Step-brother

— Ты свихнулся? — Гарольд, широко распахнув глаза и открыв рот, буквально орет эти слова на всю аудиторию, привлекая к себе дополнительное внимание. Он толкает от себя Луи, который, во-первых, успел изрядно посмеяться над выражением лица кудрявого, а во-вторых, с грохотом падает на задницу, потому что сидеть с краю всегда опасно. Особенно ему. Рядом с Гарри. Руки Гарри мгновенно зарываются в его перепутавшиеся кудряшки, а строгий взгляд преподавателя не внушает ничего хорошо. Как Томмо смел перевернуть все мысли Гарольда? Как он позволил себе вторгаться в его личное пространство? И как он вообще смеет говорить такие вещи своему брату?! Кудрявый вскакивает с места и выбегает из аудитории, гонимый вопросительными взглядами, не на шутку расстроенным взглядом Найла и, конечно же, Луи, которому нравилась его игра. Пока нравилась. Вытирая не прошенные слезы, Гарри, уткнувшись в ладони, сидит на плитке пола туалета. Он искренне не понимал, как нашел туалет, также как не понимал, почему его брат такой придурок. Гарольд был из тех людей, которых волновало все, и это все явно надолго заседало в его голове. Ему страшно. В первую очередь страшно за себя, потому что шутки переходят дозволенные границы, и он совершенно без понятия, на что Томмо решится в следующий раз. А еще Гарри было страшно за Найла, потому что тому так сильно не повезло с другом. В итоге, Гарри плакал, плакал и плакал, понимая, что никогда не был настоящим мужчиной. Он всегда боялся трудностей, а сейчас ею являлся Луи, который доводит его так сильно, что грудная клетка болит от частых всхлипов, голова разрывается потоком мыслей, а сердце воет, словно Гарри через пять минут должен был идти на смертную казнь. Но оно ошибалось. Смертная казнь сама приходит к нему, явно ошарашенная видом разбитого Гарри. — Слушай, я хотел бы извиниться, я же просто шутил, Гарри, — Луи двигается к огромному плачущему комочку, чувствуя на душе поганое чувство вины. Да и вообще, пора присмирить свои гормоны, потому что беды от постоянно плачущего Гарри не миновать. Почесывая голову, Луи присаживается на колени, чтобы быть на одном уровне с Гарри, не заботясь о антисанитарии. — Кудряшка… — Уйди, пожалуйста, — жалкий всхлип брата конкретно подбивает почву из-под Луи, и он протягивает руку, чтобы погладить того по голове, внутренне надеясь, что так он сгладит чувство вины. Но огромный кудрявый комочек тоже умеет показать себя. Широкая ладонь хлопает по такой маленькой ладошке Луи, и тот мгновенно отдергивает ее, произнося громкое «Ауч». Гарри вытирая тыльной стороной ладони слезы, смотрит на брата исподлобья, выжидая нужного момента, чтобы… Чтобы налететь на того, пригваздывая к полу и хватая за края воротника. — Я тебя так ненавижу, как же ты надоел портить мне жизнь! — Гарри слишком близко к лицу Луи, он выплевывает эти слова тому в лицо, но его жертве совсем не страшно. Да, господи, ему же это нравится! Придавленный телом кудрявого и находящийся на опасном расстоянии от его лица, Луи томно вздыхает, теряя все адекватные мысли. Гарри испепелял Томмо взглядом, пока тот сгорал от жгучего желания. Тело Гарри слишком горячее, тело Гарри слишком манящее, тело Гарри слишком близко… Одинокие слезы скатываются с щек кудрявого, падая на очерченные скулы старшего. Ладно, это действительно слишком далеко заходит. Слишком. Рассудок бьет в голову и Луи даже вздрагивает от своих мыслей. — Гарри, я… — Молчи! — младший Томлинсон сжимает челюсти от ярости и дышит сквозь сцепленные зубы, издавая, поэтому, странный свист. Он не хочет слышать ни слова. Луи давно, очень давно, вызывал в нем такие чувства, а точнее, яркую, не совсем обоснованную ярость. Сейчас же Гарри сорвался, не в силах держать все в себе, и как раз под горячую руку попал тот самый Томмо. Если бы Гарри мог, он бы убил его прямо здесь, если бы он мог, давно бы проучил его за эти шуточки, если бы он мог хотя бы поднять на него руку! У него не хватало на это сил. Кудрявый явно чувствовал, что старшему очень просто им управлять. Одним своим взглядом он заставлял младшего дрожать от беззащитности. Он даже не понял в какой момент так сильно разрыдался, даже не в силах больше смотреть на лицо взволнованного Томмо, который до сих пор не понимал в чем дело. Да, его шутки давно переходят грань, но что с того? А самое ужасное то, что чувство вины сжирало его полностью, и давило пульсацией на головной мозг. Неизвестно, как это произошло, но для Луи единственным способ загладить вину казался совсем невинный поцелуй. А еще он паниковал, очень паниковал. Схватив кудрявого за шею и, тем самым приблизив того в плотную к себе, старший Томлинсон впивается в губы младшего, ощущая вкус чертовой малины из-за зубной пасты кудрявого. Только сейчас Луи понимает, что губы Гарри самые мягкие и движения, которые к удивлению последовали в ответ, такие невинные и легкие. Этот поцелуй, пусть и казавшийся немного скомканным и совсем неумелым, мог бы войти в списки лучших