Step-brother

Гарри проснулся, когда понял, что стукнулся о спинку кровати головой. В объятьях он сжимал своего мишку, чей глаз отпечатался на его щеке красной точкой, а шерсть также отпечаталась в форме узоров. На дворе заметно потемнело, поэтому в комнате было куда более мрачнее, нежели вечером, и лишь свет, льющийся из щели внизу двери, позволял Гарри хоть как-то ориентироваться в полумраке. Первое, что он понял, это то, что он был один. А вторым он осознал, что Луи, вероятно, гремел на первом этаже дома. Оттуда доносился громкий шум, звук летящих на пол кастрюль, ложек, мелодия веселой песни из радио и парочка матов, по которым Гарри понял, что родители, скорее всего, еще не вернулись. Кудрявый, сладко потягиваясь ото сна, поднялся, чувствуя протест своего тела на этот жест. Мышцы затекли, поэтому Гарри просто хотелось вновь упасть на пол и, наверное, уснуть. В голове была невероятная каша, из которой парень вынес тот факт, что у него и Луи временное перемирие, и что, по факту, он аннулировал свои слова в доме отдыха. Вообще-то Гарри не хотел верить ему и ни одному его слову, просто он сам чувствовал эти нагнетенные, висящие на волоске отношения, которым нужно какое-никакое, но перемирие. И все же был неприятный осадок на душе, который заставил его громко вздохнуть. В груди продолжал заседать неизвестный комок, от которого Гарри был настолько измучен, что даже выдавить улыбку получалось с огромным трудом. Он и не пытался. Пока. Распахнув дверь, он прищурился от яркого света и, не привыкая к нему, спустился по лестнице, щуря глаза. Пока он шел, то слышал, как еще несколько раз упала кастрюля, а голос Луи, от недовольства высокий, становился более явственным и различимым. Гарри и не заметил, как остановился в проходе на кухню, застыв и заострив взгляд на Луи, перемазанном в муке с выражением недовольства на лице. Младший пытался не издать ни единого звука — даже дышать начал тише. Он просто лишний раз хотел понаблюдать за таким вот, ничего не подозревающим Луи, что пытался что-то сготовить. Вообще-то Луи с детства не умел готовить, и Гарри отлично помнил, как однажды тот «ради веселья и печенек» чуть не сжег их кухню, и ему, естественно, попало от родителей, которые не подпускали его к плите очень долгое время, пока тот не выявил желание приготовить себе завтрак. По мнению Гарри, того подпустили к кухне не так уж и давно. Когда Луи уронил ложку, Гарри подпрыгнул на месте, чем привлек внимание новоявленного повара. Луи смущенно посмотрел снизу вверх на брата, что встал столбом. Он поднял злосчастную ложку и отвернулся от Гарри, заливаясь краской лишь от одной мысли, что он попался за таким вот занятием. На самом деле, он хотел просто сделать маленький сюрприз в виде кексов, причем сделать очень быстро, но, в итоге, он стоял с головы до ног в муке, с даже не готовым тестом, и был готов стать осмеянным Гарри, который с раннего возраста готовил куда лучше него. — Чем занимаешься? — Гарри прошел вперед, заглядывая за плечо старшего Томлинсона. Перед ним предстал вид слегка, очень странного теста, напоминавшего скорее птичьи фекалии. Лицо Томлинсона младшего скорчилось от вида теста, и тот хмыкнул. — Ничем, — Луи смущенно отмахнулся и посторонился от брата, ощущая себя пристыженно, да и вообще не в своей тарелке. После вечерних происшествий он чувствовал себя рядом с Гарри совсем по-другому. Будто что-то сломилось. Если раньше он мог резковато ответить на слова брата или даже обдумывать злобный план, чтобы одеть эту чашку с тестом тому на голову, то сейчас он просто хотел бы провалиться сквозь землю. Он знал, что у него до сих пор было это странное пристрастие к злому Гарольду, к тому, как тот пылает от ярости к нему, к тому, как из его рта вылетают непристойные слова, но оно ослабло настолько, что он боялся сказать хоть одно лишнее слово, дабы не обидеть Гарри. Казалось, что они оба висели на волоске и нужно было обдумывать каждое последующее слово, чтобы не разорвать это хрупкое перемирие. О, да, Луи даже готов пожертвовать своими пристрастиями ради поддержания перемирия и своего душевного спокойствия, из-за чего, в итоге, чувствовал себя жутко непривычно. — То, что в твоей миске не похоже на «ничего». Хотя я не говорю, что это вообще на что-то похоже, — Гарри пробубнил, опираясь на кухонную тумбочку рядом с Луи, что склонил голову вниз безнадежно осматривая миску. Какая-то ненавязчивая музыка доносилась из колонок, разбавляя неловкое молчание между двумя парнями, что стояли, покосив свои головы, не зная, что сказать друг другу. — Знаешь… — Гарри начал, поднимая вверх руку, но осекся, думая в последнюю минуту, что его идея бредовая (да, он всерьез подумал о том, чтобы помочь Луи), и Я-Хочу-Делать-Все-Сам-Луи ни за что не согласился бы на нее, просто потому, что тот не любил, когда в его проблемы вмешиваются другие. И, да, Гарри все еще помнил о правиле не приближаться к