Я тебя не отдам (рабочее)

Передо мной стояло сразу три задачи, и вместо того, чтобы решать их приоритетно, я метался между ними, пока сдуру едва не угробил все свои наработки – один из ингредиентов чудом попал в нужный котёл. Был бы взрыв или нет – это Трелони гадала, но начинать всё пришлось бы с начала. Вальбурга поорала на меня всласть, я не выдержал: в итоге мы сильно поругались (не каждый день ты совершаешь побег из тюрьмы) и даже не разговаривали до вечера. Кикимер настороженно выполнял повеления и её, и мои, но делал это без привычной самоотдачи. И обед был не так вкусен, и грелок в постели поубавилось. Впрочем, я не обращал на это особого внимания – всё моё естество дрожало от нетерпения – свобода вызывала у меня непреодолимую жажду, не заглушаемую ничем: ни алкоголем, ни грёзами, ни мечтами о светлом будущем. После ссоры пришлось немного успокоиться и подумать. Всё разом – вроде бы и хорошо, но я же не Юлий Цезарь и даже не Северус Снейп – в очередь, господа-проблемы, в очередь! С переосмыслением пришло и понимание: лучше начать с лёгкого. Так что логично: первой задачей по рейтингу я поставил порчу Грюму – в конце концов, этот мерзавец может войти в мой дом в любой момент, и не факт, что в это время я буду на отведённой лишь для меня части особняка. Убегать от него, невольно раскрыв какие-то секреты – это уже фениксам на смех, ублажать старика – пусть Дамблдор пыхтит, им по возрасту положено играть в одной песочнице. Трубка, которую отставной аврор любил посасывать после еды, впитала немало его слюны. Молли, вероятно, сообразила это и выбрала идеальный вариант для наведения порчи. Теперь меня не мучили угрызения совести: стоило припомнить подробности моего «практически изнасилования», долгие отходняки, и злость во мне закипала. Да, я выбрал уже не невинный розыгрыш и даже книга была куда серьёзней: она завывала, когда я откинул обложку, и всё старалась укусить меня за пальцы зазубренными краями страниц. Я натянул перчатки из драконьей кожи – мало ли каким ядом защищали запретные знания. Называется эта грозная книженция – «Наговоры и проклятия семьи Блэк». Если вдруг увидите в букинистическом магазине или на барахолке – берите, не раздумывая. Кладезь вдохновения, не иначе! Проклинал Грюма я за полночь, во время оборотней, и по книге, откуда я читал катрены старинного колдовства, то и дело пробегали судороги. Алтарь с родовым камнем был убран от пыли, и его идеально чёрная поверхность замогильно-фиолетово светилась. Иногда я видел собственное отражение в зеркале, установленном, чтобы отбить силу проклятия на нужного человека. Я не узнавал себя: бледное лицо почему-то мне казалось высохшим, а зелень глаз какой-то ядовитой, неестественной. Любоваться было особенно некогда: проклятие произносилось серией: по четыре строфы каждые две минуты. Потом небольшой перерыв, Родовой камень должен показать, что усвоил призыв к справедливости – он вспыхивал жёлтым светом и снова гас. За это время я перечитывал следующие строфы, чтобы не ошибиться ни в одном звуке. Я взмок, словно бежал две мили по колено в снегу, и загнанно дышал. Впрочем, Грюму, который ублажил сегодня своего любовника-директора в последний раз, будет не легче снять моё волшебство. Не буду кривить душой и жонглировать фактами – я был в своём праве: согласия на отношения не давал, авансов не делал, прощения не подписывал. А изнасилованный никогда не пойдёт в Визенгамот добиваться кары насильнику – в каждой семье есть домашние заготовки воззвания к справедливости. Считать ли это Тёмной магией – определяйтесь сами, я не решил пока, но до невероятности доволен: вернуть вспять мои чары чрезвычайно