поцелуев Луи. Особенно, с Гарри. Особенно, под его горячим телом. Особенно, чувствуя на своих губах такие прекрасные губы, которые теперь долго не выветрятся из памяти старшего. А что же насчет Гарри? Для Гарри этот поцелуй неминуемое разрушение, это конец всему, что даже и не начиналось. В какой-то момент, который они оба даже не заметили, между ними рухнуло все. Что-то, что давало хоть маленький шанс на дружбу, что-то, что заставляло Гарри, прижимаясь к стене бежать от Луи, который в свою очередь паниковал еще больше и стоял на коленях перед кудрявым, смотря на него своим самым жалким взглядом, который у него вообще был. Самая большая и прекрасная ошибка, которую совершал Томмо произошла сейчас. Самая большая и прекрасная ошибка отдаляет одного, пока другой будет приближаться. — Гарри, я-я не хотел, п-про… — Луи мгновенно замолкает попадая под удар, не совсем тот, который бы хотел Гарольд. Точнее, под удар зеленых глаз, которые искрились чем-то темным и столь грустным, что сердце старшего жутко щемило. Он все испортил. Все. — Луи, просто, оставь меня в покое, хорошо? Уберись из моей жизни, я не хочу тебя видеть! — младший Томлинсон срывается на последних слогах, говоря дрожащим от слез голосом, и бежит отсюда. Бежит от позора, бежит от вкуса губ своего брата на своих губах, он просто хочет убежать куда-нибудь далеко, чтобы забыться и по возможности умереть, но Гарри пока не готов так жертвовать собой. Забегая в раздевалку и надевая на себя свою куртку, он выбегает из университетского здания, глотая слезы и натягивая капюшон до самого носа, чтобы никто не мог видеть его слез или не мог пожалеть. Он пытается убежать от падения в глубокую пропасть под названием «Луи», но не знает, что уже на волоске от падения. Слишком поздно. Томмо, с трудом осознавая, что происходит, стоял на коленях в пустом туалете, пялясь в одну точку, туда, где недавно сидел кудрявый. Его волной окутывало несравнимое ощущение, будто ты что-то потерял, будто вся твоя жизнь просачивается через пальцы и ты не в силах ее поймать. Ощущение, будто каждая его слеза — это удар ножом. Ощущение, которое не сравнится даже с прошедшим поцелуем, который был волшебным. Серьезно, даже в такой обстановке, точнее, в туалете. Луи закрывает глаза, сглатывая ком в горле и пытаясь понять, почему слова Гарри ранят, почему это, черт побери, так душераздирающе? Почему Луи не чувствовал тоже самое, когда Элеанор поливала его грязью, потому что тот отшил ее? Почему он чувствовал тогда только самоуверенность и вообще, безразличие к ситуации? Куда это все делось сейчас? — Томлинсон? Где Гарри?! — блондин, запыхавшись, врывается в комнату, и чувствует, что дело совсем плохо, потому что здесь нет Гарри, здесь только Луи. Здесь он, источник проблем, который казался разбитым и полностью уничтоженным, если такое вообще возможно. Да тот самый Луи, который находил выход из любой ситуации. Только не из этой потому, что у него есть парень, потому, что Гарри его сводный брат, потому, что он портит ему жизнь, потому, что эта ситуация явно не из простых и что-то сломало в ней и Гарри, и, как удивительно, Луи. Он перешел черту и эти губы с привкусом малины не должны были быть на его губах. Они оба близки к краю, но глупость пока не дает им упасть. — Что… что случилось? Где Гарри? — Хоран оглядывает пустой стеклянный взгляд Луи и вздрагивает, когда тот резко направляет его к нему. — Найл, Найл, я-я все испортил, — Луи сжимает челюсти и пытается не плакать. Что вообще за черт с ним? Почему так хочется плакать? Почему щеки горят, словно от звонких пощечин? Или он был так оглушен словами Гарри, что не заметил удара? Просто он еще глуп, чтобы понять. Глупость, определенно, должна приписываться в список пороков человека, потому что иногда она мешает жить. — Что ты натворил?! — Найл в ужасе смотрит на быстро вздымающуюся грудь Луи и его широко распахнутые в ужасе глаза. Старший Томлинсон напоминал сумасшедшего с примесью трупа, потому что его, только недавно красные щеки стали бледными настолько, что, кажется, он стал сливаться с белой плиткой стены. — Я-я испортил. Взял, и испортил, — Луи медленно опускает лицо в ладони и пальцами сильно сжимает нависшую челку. Он обещал маме, что они смогут, а в итоге… в итоге он отдалил Гарри от себя еще дальше и не факт, что тот когда-нибудь вновь с ним заговорит. — Ты можешь сказать, черт подери, что между вами происходит?! Мне надоело смотреть на то, как мой лучший друг плачет из-за твоих ебанных проделок! — Найл выдыхает с последним сказанным словом. Он чувствует, как дерет горло от крика и как сердце сжимается от вида Луи. Ему не должно быть его жаль, но… Луи не любит Найла, Найл неправильный. Найл тоже ненавидит его. — Я не хочу говорить об этом, просто Гарри плохо. Найди его и не спрашивай меня никогда об этом, — Луи вскакивает и, как Гарри несколько минут назад, выбегает в сторону… в неизвестную сторону. Побыть одному — единственное, что ему нужно. Что нужно им.

