посту… И что он просто обязан услужить Национальному Герою, а потом ещё и нагло поинтересовался, когда у меня свадьба. – Скоро! – клятвенно заверил я, мстительно представляя Тома в белоснежной фате, в чулках, пушистых подвязках и в корсете со шнуровкой на спине. Моя фантазия, озлобленная длительным воздержанием, нанесла последние штрихи в виде помады цвета пожара здания Аврората и круглого букетика из настоящего шотландского чертополоха. Правда, сомневаюсь, что Том стоял бы и покорно сносил подобное – скорее это меня бы обрядили в чёрно-красное платье и ещё заставили бы погарцевать на четырёхдюймовых каблуках из простой человеческой вредности. Но помечтать об этом было сладко. Даже послать письмо, пока я на воле, не хватало ни времени, ни возможности – меня отконвоировали в дом на Гриммо под присмотром. Ну, конечно, из благих побуждений – не ровен час, меня кто обидит по дороге. На Гриммо меня ждали взволнованная Молли и спокойный, как удав, директор. Сверкнув взглядом, полным подозрений, он попросил меня уделить ему время. – Конечно-конечно, – заверил я его с самым наивным видом и демонстративно принялся выкладывать покупки из карманов. Мол, смотри и стыдись: я тут добычей пропитания был озабочен, а господин хороший занят только своими разговорами. А самое главное – я демонстративно вернул палочку Молли с искренними словами благодарности, отчего у Дамблдора глаза полезли на лоб – вероятно, он впервые видел добровольный возврат волшебного инструмента. Сложно было делать вид наивный и беззаботный, когда от нервов пальцы сводила подлая судорога, а внутри вибрировала тонкая жилка, отчего я старался повернуться к нашему «флагману» так, чтобы это меньше было заметно. Меня же занимала и кое-что иное – стоило старому козлу сказать простейшее «Акцио, волшебная палочка Гарри Поттера» и весь мой спектакль ждал бы оглушительный провал. Этого я допустить не мог и, естественно, лихорадочно пытался придумать, как обезопасить своё приобретение. Лихорадка никогда не добавляла ясности мыслительному процессу, а тут… я запаниковал. Ну, в самом же деле, не мог я ткнуть новую палочку куда-то за картину в коридоре, а потом сделать вид, что не понимаю, почему она отзывается на призыв, как моя палочка? Меня спасла случайность, а может и не совсем, но в тот момент мне показалось именно так. Директор повёл меня в библиотеку: сам он шёл впереди, а я плёлся сзади. Мы поравнялись с портретом мамаши Блэк, и внезапно сумасшедшая старуха издала такой пронзительный визг, что я на мгновение оглох, а от звуковой контузии перед глазами поползли цветные круги. Пока директор всеми правдами и неправдами пытался заткнуть разошедшуюся мадам, я вызвал Кикимера. Но звать, собственно, и не пришлось. Домовик как будто почувствовал, что нужно действовать тихо и незаметно – просто из темноты коридора показалась его сухонькая лапка, куда я без раздумий вложил новую палочку, а потом также – как рука Девы Озера утащила Эскалибур – бесшумно исчезла в темноте. И, словно по команде, портрет Вальбурги Блэк затих, а сама изображённая дама, демонстративно отвернувшись спиной к директору, скрылась в темноте задника. Эпитетов, которыми Дамблдор наградил бывшую хозяйку особняка, я не расслышал, но, не сомневаюсь, что будь леди живой, она забила бы эти слова ему в глотку. Библиотека особняка Блэков пустовала. Обычно в ней обитал я, но кроме меня подобным книголюбием из здешних постоянных обитателей не отличался никто. Но на всякий случай директор проверил магически, не прячется ли кто за стеллажами, а потом обернулся ко мне. Его палочка была направлена мне в лоб. – Легиллименс! – и я снова стал переживать этот день сначала. Все мои ухищрения летели в тартарары. Я изо всех сил выталкивал захватчика из