Step-brother

Вы ощущали такое, когда лишь один единственный человек вызывал у вас море эмоций? И в каждой из них вы непременно тонете, потому что все эмоции, связанные с этим человеком, ранят в самое сердце. Когда ты рядом с ним, вся твоя душа летит, а сердце отбивает чечетку. Ты пребываешь в прострации и хочешь сомкнуть этого человека в самых крепких объятьях, чтобы ощущать его каждой клеточкой тела. Сначала ты считаешь, что чувствовать такое — вполне нормально, пока не осознаешь, что становишься безумным. Безумным от чертовой любви. А потом ты понимаешь, что это вообще ненормально быть настолько влюбленным, и что это опасно — так зависеть от человека. Луи впечатывает кудрявого в шкаф, который под напором парочки издает треск. Сейчас у них обоих была полнейшая каша в голове, и их не заботило то, что они сейчас вытворяют друг с другом. Кожа Гарри горит под ладонями Луи, когда у второго душа готова вылететь от чувств, наполняющих его. Старший, будто бы мстил своему братцу за то, что тот заставлял чувствовать себя как на пороховой бочке каждый раз, когда Гарри находился к кому-то ближе, чем на двадцать сантиметров. Луи слишком резко и жестоко целует губы Гарри, выдыхая иногда с непонятным рыком. Сейчас ему принадлежали эти малиновые губы, а никому другому. Луи целовал их, пока в его голове всплывали воспоминания о той девушке, о Лиаме, и он не мог справиться с злостью. Он срывался на Гарри, который думал, что Луи, верно, хочет его съесть. Его губы терзали губы напротив, но Гарри почему-то не был против. Даже больные покусывания приносили ему чертово удовольствие. Но Гарри не может позволить ему доминировать, хотя бы потому, что тот маленький и ему приходится вставать на носочки, чтобы достать до губ младшего. Гарри резко переворачивает их с Луи, и теперь он вдавливал того в шкаф. Его руки подхватывают Томмо за задницу, что мелькала чуть ли не весь день перед глазами Гарри, а затем он приподнимает того, под недовольный стон-вздох Луи, чтобы они, наконец, были одного роста. И неизвестно, сколько бы длилась их идилия, в которой каждый хотел доминировать. Неизвестно, долго ли они так «боролись», смеясь друг другу в губы каждый раз, когда что-то падало. Неизвестно, как далеко бы зашли руки, потому что рукам Гарри уже явно не хватало того, что у него есть сейчас. Неизвестно, как долго, если бы не Лиам. Парень ловко огибает толпы людей, стоящих в коридоре и загораживающих путь. Он движется к своей комнате, все еще пребывая в игривом настроении после прогулки с кудрявым. В его голове плывут мысли, что, возможно, Гарри совсем не как его заносчивый и зазвездившийся братец. Он считает, что младший Томлинсон — одно из милых созданий, что не могут нормально стоять на лыжах. Лиам думает об этом, пока не распахивает дверь и не вскрикивает, как испуганная девчонка. Он мгновенно загораживает ладонями свои глаза, боясь сделать хоть шаг назад или вперед, неважно. Он в полном шоке и сейчас единственное, что его волнует, то, почему это два брата, целуясь, лапают друг друга на его кровати. — Мать вашу, вы сейчас же прекращаете делать то, что делаете… Эм, и еще встаньте с моей кровати, хорошо? — Лиам делает один шаг вперед, на ощупь следуя дальше. — Блять, блять, — Луи тихо матерится, кусая ребро ладони. Гарри сидел рядом с ним белый, словно снег. Он все еще тяжело дышал, а его руки немного подрагивали. — Ли-Лиам, ты-ты не так понял, — голос Гарри дрожит, и, честно говоря, он сам не понял, что только что произошло. Он отчетливо помнил, что на момент, когда зашел Лиам, руки Луи пробирались под джинсы Гарри, а сам он бесстыдно стонал в губы Луи. — Я, блять, пока ничего не хочу понимать, просто слезьте с моей кровати, а еще лучше, отойдите друг от друга на два метра, — Лиам немного нервничает. Ну, да, ему впервые приходится застукивать двух братьев в интимной сцене. Двух братьев! У Лиама даже язык не поворачивается