***

Лондон медленно окутывал вечер, с его тихим дождем вперемешку со снегом, с его неторопливым ветром, что разливал на сердце спокойствие и мягкими влажными поцелуями прикасался к лицу. Гарри любил дождь, Гарри любил Лондон, Гарри ненавидел Луи. Возможно, это и не ненависть вовсе, потому что, ну, не бывает чистой и голой ненависти. Есть лишь глубокая неприязнь, которая являлась самой настоящей дрянью в ситуации Гарри. Если бы не она, возможно бы, он даже посмеялся над всей этой ситуацией, а не пытался бежать подальше от Луи. И дело даже не в том, что поцелуй у Гарри вызвал отвращение, а совсем наоборот. Луи невероятно сладкий, слаще самых любимых лакомств Гарри. Шатен до сих пор пахнул шоколадом, только, в отличии от детства, этот запах перемешивался с невероятным парфюмом Луи. Гарри боялся этого чувства, что так получилось, что он почувствовал его тогда. Он боялся осознать, что его первый поцелуй произошел с его братом, и он был весьма неплох, но это абсурдно! Да и почему его, черт возьми, волнует этот поцелуй? Сейчас-то, кроме грусти и одиночества он не чувствовал ничего. Нет. Отрицание, однако, не лучше глупости. Эти вещи равнозначно удерживают их на краю пропасти, когда, возможно, падение — это лучший вариант исхода ситуации.

