***
Так прошёл, наверное, месяц, целый длинный полной тягучей, горькой грусти месяц. За окном погода разгулялась не на шутку. Апрель встречал то тёплым солнышком, то густыми туманами и нескончаемыми дождями, которые, возможно, ещё больше навевали печали, тем более, если ты живешь один в квартирке в другой части города, далеко от семьи. Луи пришлось устроиться на работу в ночном клубе, чтобы в свободное время от учёбы и занятий футболом, немного подзаработать. У него неплохо получалось, наверное. Его улыбка воспринималась положительно, хоть он и знал, что это действие у него выходило слегка вымученно. Он мешал напитки, выглядел абсолютным профаном, но это веселило людей и давало ему, к удивлению, неплохие чаевые. Можно сказать, он начинал вживаться во всё это. Только вот он к концу месяца заметил одну печальную подробность: чем больше времени проходило, тем больше он поглощал алкоголя. Вроде и успехи в футболе начинали подкачивать: вот он, спортсмен, который без конца курит и заливает себя морем спиртного, да и почему-то стараться не хотелось. Он не виделся с Гарри две недели. Случай, подобный тому, что было с ними в их комнате, повторился ещё два раза. Луи пришлось поездить домой ещё парочку выходных, потому что девочками понравилось кататься на машине, а маме хотелось накормить его на ближайший год. Он удерживался, почти чувствовал контроль над собой, пока не оказывался с Гарри один на один. И как назло, это всегда происходило. В последний раз их чуть не увидел отец: это уже никуда ни шло. Пришлось говорить на повышенных тонах. — Гарри, я, блять, не понимаю, что за дерьмо… — Я просто… — Скажи уже своему хреновому блондину, чтоб отсосал тебе, и отъебись от меня. Ну, да, он слегка погорячился. Но что ему нужно было сделать? Его сердце болело, желудок тоже сводил с ума, вообще, по ощущениям, он болел чем-то неизлечимым, в итоге, ему было очень плохо. И всё, что делал Гарри: наступал. Его поведение диаметрально изменилось, как щелчок выключателем, то была тьма, теперь же свет. И если бы Луи не чувствовал ревность, которая сжигала к черту его желудок, куда более кислотная, чем желчь, то ему бы показалось, что парень чувствовал к нему тоже самое, что и он сам. Не то, чтобы он особо верил, что Гарри питал что-то к Найлу… Хотя мысль о какой-то вымещенной на нём агрессии оставалась: Найл и Зейн начали сближаться. Может, ревность? А может, они оба просто поехали умом. В любом случае, Луи больше не поддавался на мамины уговоры приехать и уже держался две недели. Начиналась третья. — Зейн, прекрати раскидывать пазлы, — Луи почти взвизгнул, заходя на кухню с бокалом в руке и видя, как Малик, наполняя комнату дымом в порыве ярости откидывал в сторону пазл, который вновь не подходил. В это местечко Зейн уже попытался всунуть ну просто всё, что попадало ему под руку, включая печенье. — Я не могу найти эту сиську, — пакистанец выпустил ещё одну облако дыма, отстраняясь от собранной на одну пятую картинки и облокачиваясь на трубу отопления, он выглядел крайне озабоченно и разъяренно. Нужно было открыть окно, иначе они оба здесь задохнутся: возможно, у брюнета просто мозги пропитались дымом. — Если ты всё раскидаешь по кухне, мы точно не соберём её, балбес, — Луи, пошатнувшись, прошёл мимо парня, покачивая головой. Он забрался на подоконник, распахивая окно, впуская промозглый, влажный воздух: ливень шёл сегодня без перерыва. Шум дождя наполнил комнату. Зейн приобрёл в качестве вечернего развлечения коробку пазлов, на картинке была изображена какая-то полураздетая модель, с длинными кудрями, вздёрнутым носиком и просто нереально большой грудью: от их вида реально становилось не по себе, может, она была проклята. Зейн затушил сигарету и встал, чтобы пробраться к Луи на подоконник, он сидел в позе лотоса, впечатавшись в стенку и отпивая грациознее, чем королева из фужера пиво. Пакистанец, широко улыбнувшись, запрыгнул на окно, тут же падая на бок и укладываясь головой на ноги парня, его руки сомкнулись вокруг колена Луи. — Прекращай пить, а то тебе начнёт мерещиться Гарри. Луи выпустил смешок, запуская свободную руку в жесткие, густые тёмные волосы друга. — Я