что-либо комментировать. Гарри, не смотря на Луи, вскакивает и отходит в дальний конец комнаты, смущенно скрестив руки на голой груди. Губы Гарри были опухшими и красными, кое-где даже виднелись маленькие ранки, из которых шла кровь. Луи же не сразу встает с места, осматривая Лиама, как врага народа. Почему-то именно сейчас он чувствует к Пейну невозможную злость. Наверное, даже чуть больше, чем к Найлу. Лиам стоял посередине комнаты с закрытыми глазами, а на него была уставлена пара глаз, одна — испепеляющая, другая — сгорающая от стыда. — Отлично, а сейчас я открою глаза, и вы оба скажите мне, что все, что я видел — было сном, — Пейн медленно убирает руку с глаз, а Луи недовольно хмыкает. Он смотрит на того пренебрежительно, скрестив руки на груди. Луи ощущал себя невыносимо раздраженными, и он наполовину уверен, что это из-за общества Пейна и неудобства в штанах. — Ага, Гарри, что ты мне скажешь? — Лиам поворачивается к красному, словно помидор Гарри и смотрит на него выжидающе. Пейн, сморщив нос, смотрит на припухлые губы Гарри, вспоминая опять всю сцену. Чего угодно он ожидал, но не этого. Он не думал, что у Гарри есть какие-то связи с его братом. Насколько знал Пейн, они, вроде бы, питали друг к другу взаимную ненависть. Честно, он хочет лучше поверить в слухи, чем в то, что сейчас видел. — Лиам, тебе приснился сон, ничего не было, — Гарри хрипит. К его горлу подступал ком, и он почему-то был готов зареветь. Ему совсем не нравились отношения между ним и Луи. Он не понимал, что же хочет от него Луи, а главное, не понимал, чего же хочет сам. Он метался. Все казалось таким неправильным и некрасивым, что он готов был надавать себе звонких пощечин. А так же все было слишком горячо и необъяснимо, что хотелось вновь «напасть» на Луи, который сейчас смотрел на Гарри, закусив и так искусанную губу. Лиам поворачивается к Томмо и смотрит теперь на него. Гарри тоже наблюдает за ним. Наблюдает, как на лице Луи плывет широкая ухмылочка, а глаза загораются хитринкой. Гарри, наверное, чуть дольше задерживает свой взгляд на тонких губах Луи, потому что второй ловит его на этом и ухмыляется еще сильнее. —Я жду, — Лиам подгоняет Луи, но получает в ответ следующее: — Да, Лиам, тебе не приснилось и мы почти трахнулись на твоей кровати, — Луи, смеясь, смотрит, как плывет выражение лица Пейна с более менее успокоенного на немного испуганное, а затем в смущенное. — Что ты несешь, Луи?! — Гарри даже подскакивает на месте, едва слышит брата. Наверное, кожа не способна еще больше краснеть, но щеки Гарри все алеют и алеют, а жар плывет по всему телу. Гарри уже и не замечает Лиама, стоящего с открытым ртом. Он смотрит, глотая воздух ртом, на Луи, не прекращающего самодовольно ухмыляться. — А что мне надо сказать, Гарри? — Луи качает головой, смотря на Гарри, как на ничего непонимающего дурачка. — Мне нужно было сказать, что мы друг другу соринку из ртов убирали языками, да? Надо было сказать, что мы по-братски решили помочь друг другу со стояками? Так, Гарри? — Луи немного перебарщивает, повышая голос. Гарри дрожит всем телом, ему так стыдно, что он не знает куда себя деть. Какая-то часть его самого хотела врезать старшему, чтобы он не распускал язык, а другая… другая бы жестоко наказала за это немного в другом плане. Гарри стукает кулаком по шкафу, эмоции берут верх. — Ты мог бы, блять, хотя бы постараться прикрыть свой зад, — Гарри рычит на Луи, хмурого, словно туча. Кудрявый пытается сдерживать слезы, но глаза предательски блестят, а по щекам текут дорожки. Он не хотел бы быть таким эмоциональным из-за Луи. Он не хотел быть таким эмоциональным из-за придурка, портящего его жизнь. — В отличие от тебя, Гарри, мне не нужно спасать свой зад. Я не ною о том, что все неправильно, я просто живу. Знаешь, почему я еще не сгнил оттого, что чувствую? Мне просто похуй. Будь похуистом и хоть раз в жизни не задумывайся над