нему самому. Луи же поднял все еще смущенный взгляд, смотря на Гарри, покачивающего головой отгоняя эти ненужные мысли прочь, и сделал заинтересованный взгляд. — Что? — Уже… уже не важно, я хотел предложить кое-что, но… серьезно, не важно… Гарри вновь говорил невпопад, слегка заикаясь, сам не зная от чего. Это перемирие действительно так сильно все повернуло? Откуда эта неловкость, и куда делась та неприязнь и ненависть, что была у Гарри к Луи? Ему в этот момент хотелось даже грустно рассмеяться. А вот Луи просто хотел побыстрее избавиться от того, что было в его миске, причем любым способом. Он даже был согласен на то, чтобы его двухчасовые старания оказались в мусорном баке, да и вообще он был согласен на все, что угодно. — Нет, ты уж лучше говори. А хотя, знаешь, я лучше выброшу это недоразумение, — Луи пожал плечами и схватил в руки миску, но Гарри вовремя спохватился и, взяв миску с другой стороны, он потянул ту на себя, показывая, что он не согласен с его словами. — Нет, выкидывать ты его не будешь, — Гарри несильно потянул миску на себя, смотря на голубоглазого перед собой, который уже был готов не отступать ни на шаг, но выбросить свое неудачное творение. — Нет, я выброшу его. Но, знаешь, ты можешь мне сказать о том, что хотел сказать до этого, и тогда я подумаю, — теперь Луи тянул миску на себя с чуть большим упорством. Он выжидающе смотрел в глаза Гарри, немного теряясь в их глубине, но все же старался не поддаваться их гипнотическому влиянию. Эти омуты даже в детстве заставляли делать его то, что он, вообще-то, и не хотел делать. Как например, отпустить на волю того муравья, над которым голубоглазый хотел провести свои «черные» опыты. Но Гарри, что вовремя это заметил, так разбушевался, что мог бы, пожалуй, раздавить этого муравья от напора своего негодования. После недолгой борьбы он просто долго и напористо смотрел в глаза своего брата, при этом смешно оттопырив нижнюю губу, его щеки пылали от текущей в его крови жажды борьбы с такой несправедливостью. И, в конце концов, Луи, надутый на Гарри, отпускал свою жертву, не подпуская младшего к себе весь день, пока тот сам не начинал подлизываться при помощи маминых печеней. Вот и сейчас они стояли лицом к лицу, смотря друг на друга с застывшим на лице напряжением, протягивая бедную миску то к себе, то в противоположную сторону. Их пальцы скользили по гладкой поверхности, так как никто из них не догадался взять миску за ручки. Поэтому, когда их зрительный контакт был до предела накален, а губы сжаты в тонкие белые линии, дело начали делать их пальцы. Гарри, даже не думал о том, чтобы сказать свою мысль насчет совместной работы, потому что считал ее бредовой. Поэтому с остервенеем начал тянуть миску на себя, сжимая от усиленной борьбы челюсти. Луи же ощущал, как в крови начинал играть адреналин, и дело было даже не в самой ситуации и в тесте. Гарри в данный момент злился. Не так как бывало раньше, но этого было достаточно, чтобы разогнать кровь Луи и заставить того бороться до конца. Он ведь почти начал поддаваться, потому что вряд ли кто мог бы удержаться перед этим особым «Гарриным» взглядом, который заставлял сжиматься внутренности, а также заставлял любого человека тут же раскаяться в содеянном. У Луи же было маленькое преимущество, которое заключалось в выработанной с годам выдержке, но даже так он ломался. Да еще и это странное пристрастие к злящемуся Гарри не давало ему шансов на победу. Но… Как говорилось раньше, пальцы все решили сами. Миска была огромной настолько, что и ладони Луи, и ладони Гарри свободно умещались на ее стенках, но из-за того, что Луи был, как всегда, не аккуратен с теми ингредиентами, что кидал в миску, ее стенки были скользкими, а пальцы норовили вот-вот выпустить злосчастный предмет. И момент настал. Когда пальцы Гарри резко соскользнули вперед, они невзначай столкнулись с пальцами Луи, и младший, чувствуя как целые разряды проходят через кончики его пальцев и ладони, а затем еще и доходят куда-то в сердце, выпустил миску, больно упав на пол. Луи же, не ожидавший такого поворота, пошатнулся назад, опрокидывая большую и тяжелую миску на себя вместе с тем непонятным тестом, а затем еще и приземлился на пол вместе с громыхающей миской и оседающей на пол мукой. Минуту они оба не могли понять, что произошло, пока Гарри не взорвался от смеха из-за абсурдности ситуации, а также из-за вида раскрасневшегося, но при этом в белых точках от муки Луи, на груди которого лежал ошметок странного теста, что растекался по его футболке. Затем и сам голубоглазый поддержал смех с истеричной ноткой в нем. Они так и просидели некоторое время на полу, стуча кулаками по полу от смеха и чихая от попадавшей в нос муки, что была повсюду. — А, вообще, это нихрена не смешно, — Луи выпрямился, смотря суженными глазами на бьющегося в истерике Гарри, который уже смеялся не только над побеленным Луи, но и над тем, что