уже пару раз посмотрел на коробку и увидел его, эта грудь, может быть, смотрелась бы на нём куда лучше. В это раз была очередь Зейна смеяться, он поднял слегка вопросительный взгляд а-ля «ты идиот» и опустился обратно вниз, исследуя интереснейшую дырку в домашних штанах Луи пальцем. — Ты меня волнуешь, Луилу. — Я тоже себя волную. Брюнет опять поднял взгляд, поворачиваясь и заглядывая в лицо другу: оно слегка осунувшееся, мешки под глазами от долгих ночей на работе и сна по пять или четыре часа, а в глазах всё плыло, плыло по течению в какую-то бездонную яму. — Не так и весело понимать, что ты всю жизнь сам себя обманывал. — Это не конец света, чувак. Ты превращаешь себя в помойную кучу. Луи невесело вздохнул, перегибаясь, чтобы отложить фужер на стол. К чему всё это? Он и так знал, что превращался во что-то страшное. — Не хочу об этом. Я не видел его уже две недели, думаю, потом всё равно отпустит. — Ты не сможешь бегать от него вечно: там же твоя семья. — Зейн, не начинай, боже. Тишина повисла, разливая немного неловкости и раздражения. Шум дождя стал сильнее. — Моё сердце чувствует, что что-то должно произойти. У вас. Это чувство проходит по телу как разряды. Луи на секунду перестал дышать, чувствуя в глубине какое-то напряжение. Ему далеко не нравился ход мыслей друга, однако вскоре ему придётся убедиться в безошибочности догадок и в магических силах то ли Зейна, то ли модели с коробки пазлов, которая заранее нагнала странную атмосферу.***
Это была среда, когда Джемма рано утром позвонила Луи, чтобы сообщить, что она не сможет приехать, чтобы получить деньги, и вместо неё это сделает её мама. Луи успел лишь окинуть небольшой бардак усталым, почти что обреченным взглядом, пролепетал, что «это полный порядок», и провёл целый день на учёбе, размышляя сможет ли он убраться просто до идеала вечером, учитывая, что время Джемма не оговорила. Благо, у него на работе был сегодня выходной, и он мог бы устроить себе тотальный банный день. Он бы принял горячий душ, закутался в плед и посмотрел бы пару комедий, чувствуя себя удовлетворенным, чистым и мягким. И если он не задумается в какой-то момент слишком глубоко, пока идут титры, то, может быть, он и не заметит глубочайшей пустоты. Но то были лишь его размышления в течение дня. Когда же он вернулся в квартиру, скидывая потную футболку и ныряя на кухню, чтобы отыскать глоток прохлады, его запал как-то разом пропал. В последнее время он начал часто ощущать себя абсолютно обессиленным, словно бы эта болезнь всё больше и больше сжирала его силы. Эта ужасающая болезнь разбитых сердец. Он кое-как собравшись с силами, прибрал вещи, без интереса водя шваброй по полу. Время близилось к семи, а он уже хотел упасть в кровать и уснуть до завтра, грязный, неприятный и слегка пьяный. В дверь постучали, довольно настойчиво и упорно, когда Томлинсон смотрел на себя через зеркало в ванной, водя пальцами по небритой челюсти. Он оторвался, бубня себе под нос что-то вроде «иду, иду», прекрасно зная, что его никто не слышал. Луи прошёл к двери, не удосуживаясь глянуть в глазок: скорее всего мать Джеммы — он уже натянул доброжелательную улыбку, готовясь рассказывать, как ему здесь хорошо и уютно. Замок щелкнул, кисть обхватила ручку двери и надавила. Мгновение и… — Здравству… Нет, это не тот, кого он ожидал увидеть, точно нет. Чертов, мать его, источник инфекции разбитых сердец стоял у него на пороге, сотрясаясь всем телом то ли от холода, то ли от чего-то сильно его напугавшего. В подъезде было темно, но Луи в любом случае мог чудесно разобрать эти черты лица, наверное, достаточно напряженные и…ох, в его глазах светился страх, тот самый страх, который был знаком самому Томмо, страх перед самим собой, страх за свои эмоции. В последнее время он часто смотрел на себя в зеркало, с каждым разом всё сильнее не узнавая себя в нём. И он боялся. И Гарри боялся. — Можно я? У Луи не было сил, чтобы кричать, выпроваживать парня и вообще, он хотел упасть на кровать и уснуть: пусть этот кудрявый путешественник делает, что хочет, ему всё равно. Его сердце лишь пропустило пару болезненных ударов, которые затем сменились равномерным