бредом, мешающим тебе жить, — Луи выпаливает на одном дыхании. На его лице играют желваки, а взгляд хмурый настолько, что к нему точно никто не осмелится подойти в радиусе пяти метров. — Но мне не похуй, в отличие от тебя, Луи! Мне, блять, не похуй, потому что мы братья, и мы не должны делать то, что делаем, — Гарри размазывает слезы по щекам, его сердце рвется из груди, и ему хочется просто укрыться от всего мира и подальше от Луи. — А-а, тебе не нравится, да? Я тебе говорил, не приближайся ко мне. Ага? Извините, а сейчас мне нужно уединиться, потому что тут слишком много соплей, — Луи хмыкает и вылетает из комнаты, хлопая дверью. Он идет по коридору, отвечая на каждый взгляд на себя ругательством. Его ноги подкашивались, и он просто готов был упасть посередине коридора и реветь от бессилия. Он хотел взять каждое слово обратно, чтобы не видеть этих горьких слез на лице Гарри, чтобы не видеть, как зло он смотрит на него, ненавидя Томмо, скорее всего, каждой клеточкой тела. А еще он хотел, наконец, начать вести себя как взрослый парень, научиться понимать других, потому что он знал, что для Гарри все происходящее с ними до безумия странно, и младший просто напросто запутался во всем этом. Луи понимал, но продолжал вести себя, как ребенок, который доказывает свою правоту, хотя все прекрасно знают, что не прав именно он. Сейчас, идя по коридорам и цепляясь за стенку, так как его действительно колотило, Луи сваливал все на Лиама. Если бы не он, они бы с Гарри и не поссорились, а, возможно, просто бы все благополучно забыли. И где-то в глубине души Луи винил себя, потому что, да, то, что происходит между ними пугает не только Гарри. Луи не понимает, почему его тянет к нему. Это необъяснимо.

***

Лиам безуспешно пытается приободрить Гарри, бьющегося в истерике и заливающего слезами его подушку. Пейн до сих пор в шоке, а также он чувствует еще большую неприязнь к Луи, и он действительно хочет вспомнить приемы из бокса, чтобы проучить Томлинсона. Лиаму хотелось защитить Гарри от Луи, который, по его словам, «больной голубой извращенец». И он не понимает, почему после этих слов Гарри плачет вдвойне сильней. Печально, что Лиам не может пробраться в голову кудрявого. Тогда бы он все понял. Понял бы и то, что Гарри начал беспомощно лететь в пропасть. Но пока что Лиам принимал безрезультатные попытки приободрить расклеившегося Гарри.

***

На ужин Гарри идет в сопровождении Лиама, который обнимал его за плечи и говорил всякую чушь, чтобы заставить еле успокоившегося парня улыбнуться. Но ничего не выходило и Гарри был грустным. У младшего Томлинсона гудела голова от слез и от непрошеных мыслей. Он был зол на Луи, но одновременно что-то теплело в нем, лишь он вспоминал его. Гарри считал это все бешенством. Чем-то невозможным, но при этом не мог выкинуть ни единой мысли о нем. За большим столом собрались две семье и между ними виднелись существенные различия. Например, семья Томлинсонов была чуть веселее и более шумной, чем скромная, тихая и небольшая семья Пейнов. Даже, не смотря на некоторые различия, семьи нашли общий язык и общались друг с другом раскованно, посмеиваясь над рассказами о жизни семейств. Гарри ловит себя на том, что ищет за столом Луи, а когда попадает под его хмурый взгляд, осекается и пытается улыбнуться какой-то шутке Лиама, что вел его к свободным местам за большим, длинным столом, наполненным едой. Луи же крепче сжимает в руке вилку, поедая пюре, глядя на с виду вполне счастливую парочку. Все внутри старшего переворачивалось от того, как Гарри упорно избегал взгляда Луи и вслушивался в разговор Пейна, хотя внутри у того был ураган. — Прошу внимания, — Джей поднимается с места вместе с матерью Лиама, их лица светились, скорее всего, от уже опустошенных бокалов вина, а на их лицах играли веселые улыбки. Луи действительно хочет сосредоточиться на том, что говорит его мать, но слышит лишь