сложно. Нет, конечно, это не Непростительные – контрдействия к воззванию существовали, но захочет ли старый сластолюбец пойти на подобные меры – ещё тот вопросик и дилемма. Из гарантированного будущего ставшего на путь исправления Грюма: ему надлежало стать моим постельным рабом и в течении месяца ублажать меня тем самым отверстием, на которое он посягал. Именно в этом я и сомневался: Гэл мог сколько угодно изменять своему любовнику, но делать так, чтобы его поймали – вряд ли. Ну и щеголять растянутым очком тоже. Свет камня вспыхнул в последний раз, луч из него вонзился в стекло и отбился куда-то в зазеркалье. Я потянулся и широко зевнул – меня накрыла приятная безмятежность. Одно из двух: или из меня полезла моя тёмная сущность, или проклятие принесло мир моей душе. И я, перескакивая через несколько ступенек, понёсся в свою спальню. Утром я ощутил во всей красе переход на «Путь Тьмы»: никогда не думал, что сон вместо того, чтобы придать сил, отнимет последние. Проклятие словно высосало из меня все соки, хотя и послушно полетело пакостить. Кикимер притащил ранний завтрак мне в постель, я кое-как поклевал его вкусности и словно погас окончательно. Отсыпался я три дня и поэтому ничего не слышал. А послушать стоило. Я и не подозревал, что расплата настигнет поганца так скоро. Уже на утро после ритуала он ворвался в особняк, орал и крушил всё подряд: коридор и кухня лежали в руинах после его «дружеского» визита. Остальное предусмотрительный Кикимер закрыл от чересчур горячего дедугана. Он и передал пламенные пожелания «Гэла» сунуть мне в зад метлу, а затем отдать на потеху кентаврам, обпившихся своих чудесных снадобий и потому дравших всех подряд, начиная от ёжиков и заканчивая неосторожными лесниками. Если бы не спал, я бы не удержался от любопытства и обязательно спросил бы: откуда такая осведомлённость в брачных традициях кентавров? Неужели попадал наш бравый аврор под крупы неистовых жеребцов? Кажется, Кикимер не понял, почему меня то и дело скручивало от смеха во время его рассказа. Я же утирал слёзы и с ужасом представлял, что отставной вояка сделал с моей лелеемой, обожаемой и всё такое… пентаграммой. Потому что секс сексом, а снова вырисовывать эти сто с лихом значков – никакого терпения не хватит. А установка Фиделиуса, завязанного на меня, увы, зависела от правильности и точности пентаграммы. Переживал я зря – да, она немного пострадала: Грюм аккуратностью не отличался ни в жизни, ни в сексе (тут я потёр одну из ягодиц, на которой до сих пор виднелся синяк от пальцев похотливого деда), но и не изувечил рисунок так, что мне пришлось заново его выводить. Он его, вероятно, вообще не заметил, пылая праведной яростью: как я посмел ускорить для него приход немощи по мужской части. Я подправил всего несколько линий и перерисовал один знак – второй пункт моего списка был готов к употреблению. Казалось бы, что может быть проще, как отменить чужое колдовство и навесить своё, если рецепт написан и опробован? Сложно это, господа, очень сложно. Отмена ударила настолько сильно, что мне почудилось, будто мои глазные яблоки лопнули и вытекли, а спина лишилась позвоночника и стала плоской, как земля на старинных картах. Я никогда в жизни так не орал: ни секс с Томом, ни квиддичные матчи не вырывали из моей глотки настолько устрашающих воплей. В пустом доме, где большую часть времени царила тишина, эти звуки словно умножались и ещё долго эхом отдавались в мозгу. Кикимер помог мне подняться с пола, влил в меня, почти ничего не соображающего, омерзительнейших на вкус зелий – из того арсенала, что мне пришлось сварить – и дал несколько часов прийти в себя. Сносить Фиделиус