нытьем. — Проходи. У старшего получилось прозвучать почти равнодушно, он развернулся, чтобы не видеть это недоразумение и проследовал на кухню, думая зачем, почему и каким образом, оно появилось на его пороге. Гарри зашуршал в прихожей, скидывая ботинки и пальто на пол, следуя тем же путём, что и промежуточный хозяин квартиры. Где-то в районе дверного проёма он застыл, смотря прямо перед собой на брата. Перед его глазами как в калейдоскопе проплывали события минувших месяцев, и с каждым новым изображением в его душе появлялось чувство, будто что-то чужое пробралось внутрь. Он упал оземь, и сквозь него прорастало какое-то чудное растение, ломая ребра и вонзаясь прямо в мышечный мешочек сердца. Может, это была роза, её шипы только добавляли бы боли, как раз то, что идеально вписывалось в эмоциональный фон. — Зачем ты здесь? Поведать о начавшихся отношениях с Найлом? Пришёл издеваться над тем, что я полнейший идиот? Или, может, ты вновь меня ненавидишь? Или мама прислала тебя, думая, что я свожу тебя в зоопарк, как девочек, и мы притворимся, что мы лучшие братья в мире? Гарри только опустил взгляд, всё ещё чувствуя, как тряслось его тело. Луи в свою очередь, только в данный момент заметил, что тот был мокрым до нитки, со волос даже капало. Серьёзно? Зашёл погреться? — Боже, пошли я дам тебе сухую одежду и полотенце. Когда кудрявый уже сидел на его кровати, укутанный в два одеяла и плед, всё ещё не произнеся ни звука и слегка содрогаясь — Луи уже начинал выходить из себя. — Может, соизволишь ответить? Громкое сопение, а затем чих раздался в комнате. Лицо Гарри было красным, взгляд проибрёл ту же дымку опечаленности и равнодушия, что и Луи. Может, атмосфера тут была такая? Томмо коротко поднёс тыльную ладонь ко лбу младшего и тут же отшатнулся, взвывая. — У тебя жар, и у меня нет ни единого чертового лекарства, так что я везу тебя домой. Гарри мгновенно ожил, ведь Луи выглядел вполне серьёзным, направлялся даже уже собираться в дорогу, в голове проклиная всё, что он знал. — Нет, пожалуйста, позволь мне остаться, я почти в порядке. — Зачем? Это не шутки, Гарри. Прекращай издеваться и давай собирайся уже. — Я не люблю Найла. Луи остановился на полпути к выходу из комнаты, фраза вылетевшая из рта кудрявого застряёт в его мозговых шестерёнках. Почти тут же он вновь стал серьёзным. — Поздравляю, нашёл мои старые журналы и влюбился в какую-то модель оттуда? А хотя знаешь, лучше не говори. — Ты. Ты мне нравишься, Луи. Это были даже не слова, это был вой, потому что Гарри и так горел, а данное выражение заставляло гореть его ещё сильнее. Угля подкинули, но не рассчитали, что можно угореть. Луи обернулся, занавес серьёзности упал, оставив морщинку на лбу. — Ты начал бредить. — Я полностью вменяемый! Я и пришёл сюда для этого, Лу! Коротенькое прозвище дало по загривку хорошего пинка, ноги стали ватными. Гарри поднялся, ступая под тяжестью одеял, раскрасневшийся и полной уверенностью на лице. Его взгляд не был похож на взгляд того, кто был погружён в бред от жара. Луи не хотелось это слышать, это сделало его ещё более слабым, более беззащитным. Если бы кудрявый был злым гением, а от силы воли и стойкости Луи зависело будущее Земли, то, возможно, всё бы уже горело огнём, а монстры сожрали людей. — Мне больно. Я не могу без тебя… Ты кусок гребанного засранца, который портил мою жизнь в последние несколько лет… Или просто дарил знаки внимания, выходящие за грань наших отношений и превратившихся из-за моего игнорирования в… Издевательства? Я не могу перестать думать о нашем детстве, как всё казалось безоблачным и добрым… Я хочу этого сейчас. Только перетрансформированное во что-то большее. Я очень скучаю… — Гарри… Желудок Луи будто бы подпрыгнул и сделал кувырок в его животе, и теперь ему было не по себе и странно, земля вполне могла уйти из-под ног в любой момент. Он знал, что за этим могло следовать: Гарри мог бы его поцеловать, а он бы не посмел себе остановить его. Однако взгляд Гарри проплыл мимо его лица, влюбленный и слегка придурковатый в одну секунду и смущенный в другую. Младший смотрел на что-то за его спиной и молчал, пока… — Гарри? Гарри… сынок?