***

— Черт, его уже нет пять часов! Мы обыскали все места, где он мог бы быть. Где же он?! — Найл грызет ноготь, взволнованно оглядывая сидевших перед ним, а точнее, Луи и Зейна, присаживающихся на диван в доме Найла. Родители Томлинсонов ничего не знают о пропаже Гарри, и Луи пришлось наврать им о том, что Гарри ночует сегодня у Найла, не иначе. Он не хотел бы, чтобы вся вина лежала на нем, да и вообще он никому ничего не говорил о произошедшем между ними и казался слишком тихим, что сильно бесило Найла. Он уверен, что Гарри в вполне мог сорваться и сбежать, и он почти догадался, только он не учел, что тот бежал лишь от самого себя, что не под силу никому в нашем мире. — Тихо, Найл, он найдется. Я конечно, без понятия, что этот придурок натворил, но он послал смс с извинениями, — Зейн, тормоша свои сырые волосы, укоризненно смотрит на своего бойфренда, который, в ответ на это, резко оборачивая голову к Зейну и, обрызгивая того каплями воды с нависшей мокрой челки, с отрешением произносит, не теряя из голоса привычную язвительность: — Вообще-то ты отобрал у меня телефон и наприсылал ему кучу смайликов. Я не уверен, что это поможет, — в конце предложения Луи хмыкает и вселяет в блондина, сидящего напротив, кучу паники. — Что значит, не поможет? Ты хочешь сказать, что он не придет, пропадет и умрет с голоду?! Да это вообще ты во всем виноват, что ты там натворил, раз он сбежал?! — Найл в добавок к речи топает ногой и всхлипывает. Он боялся за Гарри, тем более, на улице темнело и мало ли что могло произойти с ним. А Луи краснеет, краснеет и краснеет, чувствуя на себе короткий взгляд Зейна, который, перейдя к Найлу, приобнимает того за плечи, успокаивая и убаюкивая теплыми словами. Луи не может сказать. Зейн разозлится и наорет на него, а у Найла будет приступ, так что лучше промолчать или соврать. — Я… он. Гарри просто высказал мне накипевшее и психанул, я… я не виноват, — Луи прячется в горлышке свитера, скрывая горящие щеки. Он почти не соврал, просто не досказал детали, ведь так? — Так тебе и надо. Будешь знать, как издеваться над ним! — Найл, тихо! Не надо ссориться. Гарри придет, он же не двенадцатилетняя девчонка. Просто, ему нужно было выпустить пар, а Луи больше не будет, да Луи? — Зейн с прищуром смотрит на своего парня, пока тот издает еле слышное «угу». Найл вздыхает и прикрывает глаза неосознанно прижимаясь к Зейну сильнее и, ощущая, как от того исходит свежесть из-за дождя и теплота. С Зейном уютно и тепло, он словно дом. — Эй, Малик, ты так-то мой парень, и я тоже хочу погреться! — Луи вскакивает и подходит с другой стороны к Зейну, который лишь закатил глаза и обнял еще и Луи, немного краснея, потому что, да, Найл явно уютнее его бойфренда. А Луи явно не становится спокойнее от объятий Зейна, а сердце бьет ритм, который превращался в панический страх за Гарри. Только он этого не покажет. Или просто никто не заметит. Буквально через пять минут оба, Зейн и Найл, спали, склонив головы в стороны друг друга, пока Луи строчил письмо за письмом Гарри и звонил ему каждые несколько минут. Он может попытаться поискать его один, раз уж и виноват во всем он один. Луи покидает объятья Зейна, на носочках пробираясь к выходу. В сознании медленно всплывают картинки того разговора с Гарри, вскрики Найла, который явно не хотел, чтобы Луи принимал участие в поисках, и образ измученного Гарри, валяющегося где-то на холодной, мокрой земле, молящего о смерти Луи. Томлинсон вздрагивает от картинок, которое подкидывало ему сознание и быстро, со скоростью света, натягивает промокшие кроссовки и неприятно мокрое пальто. Ему нужно поторопиться. Гарри где-то там, на холодной улице. Где-то там, проклинает его, он где-то… здесь? Входная дверь распахивается, и в дом входит никто иной, как сам Гарри, насквозь сырой, с красными заплаканными глазами, которые он направил в сторону Луи, полностью шокированного присутствием Гарри. — Г-Гарри… — Луи шепчет, сглатывая ком в горле, но пришедший его грубо перебивает, сверкая вновь наполнившимися слезами глазами. — Уйди, не хочу тебя видеть, — Гарри хрипит и проходит внутрь, задевая плечо Луи. Луи, который с дрожащими руками уходит домой, раненный в самое сердце. Раненный и убитый словами Гарри. Разбитые в одинаковой степени, разбитые глупостью и отрицанием, еще способны восстановиться, но, главное, сделать первый шаг. Даже если ты неминуемо упадешь. — Гарри, черт, где ты был? Мы так переволновались! Хотели уже обращаться в полицию, — Гарри, грустно улыбаясь, прижимает своего блондинистого друга к себе, который плакал в его объятьях, обрадованный присутствием своего родного человека и друга. — Ну что ж, я пожалуй пойду, да? — Зейн смущенно улыбается, смотря на Найла и Гарри, и медленно продвигается к выходу, чувствуя себя немного не в своей тарелке. — Эй, нет! Я напою вас для начала чаем. Кстати, где Луи? — Найл отстраняется от мокрого Гарри и замечает, как тот меняется в лице. — Думаю, он нам не понадобится, идемте. Зейн, идем, — Гарри говорит сквозь сжатые зубы, сжимая в своей ладони руку Найла и подгоняя Зейна, которому не нравилась перемена настроения Гарри, как собственно и Найлу. А Гарри вовсе не нравилось присутствие Зейна, но Найлу видимо наоборот, так что сейчас он хотел, чтобы тот был счастлив, потому что Найл это заслужил. Зейн во всяком случае лучше Луи. — Ну, хорошо, пошли.