директора довелось опять же ночью – если Дамблдор и почувствовал всплеск, то вряд ли глухой порой бросится проверять, чем занят любопытный жучок в своей коробочке без окон и дверей. Отдых не дал мне сил – я чувствовал себя развалиной, ноги и руки налились свинцом, а голова… Она и без того соображала не особенно ясно. Хуже ей уже не сделается. Вальбурга следила за мной с портрета, бледный лик покрывали морщины озабоченности, её тёмные, глубоко посаженные глаза буравили меня. – Кикимер, поганец! Дай ещё Укрепляющего – он же сейчас носом в пол клюнет! – она стучала в раму своей клюкой и наверняка страдала, что не может выйти из портрета и помочь мне собственноручно. – А нет Укрепляющего, госпожа, – проблеял Кикимер, прижимая уши – Вальбурга любила отыгрываться на них за все мнимые и настоящие провинности. – Ах ты ж, старый пень! – ругнулась леди Блэк и зашагала по картине взад-вперёд, покусывая ноготь на большом пальце. – А слёзы феникса в лаборатории остались? Поди не портятся они… Слёзы чудесным образом отыскались, проку от них было больше, чем от Укрепляющего, которое к тому же вышло несколько жидковатым. Я почувствовал, как магия возвращается толчками, пронизывает усталые, словно металлические члены, закрыл глаза, наслаждаясь этим дивным ощущением, и отправился проверять, хорошо ли сработал рецепт Руквуда, еле волоча конечности. И да грянет зомби-апокалипсис! Перед входной дверью я глубоко вздохнул, размял зачем-то шею, дёрнул ручку и замер – дверь так и оставалась закрытой. Испытывал ли кто-нибудь такое острое и разящее, как рапира, разочарование? И даже не одно оно настигло меня у той двери: злость, ярость, отчаяние, беспомощность и вишенка на торте – разочарование! Король всех ощущений, пытавших своей неумолимостью измученное магией сознание. Я еле-еле сдержался от крика, собственно, я не мог даже поднять ногу – меня пришпилило к полу наглухо. Две пары глаз следили за моими успехами с не меньшим беспокойством, чем испытывал я сам. – Куда ты тянешь? – каркнула Вальбурга, разразившись площадной бранью. – Тролль косорукий, а не наследник! Дверь наружу открывается, болван! Чувствуя себя полным идиотом, я толкнул дубовую преграду и с упоением смотрел и слушал, как скрипят петли, и в проёме медленно появляется площадь, сонные маггловские кварталы, тусклые фонари и шныряющие везде крысы. В предутренних сумерках виднелись и силуэты двух забулдыг, выпивающих нечто горючее на обочине. Воздух, полный запахов сырости, бензина и фастфуда, обдувал мне лицо, а я думал, что вот они, райские кущи – награда за мои труды, несчастья и неудачи. Я бы проторчал на пороге несколько часов, не меньше, если бы Вальбурга не принялась причитать за спиной: – Время, наследничек, скоро день начнётся, а ты ещё не закрыл доступ всем этим грязнокровкам и магглолюбцам. Если попадёшься ты им, они уж тебя не пожалеют: упекут как сына моего в Азкабан… А там только с ума сходить… – от сварливой старухи и следа не осталось. Только доброта, только уговоры, только старческое дребезжание. Пусть сколько угодно корчит из себя железную мадам, но все же она боялась, что я забудусь, дом брошу и уйду в рассвет, не оглядываясь. – Да понял я, понял, – вздохнул я, закрывая воплощение свободы на ключ и приступая ко второй, самой ответственной фазе моего плана. Это я говорил, что отменить Фиделиус сложно? Забудьте! Заточить его под себя куда сложнее. Если бы не слёзы феникса, я умер бы сразу – просто не поднялся бы от магической отдачи, ибо дом, как и я, почувствовавший свободу, не особенно хотел новый «ошейник». Вылезали глаза? Возило по стенам? Это самое нежное, что мой особняк смог мне предложить. В какой-то