своих воспоминаний, но куда уж мне, да против директора. Но вдруг очертания библиотеки проступили сквозь приготовления сегодняшнего завтрака. Я моргнул и чуть не запрыгал от радости, что мне далась Окклюменция. Еху-у-у! Мне удалось выставить из своей памяти такого прославленного легиллимента, как Дамблдор! Еху-у-у! Радость длилась недолго: когда схлынула первая волна эйфории, я обратил внимание на слегка неадекватный вид Дамблдора, скрючившегося на полу. Глаза Светоча Британии скосились к переносице, челюсть отвисла, а вся поза говорила о том, что директор скорее упал сам, чем его отбросило моим сопротивлением. – Профессор, – осторожно позвал я старика, похлопывая его по щекам нежно, но зло. Снейп наверняка бы заявил, что я пытаюсь свернуть челюсть нашему любителю сладенького. Дамблдор глупо улыбнулся, и тут меня осенило: это не я выбросил его из своей памяти – это некто, и я догадывался, кто – шибанул нашего Светлого Конфундусом. Пока Дамблдор не очнулся полностью я достал с верхней полки увесистый том и бросил рядом с директором – так, по крайней мере, я смогу объяснить ему его состояние. Но посмотрев внимательно на старика, я поднял и поставил книгу на место – к чему такие хлопоты, если он не способен оценить пародии на моё появление в особняке? Надо было бы, конечно, наподдать старому мудаку по рёбрам за его выходки и уверенность в правильности выбора методов, но, боялся, что побои очень неплохо определяются любыми Диагностическими чарами. А как хотелось сделать себе приятно! После Конфундуса Дамблдор не спешил влезть в мои мозги – ему свои собрать в кучу помощь была нужна, а поэтому я быстренько слинял из кухни, оставив его на попечение членов Ордена, как обычно, собравшихся на бесплатную кормёжку. Насквозь больной мальчик без палочки оказался абсолютно беззащитным против увесистого гримуара. В моей комнате меня уже ожидал Кикимер с моей новой палочкой, обедом и широченной улыбкой, от которой впечатлительным стало бы точно не по себе. У Кикимера же это означало буйную радость. Он даже притопывал и приплясывал, хотя я был полностью уверен, что домовикам развлечения, вроде танцев, неведомы. – Хозяин вступил в наследование, а значит, Кикимер может проводить хозяина в сокровищницу! Я, наскоро заглотив обед, не мог себе отказать в удовольствии глянуть хоть одним глазком, о чём лепечет мой домовик. Конечно, до банковского сейфа ей было далеко: и размерами не вышла, и чистотой подкачала. Достаточно большая комната, где и светил-то всего один факел, утопала во мгле и пыли: даже при таком освещении я, обернувшись, чётко видел собственные следы. Меня вёл Кикимер. Во-первых, я не знал, что тут нужно смотреть, а во-вторых, домовик подгонял меня вглубь комнаты ради одной ему известной цели. Хотя цель вскоре стала заметной: у дальней стены стоял каменный алтарь, то ли изготовленный из чёрного камня, то ли выкрашенный в этот жизнеутверждающий цвет. Алтарь украшали сухие ветки и пучки истлевших трав, окружая растрёпанными венками тускло-светящийся булыжник, по поверхности которого расползались чёрной паутиной трещины. Как по мне, ещё чуть-чуть и булыжник попросту рассыплется в щебень. Над алтарём виднелась рама с чёрным полотном внутри, но никого и ничего эта картина не изображала. – Кикимер, зачем мы здесь? Нам пора возвращаться, меня будут искать… – я немного струсил: а вдруг у Кикимера есть какие-то свои планы на меня, и «глупый Хозяин» внезапно сгинет, чтобы воскресить обожаемую «Хозяйку»? Кто меня найдёт в этой сокровищнице, о которой я сам узнал только сегодня? Запаниковать я не успел – на картине над алтарём появился маленький светящийся участочек, словно это и не картина вовсе, а коридор, по которому ко мне приближался человек со свечой. Свет