он действительно отпустил миску из-за касания пальцев. И, на самом деле, он уже и не смеялся по-настоящему, потому что он был напряжен и, честно, готов заплакать. Куда все зашло? Гарри коснулся Луи и что-то загорелось в нем. Разве такое должно происходить? Может, это все те минутные порывы из-за раздражения? Скорее всего, не иначе. — Ты так и не сказал, что хотел сказать! — Но ты выбросил тесто. На себя, — теперь Гарри смеялся именно из-за Луи, что нахмуренно смотрел на него из-за нависшей на глаза челки. Он, недовольно цокнув языком, поднялся на ноги, рассматривая композицию из измученного им теста на своей футболке. Ладно, он избавился от теста, но мать точно убьет его, как приедет. — Да, ладно, тебе, — Гарри все еще смеялся сидя на полу, распластав свои длинные ноги. Он уже немного сотрясался от долго смеха, а его горло саднило, но это не мешало ему продолжать разгневывать Луи. — Слушай, Гарри, — Луи загадочного ухмыльнулся, показывая свои зубы. Чертики в его глазах в предвкушении уселись на стулья, наблюдая из темно-голубых окон за происходящим. Луи, как ни в чем не бывало, потирал руки одна о другую, продолжая прожигать Гарри подозрительно заигрывающим взглядом. «Это плохой знак», — заключил Гарри, а улыбка на его губах застыла и медленно иссякла. Ладони, упертые в пол, начинали потеть от нехорошего предвкушения. — Мне кажется, нам нужно закрепить нашу дружбу, как в старые добрые времена, ага? Гарри распахнул глаза, прекрасно зная, что это значит. Сейчас Луи будет делиться с ним своим дерьмовым тестом. — Да, ладно, Гарри, разве ты не хочешь обнять своего братишку? Нет, не хочет. Гарри, не вставая с полу, начал отползать назад от Луи, потому что предчувствовал последующие действия того. И, да, как только Гарри отполз еще чуть дальше, Луи с рывком бросился на него, заставляя младшего с визгом подняться и пуститься на утек от него в дальний угол дома. — Отвали, Луи, — в перерывах крика Гарри удалось выдать лишь одну фразу, потому что дыхание итак сбивалось, а учитывая то, что Луи футболист, то можно сразу сказать за кем будет стоять победа. Причем нога Луи была травмирована, но того, видно, вообще это слабо волновало, потому что при беге та не отзывалась болью, а значит, решает Луи, все в целости. Гарри пытался путать Луи, который с веселым возгласом преследовал его по всей гостиной, разбрасывая повсюду муку, что сыпалась с него. Гарри же пытался не перевернуть все вещи на пути, и этого у него, конечно, не получалось. Его совсем не радовала мысль о тесте на его одежде, да и вообще о Луи. Что еще можно ожидать от парня, который сказал тебе совсем недавно держаться от тебя подальше, а сейчас гнался за тобой по всему дому? Да еще и после того, как Гарри выпустил эту злосчастную миску. В его груди застряло какое-то неопределенное волнение, что скопилось липучим комом, который в свою очередь цеплялся за его с ускорением бьющееся сердце. Он надеялся выиграть. Или хотя бы скрыться в ванной. — Гарри, ты же все равно окажешься в этих желанных объятьях! — Луи, тяжело дыша, смеялся, сдувая при беге с глаз челку, которая была уже насквозь сырая и никак не поддавалась. Вообще, они очень долго бегали. Гарри уже задыхался, но пытался изо всех сил оторваться от наступающего брата. И, естественно, в одной из попыток взглянуть на нагонявшего его, он упал через опрокинутый им же стул. Его тело мгновенно встретилось с полом под победный вопль старшего, который тут же нагнал его. Гарри вообще-то пытался даже отползти от брата, что шел на него с гаденькой ухмылочкой, вновь потирая руки одна о другую. Он даже дал шанс брату убежать, но больно ушибленное при падении колено явно сопротивлялось желаниями хозяина. — И зачем было бегать? — Луи хмыкнул, нагибаясь перед красным от бега лицом Гарри, который в свою очередь тяжело дышал и смотрел на поймавшего его в угол Томмо. Что-то было в этом моменте. Взгляд зеленых глаз против помутневших голубых. Что-то, из-за чего какие-то тяжелые для понятия вещи оседали в груди в виде кома, который в свою очередь прикрывал нормальное дыхание. Что-то было в них двоих, находящихся в полумраке гостиной, освещаемой лишь светом фонарей с заднего двора. Что-то было в них уже давно и это рвалось наружу, даже в виде этих коротких вдохов и выдохов. Наверное, именно в этот момент они оба поняли, что ничего у них не получится, потому что какой-то гребанный магнит притягивал их друг к дружке, дабы принести побольше проблем в их молодые жизни. Гарри не хотел повторять ошибок, но разве не на них мы учимся? Луи не желал рушить хрупкость согласия, но было ли оно действительным? Они не могли жить по определенному правилу, они не могли не делать что-то одно, чтобы другое было правильным. Они просто не могли следовать этому, наверняка, поэтому, они в который раз разрушали стены друг друга. Стены рушатся невинными поцелуями. Люди рушатся от чувств, которые испытали при, казалось, невинном