момент мои кости начали трещать и лопаться, ощущения, скажу я вам… После каждого раунда с упрямым домом Кикимер отпаивал меня какими-то зельями – благо, Фиделиус его не сдерживал – и всё начиналось снова. Усилия, борьба за доминирование и отдача. Я уже уверился, что мне ничего не удастся, но вот по стенам дома прошла волна дрожи, отразилась в мою гудящую голову и стихла. Если бы на чердаке пролетела муха, её бы услышали все в доме – такая тишина навалилась на нас троих. А дальше… Я упал тряпочкой в коридоре и закрыл глаза, мысленно прощаясь с миром живых. Тому я успел придумать целую речь, пусть она и очень походила на собственную эпитафию. Пошевелить даже губами было мучительно больно. Пол коридора приятно холодил висок и бок, стук и крики под входными дверями меня нисколько не трогали – шумите, я всё равно не в силах выслушивать ваши угрозы и посулы. Да и что нового вы там могли изобрести? Очнулся или проснулся – тут уж не разберёшь, что вернее – я спустя несколько дней. Едва сполз с постели, чувствуя, как всё болит, хотя, честно, болеть могло и больше – сломанные кости должны устроить мне похохотать. Кикимер, как приличный эльф приличного дома, до завтрака напоил меня целой коллекцией всяких отрав и лишь потом накормил, почти насильно пичкая полезной мерзостью, типа овсянки на воде. Пока я спал, он не бездельничал: по приказу миссис Блэк убрал в коридоре и развёл косметический ремонт в кухне. Но всё равно колоссальную часть суток он проводил у моей постели. Была у меня мыслишка: я ему симпатичен сам по себе, а не как наследник рода, но поди разбери, что в голове у дружественной нам расы. Сюрприз в виде ремонта мне понравился: свеженько, светленько и никаких плохих ассоциаций не вызывающий. Я осмотрелся, поблагодарил старого домовика за его беззаветный труд и впервые в жизни уселся кушать в столовой – слабость ещё давила, но с осознанием, что я больше не заперт и могу идти куда хочу, я бы попробовал прогуляться. Кикимер, словно прочитав мои мысли, отговорил бросаться в омут с головой и немного отдохнуть. Я пошаркал по первому этажу и согласился с ним: заточение на один или два дня ничто не поменяет в мире, а я буду куда энергичней, набравшись сил. И всё же я не мог не признать: особняк стал немного симпатичней после второго Фиделиуса, исчезло ощущение вокзала, проходного двора. Оказалось, что в нём можно жить. А главное: я не был заперт в его стенах, не был замурован и не был обязан выходить наружу через дверь. – Ну что, теперь отдых, курс массажа и депилляции? – сверкнула зубами Вальбурга. – Свою миссию перед Родом Блэков ты выполнил, пора подумать о личном… Я растянул губы в улыбке и смолчал. Не раз высказываясь на тему «Всё вернуть», я, конечно, подразумевал именно это, но пока не видел той стороны, с которой следовало подойти к проблеме. Ну не аппарировать к нему в комнату, в самом-то деле. Блестящей идеи под моей черепной крышкой ещё не родилось, и я медлил, хотя и понимал, что теряю драгоценное время, которое с пользой можно провести под Томом. Пожелав доброго здравия давно почившей леди, я поднялся наверх и с чувством выполненного долга уснул. До вечера я спал и видел красочные сны, полные… Да, и для просто держания друг друга за руку там тоже место нашлось! Первые дни после освобождения я словно летал на крыльях: какое это всё-таки нужное ощущение – ты свободен, ты больше не узник и не заложник чужих политических игр. Мне было в новинку всё: распоряжения, что есть на завтрак или обед, не выпрошенные у старших прогулки, покупки, не ограниченные их критической надобностью. Я обновил гардероб, прикупив в него и несколько провокационных вещичек, вроде