***

Сказать, что Луи не спал всю ночь, значит ничего не сказать. Первую половину ночи он просто ревел, словно маленькая обиженная девчонка в подушку, от которой пахло Гарри, а вторую половину ночи, обнимая ту же самую подушку, думал обо всем на свете. О всех своих шутках и о злом Гарри, который не приносил больше должной радости и желания, о плачущем Гарри, от воспоминания которого сердце ныло и разрывалось. Ладно, то, что он чувствовал, определенно ни в какие рамки не лезло, но Томмо легче было все свалить на то, что Гарри просто сделал ему больно словами и сейчас его совесть делала ужасные вещи с его головой. Но это не причина. Луи утыкается носом в подушку, втягивая в себя до боли приятный запах Гарри. В итоге, сегодняшнее происшествие дало понять Луи, что бороться за дружбу с кудрявым будет не просто, а игра идет на то, чтобы наконец избавиться от чувства вины и совести, сжирающей разум. Луи откидывается на спину и глубоко вздыхает, чувствуя, как сон забирает его в свои объятья, выжимая из него последние силы, а часы, единственное, что видел он перед тем, как заснуть, показывали 05:30, что значило — день для Луи будет ничуть не лучше прошедшего.

***

— Ты сам не свой. Вы, кажется, крупно поссорились, — Найл кидает на пол свои бесчисленные подушки и два покрывала, присаживаясь в уже сухой и чистой одежде рядом с Гарри, укутанным в еще одно одеяло, который пялился в одну точку. — Неважно уже, — кудрявый прикрывает глаза и глубоко вздыхает, избавляясь от навязчивых мыслей. — Конечно, важно! Ты чуть не потерялся и еле жив, бестолковая твоя голова! А Луи заслужил того, что ты ему сказал, — Найл дает легкий подзатыльник Гарри, и тот хихикает, но при этом грусть в его взгляде никуда не пропала. — Ну, да, Найл, думаю теперь у нас с ним официально вражеские отношения, — Найл вскидывает брови и ложится головой на плечо кудрявого, обнимая его так сильно, что Гарри кажется, что его кости трещат. — А у нас с тобой официально подзатыльниковые отношения. Знаешь, когда мы тебя искали, я три раза упал в лужу и Зейн меня вытаскивал, это все из-за тебя! — Найл вновь дает Гарри подзатыльник, и тот смеется, прижимаясь щекой к белой макушке Хорана. — А ты получишь за то, что искал меня. Знаешь же, что я не потеряюсь. А еще ты променял меня на бойфренда моего врага, как ты мог, а? — Найл краснеет, потому что, да, ему очень нравились объятья Зейна. Ему очень нравился сам Зейн, который относился к нему с большей милостью, чем к самому Луи, который, нужно напомнить, был его парнем. За время поисков Найл с Зейном около пяти раз сталкивались друг с другом носами и хихикали, как маленькие дети. И, черт, Найл никогда не скажет своему лучшему другу об этом, потому что ему по факту нравятся девушки, а Зейн парень Луи. Гарри же никогда не скажет Найлу о поцелуе с шоколадным Луи, потому что они враги, а враги не целуются и, тем более, не получают от этого удовольствие. В итоге оба парня сидели красными, как помидоры, всего лишь окунувшись в недавние воспоминания. — Нет, Гарри, ты — мой лучший друг, а Зейн… Он… Зейн помогал мне не хандрить и… — Заткнись, хлебушек, ты же знаешь, что я, несмотря ни на что, люблю тебя. — Знаю, лягушонок. Они крепче обнимают друг друга, улыбаясь и осознавая то, какая же у них однако сильная дружба, потому что Гарри никогда не ссорился с Найлом. Просто никогда не возникало причины. Найл всегда был опорой Гарри, и у них была самая настоящая братская любовь. А вот у Луи с Гарри не было ничего общего. Не было ничего общего пока, до поры до времени. Просто сегодня они не смогли осознать одну важную вещь, что у них не может быть братской любви, просто потому, что судьба так решила за них.