отдельные слова о знакомстве семейств и всяких не важных для Луи сейчас слов. Он не мог сосредоточиться, слыша тихое шептание Лиама и Гарри, а так же их смех. Луи так хотелось врезать Лиаму, дабы этот индюк не прикасался к рукам Гарри, чтобы выдать одну из своих дурацких шуток. Луи бы хотел, чтобы Гарри смеялся лишь над его, и только его шутками. Он хотел бы сейчас сидеть рядом с ним, соприкасаться бедрами, чувствовать еле уловимый запах любимого шампуня кудрявого и просто касаться его. Но он не мог. Он его брат и это ложится на Луи таким тяжелым бременем, что тот вздыхает каждый раз, когда невольно уходит далеко в мыслях. Он так старался не выражать никаких эмоций, но ничего не получалось: его руки были сжаты в кулаки, а еда не шла в рот, лицо выражало раздражение, а его брови хмурились каждый раз, когда он смотрел на Лиама и Гарри. — Давайте, выпьем за наши семьи! — Джей, как оказалось, до сих пор говорила. Луи очнулся от ее слов и привстал вместе с обоими семьями. Гарри и Лиам, увлеченные одним из рассказов Пейна (возможно, только Лиам) не заметили, как все встали и, когда Луи громко опустил вилку на стол, они огляделись и повторили за остальными, взяв в руки бокалы, наполненные красными вином. — За Томлинсонов и Пейнов, ура! — едва эти слова произносит мать Лиама, все довольно вскрикивают и поднимают бокалы, опустошая их. И Гарри безумно невнимателен, потому что смотрит на Луи, смотрящего, в свою очередь, на жидкость в своем бокале одним из своих хмурых взглядов. Они сидели прямо напротив друг друга и это не мешало Гарри разглядывать такого Луи, не замечающего, казалось, ничего кругом, кроме бокала в своей маленькой аккуратной руке. И Гарри, по сути, тоже не замечает ничего, кроме как хмурого, расстроенного Луи, потому что в следующий момент его задевает мужчина, сидящий справа, и кудрявый опрокидывает бокал прямо на Пейна, который уже выпивал за тост, а сейчас заливисто смеялся, смотря, как Гарри начал суетиться. — Черт, черт, Лиам, прости, я-я неуклюжий, — Гарри начинает торопливо хватать салфетки со стола и пытаться затереть пятно на штанах Лиама, который, смеясь, отговаривал Гарри от этого занятия. Все взгляды до одного момента, направленные на Гарри и Лиама, резко обращаются на звук трескающего стекла, а точнее, на Луи, стоящего с осколком бокала и жестоким, раскрасневшимся лицом. Гарри не спеша поднимает свой взгляд на Луи, и их взгляды встречаются. Полностью обезоруживающий, строгий и раздраженный — старшего, и растерянный, смущенный — младшего. В следующую минуту Луи срывается с места, не в силах больше терпеть того, как в жилах замирает кровь от каждого движения кудрявого. Старший хромает в комнату, тяжело дыша, пока чертовы картинки Гарри, наклонившегося вниз к штанам Пейна, всплывали в его сознании, разрушая окончательно все нервные клетки. Он даже не мог понять какого черта он так зол, но находиться рядом с этой «парочкой» он больше не мог. Это переходило за рамки простого собственничества, и Луи это понимал. Он срывает с себя футболку и ныряет под одеяло, дрожа всем телом. Он обнимает себя же руками, зажмуривая глаза, пока картинки все плыли и плыли, а внутри все горело. Он был весь в огне, но ему в то же время было так холодно и одиноко. Безумно одиноко. Он вспоминает, как в детстве ему и Гарри не доставляло проблем просто засыпать рядом, в обнимку. Сейчас все было совсем не так. Каждое прикосновение должно оправдываться, чтобы не перерасти в что-то большее, чем просто братская любовь. В детстве все было проще и легче, все воспринималось не всерьез, так почему сейчас нельзя так же? Наверное потому, что вселенной давно установлено — мы не можем быть наивными детьми всю жизнь. А так бы хотелось не задумываться ни о чем, радоваться всему, что окружает тебя. Луи бы хотел вновь держать Гарри за руку, чтобы он улыбался этим жестам, а не убегал от них. Он просто хотел стать ребенком.