поцелуе. Гарри отказывался верить в то, что делал сам же. Луи нависал над ним полностью закрывая свет, что виднелся с кухни, поэтому черты лица его были еле различимы, что мешало Гарри читать эмоции парня напротив. А может быть и не мешало. Если бы он видел каким был сейчас растерянным Луи, потеряв свои ухмылочки, видимо, вместе с мукой и кусочками теста, то просто бы испугался. Поэтому, ему ничего не мешало резко привстать, обхватив рукою перемазанную шею брата, и сократить расстояние между их напряженными лицами, так быстро, что Луи успел лишь подумать о том, что происходящее ему снится. Но, нет. Их губы столкнулись в грубоватом поцелуе, слишком рваном, энергичном и резком. Вкусы шоколада и малины мешались в сталкивающихся, как волны о причал, языках, а руки, что не могли полностью обхватить тело напротив, шастали то вниз то вверх, пока одна из пар не запуталась в вьющихся волосах, а другая не устроилась на впалых щеках. Они горели так сильно, что могли бы осветить всю гостиную, если бы их души были их наружным слоем. Их губы не могли насладиться неправильным, но таким желанным поцелуем, сталкиваясь вновь и вновь, возбуждая нервные окончания так, что, возможно, между ними уже электролизовался сам воздух. Луи под таким сильным напором упал на колени, толкая чуть вперед Гарри, которого почему-то пробирало на смех. У него, вероятно, должна начаться целая истерика, потому что в нем целый поток из чувств. Ему так хорошо чувствовать тепло тела Луи рядом, ему так хорошо ощущать грубоватую мягкость поцелуя, что он хотел смеяться от абсурдности. Он чувствовал себя уютно здесь, сейчас, рядом с Луи, и, Боже, ему так плевать на то, что поцелуй неправилен, что его ощущения это, вероятно, полная лажа, но он не хотел бы больше никогда не испытывать этого. Более того, он хотел чувствовать себя в этом, ведомом только ему, уюте всегда, каждый день. Он не просто падал, его пронзали стрелы, раня в самое сердце. Он надеялся, что это все — ложь. Неловко. Теперь так неловко. Гарри такой неловкий. Он и Луи разъединились от немного бешеного поцелуя, тут же разбежавшись кто куда, сравнительно недавно, и сейчас он сидел на кухне, смотря в потолок и слушая все еще играющее радио. Его живот скручивало от неизвестного, а голова вздувалась. Так нельзя. Но… Стоит ли такой приятный миг запретов? Гарри махнул головой и провел потными ладошками по горящим щекам. Какая-то он ходячая проблема, вечно притягивал на себя неприятности. — Кхм… Я могу войти? — Луи появился внезапно, но Гарри был слишком истощенным, чтобы, или смутиться, или напугаться его. Ему не хотелось ничего прямо сейчас, лишь бы убирать из памяти этот шоколадно-малиновый поцелуй, чтобы не мечтать ни о чем подобном когда-нибудь, посреди ночи. — Валяй, но не говори мне ничего. Просто не надо слов. Я могу сделать вид, что ничего не было, если и ты сделаешь, — Гарри говорил медленно, смотря также в потолок. Идиот. О чем он только думал, целуя своего ненавистного братишку. — Да, да, — Луи неуверенно выдавил, поглаживая свое предплечье. — Слушай, я тоже все забываю, ты ничего не говоришь Зейну, мы сохраняем перемирие? — Мне все равно. — Ладно… И, Гарри? — Да? — Мне понравилось. Гарри поднял голову на Луи чуть ли не в самый последний момент, так как тот уже удалялся из комнаты. Заметив, что младший брат, расширив глаза, изумленно смотрел на него, тот улыбнулся, потирая кончик своего носа. — И, футболка, кинь ее в стирку, — Луи указал пальцем на Гарри и ушел, сохраняя на устах усталую искреннюю улыбку. Вот, он просто взял и добил Гарри, взял и уничтожил его. Лучше бы он не говорил ничего, тогда бы Гарри смог, возможно, уснуть. Ночь вошла в свои права, но глаза Гарри не могли сомкнуться. Плюс ко всему вернулась вся их огромная семья, которая до самого утра распевала песни в гостиной, осыпанной мукой. Гарри даже и не думал спускаться вниз или идти в их с Луи комнату. Он просто хотел заснуть и, по возможности, больше не проснуться здесь, наверху, в мансардной, на жестком сундуке, потому что он заслужил эти неудобства. Он не должен мечтать каждый день быть в объятьях своего брата, причем имея под этим не самые дружеские намерения. Он, черт, заслужил это, потому что вновь сделал этот неаккуратный шаг, сам не зная зачем. Зачем? Зачем? Зачем, черт возьми?! Зачем Луи сказал, что ему понравилось, почему Гарри не все равно на эти никчемные (или нет?) словечки? Почему они засели прямо под кожей, отдаваясь нервными импульсами по всему телу лишь из-за воспоминания? А затем, что больше не будет ничего как раньше, не будет прежних «Луи и Гарри», не будет даже той ненависти, будет лишь черная пропасть между ними. Они лишь должны пролить свет, чтобы отыскать в темноте друг друга. А пока они в праве совершать свои глупые ошибки, потому что им предстоит долгое падение. Джоанна прикрывает дверь комнаты сыновей с усталым вздохом. Луи был один, спал на