***
Я сидела, подперев щеку кулаком, и тупо пялилась на девственно чистый вордовский лист. Срок сдачи поджимал, а в голове так и оставалось хоть шаром покати. В жизни не испытывая трудностей с написанием курсовых, я никак не могла взять в толк факт собственного ступора. Мученически вздохнув, я прошлепала на кухню и заварила себе чаек. Да-да, именно чаек. Кофе я никогда не любила, как и мать превосходнейших эспрессо и латте. Совершенно беспричинно, в общем-то, не любила, но рыться в собственной голове не было ни малейшего желания. Настроение было совершенно никаким. На душе было тоскливо, а серая слякоть на асфальте не добавляла шарма улице. Несмотря на то, что сейчас была только середина апреля, где-то в подсознании погоды что-то переключилось, и извилина зашла за извилину, и в итоге осадки превысили месячную норму раза в два. Я ощущала себя маленькой зеленой лягушечкой в огромном склизком болоте. Буэ-э-э… Бездумно отхлебнув из кружки, я перекосилась от не низкой температуры ее содержимого. За время судорожного глотания и последующего высовывания обожженного языка, я успела раз двадцать проклясть свою невнимательность и беспечность. Чувствую себя неудачницей по жизни, честно. Настроение с отметки «унылость» упало вообще в минус. Нет, ну правда, что со мной происходит? Работа не пишется, чай не пьется, все из рук валится. Я раздраженно цыкнула и решила, что это один из самых неудачных дней в моей жизни. «Если ты сегодня еще и помашешь ручкой миру сему, то я куплю тебе еще пару сорняков на окно», — ехидно добило мое второе Я, которое я просто кликала Анькой. От моего собственного имени, Анна. «Очень весело», — хмуро отозвалась я, кидая взгляд на подоконник, весь заставленный горшками с цветами. Да, у меня такая страсть. Люблю выращивать растения, простенькие какие-нибудь, цветущие маленькими бледненькими цветочками. Может, потому что я вижу в них свое отражение? Хотя, кто его знает… Посмотрев на часы, я лениво отметила, что через полчаса у меня курсы немецкого, и пора бы мне уже собираться. Тоскливо взглянув на только-только остывший до нужной температуры чай, я поплелась в прихожую, по пути кидая нужные вещи в рюкзак. За дверь я вышла несколько позже рассчитываемого - из-за внезапного желания все-таки допить чай, возникшего в самый последний момент. Я, разумеется, почти сразу пожалела о том, что ринулась обратно к кружке, но все равно упорно продолжала давиться. А потом еще и заела печеньками. Пятью. Да, горбатого только могила исправит… Итак, теперь я, слегка пошатываясь от переизбытка пищи в организме, спускалась по лестнице. Ну как спускалась… Скорее пыталась быстро вылететь из дома, перепрыгивая через две ступеньки. Чаек и пять печенек весело бултыхались в желудке, а Анька своеобразно поддакивала им, подкидывая в мою бедную неразумную головушку мыслишки о возможном и жутко нежелательном опоздании. Решившись на отчаянный шаг, я перепрыгнула через первые пять ступенек и уже собралась продолжать свой импровизированный забег, как моя нога соскользнула, и я, подавшись корпусом вперед, в ужасе полетела лицом на лестницу. В те несколько секунд я почти не успела ни о чем философском подумать. Просто внезапно я поняла, что сейчас сверну себе шею. И не будет больше в этом мире доброй, милой Анечки, и ее имя останется лишь в памяти друзей и родных и на надгробной плите. Раздался громкий хруст. «… я не хочу умирать!»***
Как только мое сознание более или менее стало возвращаться, первой мыслью, мелькнувшей в голове, было осознание того, что у меня очень-очень-очень, жутко болит шея. Казалось, что я много-много времени пролежала в очень неудобной для головы позе, и теперь мое тело отыгрывается на мне по полной. Я тихо заскулила, пытаясь унять тупую невыносимую боль. Я еще не могла хоть как-то связно мыслить, и мои подсознательные инстинкты действовали за меня. В сознании билось четкое и яркое «больно», а остального для тела было и не надо. Как только болезненные ощущения начали отступать, я стала медленно приходить в себя. Дыхание постепенно выровнялось, а мысли пришли в порядок. Так, ну что я могу сказать. Со мной все прекрасно, я жива и пока даже не превратилась в овощ — способность трезво