надвигался. Странно, но я слышал гулкие шаги, становящиеся с каждым шагом громче. Я затрепетал – мне казалось, что это Сириус шагает ко мне из темноты потустороннего мира. Но стоило призрачной свече осветить лицо пришельца, и я почувствовал себя одураченным: передо мной стояла всё та же Вальбурга. – Леди Блэк! – я чинно поклонился картине, впрочем, не слишком надеясь на ответную любезность. – Наследник, – склонила голову Вальбурга, чем, признаюсь, повергла меня в шок. – Присядь, поговорим. Кикимер материализовался из ниоткуда и приволок с собой старое кресло, оббитое рваной тканью непонятного цвета. Точно такое же кресло, но в куда лучшем состоянии было предложено Вальбурге эльфом, нарисованным на картине и внешне ничем не отличавшимся от Кикимера. Я даже опешил от такой слаженности и почти полной схожести. Было в этом что-то потусторонне-жуткое, но в какой-то мере правильное, будто бы нитка крови и родства натянулась между двумя разными поколениями: почившим и нынешним. И я покорно плюхнулся на травленное молью сиденье. Пыль, выбитая моим задом из старинного предмета мебели, взвилась облаком, и я расчихался. – Будь здоров, наследничек! – каркнула старуха, в отличие от меня присевшая на край с присущим ей достоинством. – И о чём вы хотели со мной поговорить? – утерев лицо поднесенным домовиком платком, спросил я. – Никакого воспитания! – поцокала языком старуха, портрет которой, однако, не гнушался орать, как уличная торговка. – Нет, чтобы спросить меня о самочувствии и поговорить о погоде – сразу дело тебе подавай! Вы, молодые, всё куда-то торопитесь, боитесь, что жизнь промчится без вас… Дела, как такового, и нет – считай, что ты у меня на смотринах, наследничек. – Мне раздеться, чтобы вы уже рассмотрели всё? – саркастически поинтересовался я. Старуха зашлась хриплым лающим смехом, напоминавшим Сириусов. – Зубаст! Только не на ту ты зубки, зверёныш, скалишь… Вон их сколько – теперь уже в твоём доме – кого не помешало бы встряхнуть за шкирку! Ну да, ладно, коли умён – сам разберёшься, а дураку – и написанный план не поможет… Эх, Сириус, Сириус, разбил ты материнское сердце… – Не надо так о нём… – И то правда – что сделано, то сделано… Теперь моя забота – ты, наследничек! – старуха сверкнула белоснежными зубами, указывая на меня морщинистым узловатым перстом. – Видишь Родовой камень? Я кивнул, на что Вальбурга поморщилась, как будто нахлебалась уксуса вместо чая. – Да, мэм… – Как видишь, сокровищница и камень показывают состояние семьи. Наша почти угасла – остался только ты, как законный наследник, а посему и один факел горит на стене, один предок может явиться на твой зов. Да и то – не всякий: я могу, потому что привязана к этому дому, а остальные… Блэковской крови в тебе маловато… Вот и камень, гляди, рассыплется… – Так что же делать? – я вскинулся, вдруг понимая, что даже не знаю о наследстве своей семьи, о своём Родовом камне и в целом о носящих фамилию. – Камень должен тебя признать. Кикимер, принеси свиток с инструкцией! – Да, Хозяйка, – домовик поклонился и исчез. А передо мной, зависнув в воздухе, появился потрёпанный пергамент. Тот, кто писал пункты в этой инструкции, наверное, походил на Гойла или Кребба по умственному развитию. Нет, чтобы написать: «положите ладонь на камень, растопырив пальцы…» неизвестный мне автор наваял: «положите руку на камень. Важно: касаться камня только ладонью, пальцы же между собой соприкасаться не должны…». И таких «важно» и других дурацких пояснений было много, отчего приходилось буквально прогрызаться сквозь нелепо построенные предложения. Но суть я ухватил: подойти, положить руку на камень и произнести клятву Роду, напитывая его собственной силой. Всё прошло, как нельзя лучше: от прикосновения камень