полу, содрогаясь иногда от каких-то неприятных сновидений. Она ведь надеялась, что они хотя бы заснут в одной комнате, кровать Гарри обещали починить абсолютно бесплатно лишь через неделю, и тот мог поспать вместе с Луи, что ж в этом такого? Тем более Луи клялся, что они помирятся, и Джо восприняла картину, представшую перед ней, как неисполненность обещаний. В порыве материнской печали она немного не рассчитывает и прикрывает дверь чуть громче, чем надо, и Луи, что не успел толком заснуть, распахнул глаза и потер их кулачками. Сердце неприятно ударилось о грудную клетку, он огляделся и, не обнаружив признаков живности, решил выйти из комнаты, зная, что заглянувший мог быть кем угодно, так как он слышал, как вернулась его семья, но надеялся, что к нему мог заглянуть кудрявый. — Луи? Прости, я разбудила тебя? — мать обернулась, стоя на предпоследней ступеньке лестницы. Голубоглазый сразу же нашел в глубоких глазах своей матери нескрываемую печаль. У него самого такие же глаза. Она так волновалась за них, боялась, что они могут ранить друг друга, боялась за Гарри и его чувства, боялась за Луи, который в кои-то веки почувствовал вину, которую не так-то просто загладить. — Нет, я просто думал… — Луи осекается, а затем вздыхает, опираясь локтем на дверную ручку, грустно свесив голову вниз, — Неважно, спокойной ночи, мам, пожелай ночи девчонкам, — Луи собрался уйти, но мать задержала его. — Луи, дорогой, давай поговорим? — Мам, мы помирились, но я не хочу говорить, прости. Джоанна вновь поднимается по лестнице, смотря на разбитого сына, что выглядел, как потерянный воробушек, такой же встормошенный, маленький и печальный, да и прихрамывающий на одну ногу. Ладно, боль дала о себе знать, но этого он никому не скажет. — Луи, ты знаешь, что можешь доверять мне? Что между вами? — Мам, я действительно не настроен на этот разговор, давай поговорим, но позже? Сейчас я просто не могу, — Луи умоляюще смотрит на мать, которая вздыхает и оставляет поцелуй на его лбу и, приободряюще сжав его плечо, уходит, кинув напоследок: — Не обижай его больше, и вы обязательно вновь восстановите дружбу. А дружбу ли? Все так предельно накалено, что может взорваться в любую минуту. Луи сам путается. Он не видит ни правильности, ни неправильности в их отношениях. Все эти размышления о том, о сем, а главным образом, о Гарри, заседают в его грудной клетке, как колючие ежи, которые вроде и есть, но спрятались за слоем ранящих иголок. Вроде проблема и есть, а вроде ее и нет. Ужасно. — Пусть будет все, как в детстве, но капельку лучше, я так устал. Верните мне того Гарри, — Луи стоит у окна, тихо шепча звездному небу. Он не надеялся быть услышанным, он просто хотел, чтобы его мысли прозвучали вслух, надеясь, что так он освободится от тяжелого груза, но нет. А вот небеса умеют слышать. Начало недели было тихим, неприметным. Гарри и Луи, казалось, и не замечали друг друга, перекидываясь лишь глухими приветствиями и печальными взглядами, которые мгновенно прятали в направлении пола. Не было ни хорошо, ни плохо. Было, как есть. Гарри мог бы сказать, что был вполне спокоен, но солгал бы, так как не переставал изводить себя ночами, смотря на звездочки, мигающие за широким окном, думая о том, что же происходит. Просто порывы которые трудно объяснить или что-то серьезное? Хотя, нет, какая серьезность? Все просто череда обстоятельств, вышедших в ненужном русле. Все же хорошо сейчас? Луи спокоен, молчалив, не достает его. Найл в школе веселит его своими забавными историями и фирменными пончиками от его мамы. Все хорошо? Или нет? Луи не любил, когда его мысли зацикливаются на чем-то одном, поэтому в понедельник решил, что Зейн — лучший вариант забыться. Но оказался глубоко не прав. У пакистанца, казалось, тоже были какие-то ведомые только ему проблемы, потому что быстрый перепих оказался еще и сухим, бесчувственным, а Зейн был вообще далеким и задумчивым, постоянно курил, бросал какие-то туманные фразы, выводя Томмо из себя. Все против него. Тем временем наступила среда, которая стала для кудрявого настоящим испытанием. Сначала поездка в школу, молчание, давящее и на Луи, и на Гарри, а затем и сама школа. — Эй, герой, готов к свиданию? — Найл появляется из ниоткуда, заставляя Гарри подпрыгнуть на месте и выронить из рук все книги. Он недовольно вздыхает и наклоняется, чтобы собрать книги. — Хватит прикалываться, лепрекон, — Гарри запихивает ненужные книги в ящик, смеряя друга усталым взглядом. — Я вообще-то серьезно. Эмми, помнишь ее, любовничек? — Найл удивленно восклицает, заставляя Гарри застыть на месте, а затем прислониться лбом к металлу дверки и простонать. Он и думать забыл об этой девчонке, как и о самом свидании. — Черт дери, Найл! — кудрявый громко стукает кулаком по дверке, привлекая внимание учеников, что, покосившись на него, прошли дальше. — Слушай, ты же меня спасешь? Скажешь ей, что я заболел или… — Ну