размышлять вроде меня не покинула. Ну и славно. Внезапно мое медицинское образование завопило как резаная, и я, резко сев на постели, где и лежала, в страхе и полном непонимании задрожала. Я, черт подери, умерла! Сдохла! Произошла травма, несовместимая с жизнью! Так какого хрена мое тело продолжает функционировать?! Не-воз-мож-но. Тихий всхлип вырвался из моего горла, и по щекам потекли слезы. Нет, нет, не надо! Верните все так, как должно быть! Я не хочу, не хочу!.. Я громко зарыдала, все мотая головой в надежде, что сейчас все вернется на свои места. Все не должно быть так, это… это все неправильно! Пожалуйста… Сквозь пелену слез и всхлипов я услышала, как дверь в комнату отворилась, и в помещение ворвались люди. Чей-то женский голос взволнованно причитал и что-то говорил, но я не могла разобрать, что именно. Было страшно, невероятно страшно и до ужаса непонятно. Кажется, кто-то обнял меня, прижав к широкой груди сильными руками, но я так и не смогла справиться с паникой. На несколько секунд остановившись, чтобы перехватить дыхание, успела расслышать: — Киоко, все хорошо, успокойся! Все хорошо, Киоко! От подобной фразы я поперхнулась и молча уставилась в чью-то бежевую футболку все еще мутными от слез глазами. Кто-кто я? Киоко?.. Киоко?! Я взвыла и еще сильнее забилась в истерике. Не я! Меня зовут не Киоко! Господи… Люди копошились, что-то бормотали, но я не слышала. Через какое-то время я просто в изнеможении обмякла в чужих руках и провалилась в забытье. Пожалуйста, верните все назад!..***
Проснулась я легко и без былого ужаса. Я просто лежала на спине и апатично смотрела в нежно-персиковый потолок. Ничего так и не изменилось. Мне было лень просто поднять руку, чтобы убрать с груди и шеи, душащее своей плотностью, одеяло. Слишком все-равно. Слишком неинтересно. Я прикрыла глаза. Какой-то частью мозга я понимала, что нужно хоть как-то действовать, потому что от действий я получу больше, чем от безделья, но поднятая рука все равно опускалась. Я не хочу ничего делать. Я хочу только спать. Глубоко вздохнув, я все-таки села на кровати и свесила ноги вниз, тут же закутавшись обратно в теплую ткань. Что же, первый шаг сделан. Тот человек говорил, что меня зовут Киоко. Точнее, не меня, а ту девушку, чье тело я занимаю сейчас. Понять, что я не в своей бренной оболочке, было просто. В той жизни я была типичной обладательницей объемистой фигуры, которую еще звали «есть, за что ухватиться». Теперь же одного взгляда на худенькие стройные ножки и грудь, которая была почти вдвое меньше моей реальной, скрывавшейся под тонкой пижамой, хватало окончательно. Это тело принадлежало девочке-подростку, скорее всего немного тщедушному или просто хрупкому. Я внимательно оглядела комнату. В общем-то, она ничем не отличалась от типичной комнаты девочки-подростка. Разве что хозяйка данного помещения была слишком правильной и спокойной девочкой. Небольшой туалетный столик, рабочий стол, шкаф для одежды и кровать, заправленная зеленым пледом. А также здесь была куча игрушек. Огромная такая куча. Они выглядывали из-за углов шкафа, сидели рядом с кроватью и на самом шкафу, смотрели на меня со столика и пожирали хитрыми взглядами. Я сглотнула. Нет, серьезно, эта Киоко случаем не бедная умственно отсталая девочка, м? Ладно, об умерших говорят только хорошо или ничего. Или она не умерла? А, пофигу. Я встала с кровати и маленькими шажками подошла к рабочему столу, так и не отпуская одеяло. Надо нарыть какую-нибудь информацию про человека, чье тело я вежливо позаимствовала, и, кажется, не верну. Через несколько секунд нашелся школьный дневник. Пролистав его, я смогла сделать три вывода. Во-первых, эта девочка жу-у-уткая зануда. Нет, то, что она отличница покруглее самого круга, меня никаким образом не оскорбляет, в конце концов, может, она гений. Но все эти ежестраничные приписки про то, какая милая-премилая Киоко умница и красавица, мне порядком претили. Либо девчонка невозможная лицемерка, либо недалекий ребенок, способный только радовать всех да отлично учиться по школьной программе. М-да, не густо. Во-вторых, фамилия у этой девочки - Сасагава. Хм, престранное имя, конечно. Или я не в Европе, или вообще в ином