***

— Что с Луи? — Джей удивленно смотрит на Гарри, почему-то уверенная, что он должен знать. Но Гарри пожимает плечами и приземляется на стул, закусив губу. Так странно, что он чувствует себя виноватым. Разве возможно чувствовать себя виноватым, если ты наверняка уверен, что прав? На самом деле, Гарри просто хочется, чтобы Луи сиял своей ярчайшей улыбкой, которую Гарри, он готов признать, любил еще с самого детства. Кудрявый знал, что он прав. Они братья и… Нет, черт, он хочет просто поцеловать его и к чертям послать все, что говорит о том, что это неправильно. Просто сделать так, чтобы он улыбнулся и сказал, что все хорошо. Скоро все будет хорошо. Холодный снег блестел под ногами Гарри, переливаясь в свете луны и фонарей. Коттедж затих после ужина, и смиренная тишина нарушалась лишь тихими разговорами в кровати, смешками, а где уже и храпом. Гарри не хотел возвращаться в комнату, не смотря на упреки Пейна. Сейчас ему нужно было немного одиночества, тишины и, наверное, пару падений в сугроб. Воздух был морозным, и на непокрытых кудрях Гарри оставался голубоватый иней. Ему было холодно, но мороз ослаблял боль в голове. Его руки лежали в карманах куртки, он шел, размышляя о всем, что приходило в его голову. Хотя, честно говоря, думал он только о Луи. И сейчас он не мучил себя этим, хотя голова уже порядком болела. Он глуповато улыбался, просто вспоминая, каким Луи бывает идиотом. Идиотом, издевающимся над ним. И, да, ладно, воспоминания о том, как Гарри приходилось плакать из-за проделок Томмо не приносили никакой радости. Он думал о их детстве, когда они, крича от радости, веселились, прыгали под первыми снежинками и ловили их ртом. Как Луи зарывал Гарри в снегу, а тот обижался на него и, надув губы, сидел на кухне, попивая теплый чай. А потом Луи оставлял холодный поцелуй на его щеке, Гарри не мог больше обижаться, и они веселились дальше. Но затем между ними что-то сломалось. Когда Луи обижал Гарри, он больше не оставлял на его щеке извинительный поцелуй. Просто они повзрослели. С возрастом словно улетучивалась их дружба, создавая между ними стены, которые стали огромным препятствием в их общении. Луи возится в одеяле, не в силах заснуть под храп Лиама. Он поднимается и садится на кровати, свесив вниз свои ноги. Он оглядывается кругом и только сейчас до него доходит, что в комнате лишь две кровати, и не на одной из них, ни на кровати храпящего Пейна, ни на кровати Луи, не было кудрявого парня. Старший Томлинсон встает на холодный пол, надевает свой свитер и, хромая, выходит из комнаты, не взяв даже костылей. Кругом была тишина и темнота, от чего Луи становилось не по себе и он старался укрыться от пугающей атмосферы в своем свитере. Довольно странно, но старший боялся темноты. С детства он всегда показывал себя самым храбрым и несносным мальчишкой, хотя в тайне боялся остаться один на один с темнотой. Поэтому в детстве он всегда спал с Гарри, и рядом с ним он не чувствовал страха, а темнота не поглощала его в свои цепкие лапы. Преодолев темные коридоры, Луи выходит в холл, освещенный фонарями с улицы и несколькими светильниками. Томлинсон озирается кругом и глубоко вздыхает, не замечая признаков живности. За окнами уже было довольно темно для прогулок ночью, тем более, как сообщали местные жители, из-за близости леса, здесь не очень безопасно гулять одному. Днем здесь все строго охраняется, да и дикие животные вряд ли вылезут из своих укромных жилищ, слыша веселый говор людей. А вот ночью было не безопасно, потому что лесники предпочитали развалиться на своей кровати и заснуть крепким сном, чем наблюдать за неспокойным ночным лесом. Конечно же, для Луи закон был не писан, и он, надев на себя свою бини и теплую куртку, в придачу с