уж, нет, Томлинсон, я не собираюсь. И, знаешь, тебе на пользу сходить развеяться с кем-нибудь, а то ходишь как овощ, ничего мне говоришь, постоянно вздыхаешь. Смотреть на тебя тошно, — Хоран кривит губы, пряча взгляд от умоляющего взгляда Гарри, который, услышав такое заключение, еще раз ударился головой о шкафчик и прохныкал. — Я думал мы друзья… — Я тоже. Но, знаешь, Гарри, я не слепой и вижу, что что-то происходит, но ты ничего мне не говоришь. Я чувствую себя не в свой тарелке, потому что не могу ничего сделать с тобой, — теперь Гарри смотрит на друга, который смотрел на него одним из своих опечаленных взглядов, что заставляли кудрявого испытывать чувство вины. Он ведь думал, что за его улыбками ничего не заметно. Не заметно, как он разрывается на двое, но как оказывается, из него плохой актер. — Все в порядке, Ни, просто я… у меня хандра и все, да? — Но почему? Луи опять обидел тебя? Скажи мне, я помогу устроить тебе убийство, — Хоран умоляюще смотрит на Гарри, но его слова заставляют второго усмехнутся, а затем заключить ирландца в объятья. — Я обещаю, что как только сам окончательно разберусь в происходящем, то расскажу тебе, но при условии, если ты познакомишь меня со своей Зиной? — Гарри хихикает, заставляя теперь блондина вставать в ступор. Хорошо, что он не видел, как его друг побледнел за его спиной, хотя он и сам сомневался в своих словах. Сможет ли он рассказать? Найл самый близкий ему человек, но все это… вдруг он оттолкнет его? Именно также думал и Найл, который не видел Зейна уже около пяти дней и смог на немного откинуть мысли о нем, как Гарри, словно гром среди ясного неба, опять взрывает его сознание Зейном. — Ага… Но ты идешь на свидание, а потом пишешь мне все в подробностях! — Если она не изнасилует меня, то ладно. Гарри пришлось бежать домой, потому что гребанное свидание начинается через полчаса, а на нем потная футболка. Вообще-то, он не хочет идти на это глупое свидание, ибо эта девушка вызывает у него некое отвращение, но может не все так плохо? Тем более нужно порадовать Найла, чтобы он не дулся на него вечность. И, может, Гарри действительно нужно развеяться? Может, он найдет общий язык с этой девушкой и при этом та не полезет в его штаны? Ну, он не уверен ни в чем, но решает, что должен сходить на это безобидное свидание, чтобы не торчать весь день наверху, ибо ему вообще не в радость видеть Луи, который ходил то туда, то сюда, в раздумьях заламывая пальцы. Гарри принял душ и натянул на себя одну из бледно-бежевых рубашек «на выход». Луи был на парах, поэтому он даже позволил себе обрызгать себя его одеколоном. Это вышло совершенно неосознанно, он просто долго смотрел то на свой флакон, то на его, и, наконец, взял его. Или это было осознано. Ему нравился запах Луи. Ладно, он понял, что это странно — хотеть пахнуть, как его брат, потому что этот запах приносил ему удовольствие. Луи, словно был рядом… Словно обвивал его шею своими руками, словно оставлял невесомый поцелуй в щеку, словно… Этот аромат сводит с ума, этим заключил Гарри цепочку своих мыслей, тяжело вздохнув и пытаясь не вдыхать слишком часто приятный аромат, исходящий от него. Он бежал вниз по лестнице, пытаясь не запутаться в ногах и не рухнуть вниз, как из гостиной вышла Джоанна, на которую Гарри налетел, перепрыгнув через ступеньку. — Эй, малыш, осторожнее, куда торопишься? — Джей улыбается Гарри, и он, не в силах противостоять доброй улыбке, скромно улыбается в ответ. — У меня вроде свидание, и для парня не очень здорово опаздывать, — вообще он хотел бы опоздать, например, на целый день, но иметь каких-нибудь посторонних разговоров с матерью он не хотел, тем более та уже давно о чем-то хочет с ним поговорить, — Пока, мам? — Свидание? Ты же еще такой малыш! — Джоанна притворно вздыхает, хватаясь за сердце, от чего Гарри покачивает головой, а затем склоняет ее в бок. — Я не малыш, мне семнадцать, — кудрявый в шутку показывает язык матери, а та смеется, похлопывая его по предплечью. — Смотри у меня, придешь позже десяти — не пущу домой. — Ма-ам! — Ничего не слышу! Гарри следует в прихожую, продолжая глупо улыбаться. Он любит Джей, любит ее тепло, улыбку. Она не должна видеть, что у ее сыновей есть какие-то глупые проблемы. Она не заслужила такого. Гарри понял к чему было перемирие. Начал понимать, когда Джей ласково улыбалась ему, но не прятала грусть во взгляде. Луи хотел лучшего для матери. Может, он не такой засранец, как считал Гарри? Может, пора отнести все в прошлое и начать с чистого листа? Вот, пожалуй, он и начнет новый лист сейчас. С этого гребанного свидания, которое он чуть-чуть ненавидит. — Лотти, Физзи, пока-а-а, — Гарри крикнул в сторону второго этажа, слыша восклики отдаленно похожие на прощания. Чтож, была не была — чистый лист! Луи не хотел ничего нового, он хотел вернуть старое. Старые времена из детства. Или хотя бы те, в которых Гарри просто ненавидел его, а не