засветился, трещины стали мельчать, истончаться, пока совсем не исчезли. А у меня появилось ощущение, что меня покрошили как заготовку к какому-то зелью, да так и не использовали. – А вот теперь, по традиции, ты у Магии можешь попросить одно умение. Она, как крёстная, тебе не откажет… Только не наглей – вечную молодость и жизнь подарить тебе не сможет никто, а сам останешься и без подарка, и без благословления. – А что попросил Сириус? – вырвалось у меня прежде, чем я сообразил, как матери «приятно» слышать о непутёвом сыне. – Анимагию… – вздохнула Вальбурга. – С твоим-то папашей договорились просить одно и то же… Что с них взять: наследниками их признали в двенадцать лет – мозги набекрень… Я кивнул старой леди и задумался. Ну, во-первых, вечная жизнь с вечной молодостью и умениями у меня как-то и не ассоциировалась, а вот овладеть Окклюменцией в злостной форме – умение и полезное, и жизненно необходимое. Так что это я и попросил. Старуха Блэк одобрительно покивала головой, подсказала, как высказать просьбу правильно, но не предупредила, что «подарок» я почувствую, словно меня кирпичом по голове приложили. Очнулся я вечером, достаточно поздно, в своей постели с мокрой тряпкой на пострадавшей голове и совершенно не уверенный в том, что получил хоть какое-то новое умение. Боль я чувствовал отчётливо, а вот Окклюменция в виски не давила и не стучала в затылке. – Хозяину подать ужин в комнату? – подал голос Кикимер, волоча ко мне тазик с чистой водой, чтобы поменять компресс. – Нет-нет, я спущусь в кухню, – домовик явно оскорбился, что его стряпню я считаю хуже, чем блюда Молли Уизли. – Мне нужно показаться на глаза, а то ещё подумают, что я умер… На ужине Орден Феникса превзошёл сам себя в «охоте на ведьм». Признаюсь честно, я давно не получал таких порций подозрительных взглядов, ехидных подначек и завуалированных обещаний встреч в тихом и безлюдном месте, как после оглушения мистера Дамблдора. Последнее я выслушивал от нашего доблестного отставного аврора, в скупых жестах которого таилась явно читаемая злость. Дамблдора на ужине не было. И спрашивать присутствовавших о его местонахождении было всё равно, что «дёргать смерть за усы», как говорил Маугли, мальчик, которого воспитали волки. Я бы никогда не узнал об этом пареньке, если бы Том в своё время на острове не рассказал мне эту историю на свой лад, переделав волков на магглов. Получилась у него примерно моя история. Он даже одно время называл меня лягушонком, пока я не нашёл персонажа, перед которым дрожали Бандарлоги, и который оказался несимпатичным Тому, невзирая на истинно слизеринскую натуру и того, и другого. Однако посиделки за тарелкой закончились быстро – с той скоростью, с какой сметалось съестное в кухне особняка Блэков, насыщались только ученики Хогвартса, опаздывающие на занятия. Мне было противно… Противно осознавать, что такие вот наглые и беспардонные людишки, одаривающие меня злобой и пренебрежением, делают это на моей кухне, заедая мою персону снедью, купленной на наследство родителей. Одна Молли, казалось, не участвовала в этой почти безмолвной травле – она передавала соль и перец и насыпала добавки, но делала всё как-то бездумно. Словно в своих мыслях находилась очень далеко. Наскоро поблагодарив за прекрасно приготовленные блюда, я поднялся из-за стола – лучше бы я послушал Кикимера и вообще не спускался. Только испортил себе и настроение, и аппетит этими злыми рожами. В коридоре меня догнал Грюм. Мерзкий старикашка ухватил меня за предплечье, не обращая внимания на моё шипение и потащил вглубь первого этажа. Я попробовал вырваться, но этот гад заломил мне руку за спину и втолкнул в старую пыльную столовую, куда вообще никто и никогда не заходил. – А теперь, мальчик, у меня