ботинками, выходит наружу. Кожу его лица тут же обдает морозным воздухом, и ему приходиться чуть поежиться и вжаться в куртку, чтобы спрятаться от назойливого ветра. Он следует вдоль линии стены здания, хромая, и засунув руки в карманы. Луи смотрел на небо, на котором разлилась дорожка млечного пути, а белобокая луна освещала дорожки со своей высоты. Звезды… Томмо поправляет шапочку и незаметно улыбается воспоминаниям, решивших атаковать его именно сегодня. Он и Гарри, лежащие на ярко-зеленой траве, здесь, рядом с этим коттеджем. Они любили убегать по ночам из здания, чтобы, лежа в немного мокрой траве, наблюдать за звездами и ждать, когда хотя бы одна из них стремительно полетит вниз. Тогда они пищали, смеялись и как-то в суете успевали загадывать желание. Луи выдавливает смешок, едва вспоминает, что он загадывал тогда. Всякие игрушки, путешествия, настоящую любовь… Что-то внутри парня сжимается при упоминании любви. Он явно мечтал не о том тогда, совсем не о том. Хотя сейчас главное желание Луи — это быть вечно молодым. Жить вечно в детстве. Неважно, насколько это глупо, потому что мы по жизни двигаемся дальше и дальше, не останавливаясь на чем-то конкретном. Томмо просто хотел навсегда остановиться на этапе детства, когда не приходилось думать о своих поступках, а жить в радости и веселье. Томмо ежится от порыва ветра и заходит за здание, где не было ни единого фонаря, а кругом была полнейшая темнота. Луи спешит уйти отсюда, но шорох где-то вдали привлекает его внимание. По сути, сейчас он захотел уйти отсюда еще быстрей, но больное любопытство берет верх. Тем более, отмечает Томлинсон, в любой момент он просто сможет убежать, ну, или попытаться это сделать. Шорох усиливается, и Луи начинает немного разбирать предметы во тьме, двигаясь вперед немного с опаской. Кусты поблизости шевелятся и парень вздрагивает, чуя неладное. Он оглядывается кругом и замечает длинную палку поблизости. Ему просто нужно оружие, хоть какое-то, в случае, если там будет какое-то животное, которое решит напасть на него и откусить ему здоровую ногу. Луи молчит и идет вперед с серьезным выражением лица, со съехавшей набок шапочкой и с длинной палкой, задевающей ветки заснеженных кустов. Шорох затихает, а в кустах раздаются какие-то неразборчивые звуки, а затем что-то бубнит, настораживая Луи. Думая несколько секунд, Луи собирается с духом и громко, что есть мочи, кричит, думая, что таким образом сможет отпугнуть животного или кого-либо, находящегося в кустах: — Кто тут?! — едва он заканчивает свой крик, как сами шуршащие кусты начинают кричать и шевелиться вдвойне сильнее. Палки кругом начинают трещать, снег лететь ото всюду, а хищное животное, по имени Гарри, спотыкаясь и громко крича, несется вперед, а затем падает носом в сугроб, пытаясь подняться. Луи вовремя опоминается и бросается вперед, чувствуя, как покалывает горло от крика, а на глазах образовываются слезы от смеха, что настиг его, едва он понял комичность ситуации. Он пробирается через кусты и чуть не наступает на тушку тела Гарри, валяющегося в снегу и пытающегося встать. Его ноги запутались в ветках, а все кудри были в снегу, упавшего с веток. — Гарри? Господи, Боже, что ты тут делаешь? Напугал меня, — Томлинсон склоняется над братом, который смог перевернуться на спину, а теперь начал разглядывать Томмо с вниманием и нескрываемым любопытством. — Луи? — Гарри прищуривается, чтобы разглядеть шатена, сидящего перед ним с веселыми, смеющимися глазами. — Нет, Санта Клаус, — старший закатывает глаза и протягивает руку вперед, глуповато ухмыляясь Гарри, который уже достаточно замерз для того, чтобы валяться в снегу. Переборов себя, ибо Гарри еще был обижен на Луи, кудрявый берет руку Томлинсона старшего в свою и поднимается