сшитых из не широких резинок трусов и рубашки, непрозрачной, но очень тонкой – под ней явственно вырисовывались даже волоски. Классикой соблазна я считал кожаные штаны, но потом, после приобретения, я пожалел, что не померил их в магазине: они, конечно, сидели на мне плотно и подчёркивали умопомрачительные (я выбрал этот эпитет лишь из созвучия со словом «дрочительные») изгибы, но по факту выглядели они пошло и не шли ни к одной вещи в моём гардеробе. А в сочетании с мантией сражали наповал: словно я к пижамным штанам напялил верх от фрака. Ну в самом деле, не носить же их без обуви и футболки? Разочаровавшись, я сунул их поглубже в шкаф и забыл. На пике всё той же эйфории я купил подарки и Тому, и его Пожирателям. Даже Руквуду нашёл презент, хотя признаюсь, сломал себе мозг, пока выбрал подходящее. Спустя три дня я уже был во всеоружии. Но медлил, опасаясь взрывного темперамента Томми. Вы можете воскликнуть: «Гарри, как же так? Ты только выбрался из заточения, и тут же шляться по общественным местам?» Да, отвечу я, а что такого? Добровольно запираться в особняке я не собирался, а изменить внешность – для этого необязательно пить Оборотное или обладать способностями метаморфа. Я, конечно, также возмущался и задавал те же вопросы Вальбурге, когда она прям принуждала меня выйти из дома и погулять. – Вы хотите мне новую камеру? – воскликнул я, кипя от возмущения. – Зачем все усилия? Фиделиус? Если осталось только выйти и сдаться. Вальбурга хитро взглянула, но так, что я уверовал в собственную безграничную глупость. И да, в особняке была неприметная комнатка (неприметная, потому что на первом этаже её умудрились не заметить все – не только я), набитая битком париками и гримом. Семейство Блэк могло похвастаться не одной тёмной личностью, поэтому коллекция волшебных маскировочных средств пусть и была изрядно подпорчена молью, влагой и временем, всё же годилась немного подправить моё лицо. Оборотного зелья, понятное дело, в доме не было – у Блэков давно не появлялось достойных зельеваров, а покупать его с рук – всё равно что отбирать мясо у голодного фестрала. Так что пришлось обходиться паричком каштанового цвета, накладными бровями (мои чёрные на фоне парика выглядели накрашенными) и кремом, который усеял мою бледную кожу россыпью жизнерадостных веснушек. Я посчитал, что практически неузнаваем (Кикимера спрашивать было бесполезно, домовики чувствуют людей, а лишь потом рассматривают), Вальбурга Блэк навела на меня прицел своего лорнета и осталась довольна. А уж как обрадовался я – сложно описать! Я несколько раз подпрыгнул и весело заорал – это ли не признак чрезвычайной радости?! Через входную дверь я не рисковал выходить даже с париком: у крыльца обязательно кто-то ошивался. Лавочка никогда не пустовала: то нелепо одетый маггл там читал «Ежедневный пророк», то Кингсли Бруствер озирался по сторонам, то рыжая шевелюра Артура ни капельки не подозрительно пламенела на солнце. В общем, меня, можно считать, оставили в покое. Вероятно, наши бодрые деды – Дамблдор и Грюм – не показывались на площади, но, несомненно, координировали творящийся бедлам. Я же взял в моду сначала поразглядывать, чья очередь куковать под моей дверью, и лишь потом уходил по своим делам. Дел образовалось много: и зелья подобрать для аптечки, и немного привести в порядок мысли – Вальбурга советовала углублённо заняться школьными предметами (мол, они непревзойдённо прочищают мозги), а уж потом приступать к осаде бастиона с названием Том Реддл. Почему она говорила именно так, я не особенно разбирался, но Кикимер намекнул, что хозяйка иногда уходит из портрета перекинуться парочкой слов с кем-то.