убивался из-за их поцелуев. Он хотел старого Зейна, потому что новый Зейн — депрессивный парень, который отталкивает Луи от себя. Да и вообще, Луи чувствовал себя одиноким и потерянным. У него было много знакомых, но не было того одного друга (коим раньше, в какой-то степени, являлся Зейн), который мог поддержать и сказать «Хей, не унывай, тряпка». Ему нужен был тот Гарри. Даже никто другой из огромного круга его знакомых. Лишь Гарри из детства. Маленький, скромный мальчик с пухлыми щеками, с глупыми идеями и с самыми крепкими объятьями. Он нуждался в этом сейчас. После пар Луи пришел домой немного в нехорошем настроении, с скрытым желанием раскрушить пол квартала, он не успел даже снять ботинки, как его мать ворвалась в прихожую, светясь, как чертово солнце. Луи было улыбнулся, но последующие ее слова стирают улыбку на его лице, оставляя горькую усмешку. — Луи, у Гарри свидание! — Луи счастлив. Так счастлив, что готов раскрасить физиономию той курицы, кем бы она не была, даже если Гарри ляпнул свои слова, идя гулять с Найлом. Луи и Найлу готов врезать, потому что тот неправильный. Луи не любит Найла. Но, что, если он пошел на свидание с той самой курицей, из-за которой у него теперь больное колено? — Весело, — Луи хмыкает, скептически смотря на мать, пытаясь не показывать всем своим видом, что он может взорваться, скажи она хоть еще слово о Гарри и каких-то шафках. — Он вроде выглядел счастливым, не знаю, — мать благоговейно вздыхает, вытирая полотенцем бокал, который Луи сверлил взглядом, сжав от нервозности губы. Ну, да, Гарри делают счастливым только извращенные девчонки, а он рушит его жизнь, естественно. — Передашь ему, что я безумно рад, — Луи бубнит под нос, не осмеливаясь взглянуть на уже растерянное лицо матери. Его голос сквозит ядом, который Джоанна могла чувствовать за километры. Она слишком хорошо знает сына, слишком хорошо, чтобы не обратить на высказывание внимания. — Что-то не так, Лу? — Все отлично, позовешь на ужин, — и Луи улетучивается наверх, с громом захлопнув дверь, оставляя мать в еще большей растерянности. То один, то другой, невероятно! Они словно меняются ролями: то Гарри неприступная крепость, то Луи. Но она мать и просто вынуждена узнать, что происходит с этими двумя, может, даже с посторонней помощью. — Эх, мальчишки! Луи пялился в телевизор, не имея понятия о чем вообще говорится в передаче, он просто сидел на диване в гостиной, думая, о том, что Гарри нет уже безумно долго и том, чем он может заниматься с той курицей на протяжении уже трех часов. Одна мысль о том, что девушка может касаться Гарри, не заставляя чувствовать того себя виноватым, выводила старшего из хрупкого равновесия. Почему так складывается, что Луи — плохой герой, который приносит только боль, не заботясь о душевном равновесии человека, а какая-то швабра из помойки делает того самого человека счастливым? Очень несправедливо, однако. Может, Луи надо начать играть по-другому? Может, пора начать отдаляться от хрупкого льда на сушу, где все сравнительно спокойно? Может, так он сможет хотя бы добиться уважения? Луи проснулся от хлопка двери, каким-то неизвестным образом он смог оказаться на полу рядом с диваном, а телевизор выключится, но больше его, конечно, беспокоило то, что электронные часы показывали одиннадцать вечера, а из прихожей доносился непринужденный, приглушенный смех и развеселенный голос, который пытался не срываться от смешков. Любовничек вернулся. Луи поднялся с пола и направился на звук, но не успев выйти в прихожую, столкнулся с самим любовником, который широко улыбался, смотря на Луи мутными глазами. — Лу! — Гарри весело восклицает, зажимая между плечом и ухом телефон, из которого также доносился смех. А вот Луи что-то не хотелось смеяться. — Где ты шлялся? — он морщит нос, чувствуя запах крепкого напитка, исходящего от Гарри, и еще чего-то жутко знакомого… — Гулял, — Гарри невзначай пожимает плечами, а затем бормочет в трубку, глупо хихикая — Пока, хлебушек, до завтра. Луи буквально может вывернуть на ковер в прихожей, но он предпочитает гневный взгляд с молниями в нем, вместо этого. Он, сцепив до боли в челюсти зубы, стоял, заламывая пальцы. Вид у Гарри был потрепанный: рубашка застегнута неправильно, через пуговицу, на штанах красовалось пятно, еще не успевшее высохнуть, а в растрепанных кудрях запуталось конфетти в виде серебряных и золотых звездочек. Где он, черт возьми, был? — С кем ты гулял? Ты видел который час? — Луи пытается не кричать. Пытается, но тщетно. Просто его голос слишком высокий в таких ситуациях, а Гарри слишком пьян. — Отвали, какое тебе дело? Я не маленький, чтобы ты, — Гарри, качнувшись, тыкает пальцем в грудь Луи, — указывал мне, что делать, еж. — Блять, Гарри, от тебя несет, ты в курсе, что можешь получить от матери? — Луи шипит, когда Гарри наваливается на него всем телом, продолжая хихикать, как идиот. — Лу, но ты же ей не