вместе с ним, отряхиваясь от снега, забравшегося, казалось, даже в его боксеры. От такого еле уловимого жеста — прикосновения к руке Луи, у Гарри все сжимается, а рука начинает гореть под теплой ладошкой, поэтому кудрявый мгновенно освобождается и опускает взгляд, следуя за Томмо. — Ты чего по лесу гуляешь? Забыл, что здесь водятся бабайки? — Луи не чувствует напряжения, в отличие от Гарри, который был жутко обижен с глазами, щиплющими от воспоминаний. Был бы он, как Луи, мог бы тоже вот так быстро забывать все, что между ними происходило, — мечтал он, чтобы ему было так же похуй, как и ему. — Чего молчишь, кудряшка? — Гарри поеживается, переступая через ветки. Это прозвище всегда вызывало у него странные ощущения. Он все еще молчит и тихо шествует за Луи, идущим впереди. Гарри дико замерз и не хотел отвечать ни на один вопрос Луи, наверное, потому что его язык заплетался, но еще и из-за обиды. Что ни говори, а Гарри никогда бы не забыл что-то, что причиняло ему боль. Также, как и то, что никогда бы не забыл, если бы он причинял кому-то ее. — Гарри, черт возьми! — младший подскакивает на месте, когда Луи разворачивается и строго смотрит на него. — Простудишься же! — Луи быстро стягивает с себя свою бини и пытается натянуть на голову Гарри свою шапку, но тот отскакивает и смотрит на Луи, сжимая свои губы в тонкую линию — верный признак того, что Гарри испытывает глубокие переживания и чувства. — Зачем, Луи? — Гарри смотрит на своего брата, застывшего с шапочкой в руках. На его лице плыло удивление, и он явно не понимал Гарри. — Что «зачем»? Я не хочу, чтобы ты простудился, дурашка, — Луи глупо улыбается и пытается вновь натянуть шапку на Гарри. — Ты заботишься не заболею ли я, но не заботишься о том, что я чувствую. Почему, Луи? Почему говоришь не приближаться к тебе, когда сам не можешь удержаться, — Луи так и застывает на месте, подняв руки над головой Гарри. Лицо того дрожит, и Луи знает — это плохой знак. Гарри на грани. — Послушай, кудряшка… — Гарри перебивает старшего и резковато убирает руки Луи. — Я не хочу слушать, Луи. Я все слышал сегодня днем и, знаешь? Я решил, я буду жить по твоим правилам, буду держаться дальше от тебя, а еще постараюсь наплевать на все. Мне похуй, Луи! — Гарри уже плачет, а Луи бешено качает головой, пытаясь захватить лицо кудрявого в свои ладони. Кто, черт подери, тянет Луи постоянно за язык? И почему опять все происходящее давит на него? Он просто хочет, чтобы все было, как у детей — просто. — Отпусти меня, Луи, — Гарри вновь ударяет по руками старшего, которому удалось захватить лицо того в свои ладони. Они дрожат уже оба, а Луи кажется, что если бы не луна, то он бы сейчас не чувствовал того, что чувствует, потому что лицо Гарри выглядит еще более жалко в свете луны, а у Луи внутри настоящий пожар. Как же Луи лажает. Постоянно лажает. — Гарри, я был не прав. Гарри я… — но Луи говорит уже в пустоту. Гарри идет вперед, смахивая слезы. Он идет в здание, чтобы хоть где-то укрыться от Луи. Чтобы хоть где-то укрыться от чувств. Но от падения не убежишь. Луи стоит, сжимая в руке свою бини. Он сам уже плакал, а горячие слезы текли по охладевшим щекам. Он стоит, беззвучно роняя слезы. Он дрожит то ли от холода, то ли от того, что чувство вины забирает всего его. Лажает везде. Лажает всегда. Луи смотрит вверх, задыхаясь от накативших эмоций. Как же ему надоело это все. Он стоит так недолго и хочет уже опустить голову, но маленькая звездочка летит вниз так стремительно, что Луи еле успевает пролепетать: — Пусть все будет, как раньше, пожалуйста. Пусть мы будем вечно молодыми, прошу, — Луи утыкается в свою шапку и глубоко вздыхает, прежде чем сорваться и не начать рыдать от жуткого бессилия. Скоро все будет хорошо.