есть ряд вопросов, на которые ты мне ответишь… – он нагло вторгся в моё личное пространство, притискивая меня к стене. – У меня с собой есть два интересных зелья: Веритасерум и афродизиак. Мне стоит применить любое из них и ты мне расскажешь всё. Со вторым, конечно, ещё и в удовольствие… – хохотнул он, отчего меня передёрнуло. Я давно уяснил, что везти постоянно не может, и моя удача первой половины дня сменилась полным невезением второй его половины. Грюм в доказательство своих слов расстегнул на моей рубашке всего одну пуговичку… И пыльная столовая исчезла, а я, «насладившись» чувством полёта сквозь сплошную темноту, увидел в зеркале вместо своего тела высокую фигуру Тома… Нет, не просто Тома, а очень-очень злющего Тома. В его руке обижено хрустел скомканный экстренный выпуск «Ежедневного Пророка». – Я смотрю, ты не скучаешь! – прошипел он, свободной рукой ударяя о массивную раму зеркала. Я с жадностью всматривался в родные и любимые черты, не обращая внимания ни на что другое. – Том… – не веря своим глазам, прошептал я, моя сущность будто бы потянулась к нему. Я так много хотел ему сказать тогда: и как соскучился, и как мне надоели эти людишки, которые всё якобы знают лучше меня, как я сожалею, что всё сложилось так… И что вернусь, обязательно вернусь, как только отомщу и проучу здешних обывателей. Но Том не дал мне высказать и слова: – Это очень хорошо, что ты закончил обучение, чтобы победить меня… – если бы я мог, то вытаращился бы на Волдеморта и обязательно попробовал бы его лоб – не перегрелся ли он, не заболел ли – то я бы это сделал. – Какое обучение? Я же был с тобой! – А теперь с тем стариком, что сейчас облизывает тебе шею и лапает за задницу?! Или с министром, который не знает, куда пристроить руки?! – он с шорохом развернул газету и показал мне в зеркало передовицу. Фото занимало всю страницу и, должен был признать, выглядело двусмысленным. Но это для меня, а Тому с его патологической ревностью всё увиденное казалось однозначным – повинен в измене! – А, может, ещё не выбрал, кого из них назвать следующим покровителем?! – Короче, Поттер, мне больше нет дела до обитателей твоей постели, до твоих планов на жизнь и причин, по которым ты от меня ушёл. Есть Пророчество и его никто не отменял! Готовься – ты вряд ли переживёшь нашу следующую встречу! И виденье померкло. «Том!» – мысленно заорал я. – «Нет, не уходи!» Вот лишь отвечать мне никто не захотел. Если и услышал. Зато «вернувшись» в своё тело, я сразу понял несколько вещей. Первая, что эта старая сука, Грюм, в свои годы ещё чересчур прыткая тварь, которая успела стянуть с меня, отрешённого, штаны и подбирался пальцами к анусу, дыша мне в шею, как загнанная лошадь. Вторая: невзирая на свой почтенный возраст, у него стояло. А третья: я – в полной жопе, и виноват в этом сам! Грюму я сказал категорическое «нет», прежде чем оттолкнуть изо всех сил. Поскольку он успел стянуть штаны не только с меня, но и с себя, то синяки на его старческой «корме» были ему обеспечены, потому что с грацией трухлявого пня он рухнул на пол. С достоинством, никем не замеченным ранее, я натянул свои брюки и, шагая, как механическая игрушка, поднялся к себе. И только там, вжавшись лицом в подушку и горестно завывая, я дал волю слезам. Моя жизнь была закончена! Я мог бы пережить многое, но в один момент из любимого человека моего личного Волдеморта превратиться в его злейшего врага – это была трагедия всего моего мира. Я даже малодушно подумал, что наверняка в доме есть завалявшийся яд – надо только подняться и приказать Кикимеру его найти… и, может, Том раскается, когда прочтёт о моём самоубийстве… А если нет? – Спи, Хозяин, спи! Завтра всё будет выглядеть по-другому… – я всхлипнул в последний раз и обмяк.