измерении, или хрен знает где, или… Последние два варианта менее адекватны, так что пока буду исходить из первого. Но тогда где я? А вот это я узнала в-третьих. Сейчас я изволила поднять свою тушку с кровати в Японии, а точнее в каком-то захолустном Намимори. Супер. Класс. Слава Богу, я внезапно и совершенно нечаянно выучила все три японские азбуки. Тот, кто все это устроил, обладает непередаваемым чувством юмора. Честно. Вздохнула и стала искать дальше. Нашлось несколько фотографий с другими ребятами. Имена запечатленных на снимках были подписаны, и все они также были японцами. Вот только меня смущает кое-что. Какого хрена эти японцы такие большеглазые? Ладно, так, успокоимся… Неважно, забудем. Разберемся позже. Дальше был личный дневник. Я еле нашла его, он был упрятан во второе самодельное дно ящика. Нет, эта Киоко определенно не была дурой. Надо же было такое устроить. Однако само наличие этой милой тетрадочки… Кхем, наводило на ванильные мыслишки в адрес ее психологического возраста. Я в подростковом периоде никогда не вела дневник, да и мои одноклассницы тоже. Может, это не Киоко глупая курочка (называть её курицей язык не поворачивался), а все девчонки здесь такие поголовно? Надеюсь, что это не так, потому что кучи ванильных дурочек я не выдержу. В дневнике достаточно простым слогом описывались приключения Никчемного Тсуны по фамилии Савада. Потом, уже ближе к концу, он стал просто "Тсуна-кун", и добавились новые лица. Например, достаточно грубый и наглый, хоть и умный, новичок-итальянец Гокудера Хаято, улыбчивый бейсболист Ямамото Такеши, Бьянки, сестра Гокудеры, подружка Хару, малыш Ламбо, малышка И-пин и малыш Реборн. Что-то больно быстро этот Савада обзавелся друзьями, да и это Реборн, про которого написаны достаточно странные вещи… Подозрительное у этой Киоко окружение. Ладненько, а у меня-то какая теперь внешность?.. …Нет, мне это не нравится. Ну совсем не нравится. Полностью и абсолютно. Возведенное в степень или поделенное на число "пи". В общем, я недовольна. И скажите мне, как это может нравится, чуть ли не всей школе поголовно, если верить найденной в ящике и хранимой, как зеница ока, нехилой стопке писем с признаниями в любви? Остановите Землю, я, пожалуй, сойду. Ну это просто бред. Или я просто не ценитель прекрасного? Ах, какая же я серость. Ну или просто, какая же я адекватная девушка. А теперь представьте нечто с огромными медовыми глазами в обрамлении пушистых ресниц на аккуратном точеном личике, короткими гладкими темно-рыжими волосами и тщедушным тельцем аля метр с кепкой. Я, конечно, понимаю, что в этом мире существует множество людей, любящих милых куколок, взять тех же нехороших дяденек, поджидающих юных школьниц в темном переулке, но чтобы почти всем нравилось это? Либо я настолько деградировала, что не понимаю очевидных вещей, либо в Японии очень и очень странная мода. Я еще раз скептически взглянула на свое отражение в зеркале, и то тоже искривило красивое личико в пренебрежительной гримасе. Потом наигранно захлопала ресницами и смущенно поковыряла носочком землю. Блеск. Да я теперь мечта педофилов, господа! Аплодисменты мне! Ладно, проехали. Я взглянула на календарный лист, висевший на стене. Красные единички пестрели на белой бумаге в бледно-розовое сердечко (господи, я точно куплю себе новый календарь!), а под ними было витиеватым почерком написано «Воскресенье». Ну здорово, мне еще завтра переться в давно позабытую школу, распугивать нежданных поклонников!.. Кстати, если дело зашло о моем поведении. Как я буду объяснять столь неожиданные изменения в характере? Если бы я была маленьким ребенком, это можно было бы списать на формирование личности, но мне-то сейчас биологически четырнадцать, а в этом возрасте уже в большей степени устоявшееся мировоззрение. Хм. Надо будет подумать… Внезапно в дверь постучали, от чего я подпрыгнула на месте и испуганно обернулась. — Киоко, доченька, можно войти? — чей-то обеспокоенный женский голос раздался за дверью. Так, я что-то говорила про то, что надо подумать? Ха, ха и еще раз ха! К чертям все раздумья! Да здравствует хаос! Приветствую тебя, анархия! Будет же эти миром править импровизация! — Д-да, конечно…