скажешь? Лу. Кто давал ему право так называть его? — Почему я должен делать это? — Луи подталкивает брата в плечо, чтобы тот встал прямо и не давил на него своим весьма тяжелым телом. — Но мы же бра-а-атья, да-а? А как же наш закон «Я ничего не видел, так же, как и ты ничего не слышал», мм? — Гарри притворно хныкает, облокачиваясь теперь на стену с вешалкой, но делает это неудачно, и часть курток падает с вешалки на него. — Ты можешь не шуметь тогда? — Луи поворачивается назад, чтобы на всякий случай перестраховаться. Мать сильно ругала его, когда он перебирал с алкоголем. Что же будет с Гарри, который смеется с каждого своего движения? И, нет, он хочет помочь ему не потому, что тот помнил о их законах, которые они сами выдумывали безумно давно, а потому, что он не хочет ругани посреди ночи. — Лу, Лу, у меня конфетти в трусах, — Гарри хмурится, потому что в данный момент приземлился задом на стул, скинув с себя упавшие куртки. — Я что, должен позаботиться об этом? — Луи прищуривает глаза, хотя начинал немного оттаивать. Боже, и вот это недоразумение ходило на свидание? С трудом верится. Гарри неоднозначно кивает, запихивая руку в штаны. — Они колют мне зад. — Давай помогу тебе добраться до комнаты, придурок, — Луи, закатив глаза, сжал пальцы на переносице, и подошел к Гарри, протягивая руку вперед. — Моя комната наверху! — Я просто отведу тебя подальше, чтобы тебя не увидела мать и отец. Могу отвести туда, откуда ты пришел, — Луи недовольно произносит, но затем рука Гарри впивается в его руку, а сам он вновь наваливается на него, вздыхая так, словно Луи был мягкой, теплой кроватью. На мгновение Луи застывает, видя открытый участок шеи Гарри с яркой отметиной на ней. Его живот переворачивается и неприятно скручивается. Он. Должен. Просто. Довести. Его. До. Комнаты. Он, блять, не должен думать, о том, что Гарри кто-то касался, а он позволял это, возможно, хихикая от этого действия, возможно, даже оставляя на чьей-то шее такую же отметину. Луи не должен взорваться сейчас. Он не должен взрываться даже тогда, когда понял, что это за знакомый аромат исходил от Гарри. Это его аромат. Он, черт возьми, взял его одеколон, чтобы пойти с какой-то курицей на свидание. Но, при всем этом, это действительно запах Луи. И этот факт никак не должен сказываться на его организме легкими нервными покалываниями, и он не должен криво улыбаться, ведя тяжелую тушу брата по лестнице, который напевал песню, толкая их обоих то в одну, то в другую сторону. Он должен оставить того у двери в мансардную и убежать к себе, чтобы немного избить свою подушку из-за застрявшего в желудке неприятного ощущения, которое определенно испытывал раньше, но это было так давно, что он и забыл какое оно едкое и гадкое, заполняющее пространство. А еще он был бы не против надушить свою подушку одеколоном Гарри. И почему он раньше до этого не додумался? Что? Гарри взял его одеколон, значит и Луи в праве взять его. Все честно. — Пока, Лу, — Гарри махал рукой, пока Луи медленно отходил назад к лестнице, переводя сбившееся дыхание. Он неуверенно помахал в ответ перед тем, как скрыться за углом. Первое, что он сделал — выдохнул, проведя рукой по лбу. То чувство обжигало его, как кипяток, и ему хотелось в данный момент сильно кого-нибудь избить. Или не кого-нибудь. А её. Он захлопнул дверь в комнату и с запущенными в волосы пальцами упал на кровать, действительно обдумывая решение насчет подушки. Ну, а что? Может, он даже успокоится? Правда, он не успел даже принять решения, как в его дверь глухо постучали, а затем чья-то голова проглянула в мрак комнаты. — Лу-у, мансардная закрыта, а я не могу спать на полу с конфетти в штанах, — Гарри полусонно бубнит, шагая к кровати Луи, который был готов закричать от безысходности. Вот он, пьяный Гарри, который беспрепятственно общается с ним и ведет себя так, как действительно должен, но вот только все это иллюзия. Завтра Гарри не будет тем, будет считать Луи самовлюбленным придурком, который затащил его пьяным в собственную кровать, хотя кудрявый прямо сейчас сам упал в нее сам (или по большей части на самого Луи) и тут же засопел. — Даже не знаю, что с тобой делать, — Луи вздохнул и перевернулся на спину, заползая под одеяло, поверх которого лежала тушка Гарри, сопящая и ссыпающая на его кровать серебряные звездочки. Луи не ждал ответа, он просто лишний раз хотел напомнить, что запутался, что его кровь будет бурлить ближайшую ночь от того чувства, а губы будут искусаны в кровь. Но Гарри ответил. Он ответил, заставляя Луи просто закрепить этот немного странный вечер в его сознании. — Загадывай желание, когда звезды будут падать с моей задницы. И, ладно, это самое ужасное, что он когда-либо слышал от Гарри, но когда, наблюдая за ним, он видит летящие с его волос блестящие звездочки, он всерьез загадывает желание, пусть звезды падали и не из задницы и даже не банально с неба. — Будь собой всегда.