Тайный Санта

      — Аххххх… да… да… вив ля Франс! — Моран торжествующе усмехнулся, наблюдая «капитуляцию француза» и ее финальные аккорды, рассыпавшиеся по его животу мелкими бисеринами. Растерев гелеобразную субстанцию по коже, он оставил собственную страсть неутоленной, наклонился вперед, поймав любовника за подбородок, и растер сперму по его губам. Игра, принятая ими, не дозволяла поцелуев в губы, но Моран едва удержался, чтобы не пренебречь этим правилом, и спешно поднялся на ноги:       — Это только разминка, мон гарсон. До утра времени предостаточно. Пойдем в душ, я хочу рассмотреть тебя получше без всей этой мишуры. — он подал Джиму руку и одним движением поднял его с пола, словно тот весил не больше соломенной куклы.       Его рука легла на ремень кожаных штанов, который все еще оставался застегнут, и уверенным жестом ослабила пряжку, но потом, словно бы передумав, пошла не вниз, а вверх, пробравшись под обтягивающую водолазку, нещадно растягивая тонкую эластичную ткань.       — Раздевайся сам, если не хочешь, чтобы я испортил твои шмотки… — хриплым и низким от подступающего желания голосом приказал Себастьян, и небрежным жестом вынул из-за пояса глок, чтобы убрать его в ящик столика в прихожей.       — Ооооо… — возбужденно выдохнул Мориарти, как бы не обращая внимания на штаны, сползшие на бедра, как у стриптизера — и схватился за пистолетный ствол, чтобы ласкать его бесстыдными пальцами под жадным взглядом Морана. — Пистолет! О-бо-жа-ю… Такое изящное оружие… изящное и смертоносное, как ядовитая змея.       Он качнул бедрами вправо-влево, и это снова было рассчитанным движением танцора из стрип-шоу — штаны окончательно упали вниз вместе с ремнем, и Джим спокойно перешагнул через них, сбросил со ступней мокасины, и остался полуголым, по-прежнему держа пальцы на пистолете.       — Ты дашь мне с ним поиграть?       В магазине глока были отнюдь не холостые патроны, и, даже зная, что Джим умеет обращаться с огнестрелом, Себастьян предпочитал не давать ему в руки боевой пистолет, заряженный смертью. Кроме того, по условиям игры которую затеял с ним Мориарти, они очень условно знакомы едва ли больше получаса, так что шансы «французика» позабавиться с опасной игрушкой стремились к нулю. А вот с разряженной… пуркуа бы и не па?       — Ээээ, этот ствол не по тебе, малыш! По крайней мере, в таком виде… — Моран извлек глок из цепких пальчиков Джима, вынул патрон из затвора и вытащил снаряженный магазин, но не стал сразу вручать ему пистолет.       — Право трогать такую вещицу ты еще должен заслужить. Давай-ка, лезь для начала в душ, а там… там посмотрим. — он упер холодный черный ствол в живот Джима и легонько пихнул любовника в сторону двери, за которой с высокой долей вероятности пряталась ванная комната. Его тело томилось от лишь слегка утоленного голода — так легкая закуска и бокал аперитива только подогревают аппетит, но полноценным обедом не являются. А Моран был чертовски голоден, голоден и опасен, как хищник, напавший на след готовой к случке самки.       — Только с тобой вместе, милый, только с тобой! — засмеялся Джим и, подняв руки, как военнопленный, попятился и толкнул спиной дверь в ванную комнату. — Здесь чересчур холодно в одиночку и сыро… Иди ко мне! Тогда это будет весело!       Он отважно завладел запястьем Морана и втащил солдата за собой, в пространство настолько маленькое, что в нем едва помещались унитаз с умывальником и подобие душевой кабины. Это дало Джиму повод прижаться к любовнику вплотную, животом к животу, членом к члену, как будто за тем, чтобы сохранить драгоценное тепло.       — Ну? Что же я должен сделать, чтобы получить право поиграть с твоим грозным стволом? Мммм? Расскажи мне о правилах…       Джим увлек его за собой и прижался к нему так тесно, что Морану не оставалось иного выбора, кроме как освободить руку от пистолета и самому доснимать с Мориарти ту одежду, которая все еще была на нем. Подхватив края водолазки, облегавшей Джима как вторая кожа, он медленно потянул их вверх, вынуждая любовника поднять руки; этот способ подчинения сработал даже вернее, чем до этого — ствол, сунутый под ребра.       Запах разгоряченного тела, смешанный с медным запахом патронов, сводил Тигра с ума, и его собственная кровь как будто замещалась все новыми и новыми дозами тестостерона и адреналина. От этой дьявольской алхимии не было иного спасения, кроме безудержного бурного секса, ведущего к полной разрядке.       Когда Мориарти расстался с водолазкой, Моран не утерпел и, подхватив Джима под бедра, буквально впечатал его лопатками в холодную кафельную стену между кабинкой и унитазом. Расставив ноги пошире для надежной опоры, он высвободил одну руку, чтобы подготовить своего бойца к решительному штурму, и прохрипел:       — Ублажи-ка другой мой ствол, он твоей заднице понравится больше, чем эта холодная железка!       Джим охнул и затрясся, когда Моран в запале прижал его спиной к ледяной стене; неровные края выщербленного кафеля больно оцарапали кожу, и Кошачий царь принялся выкручиваться, насколько хватало сил, чтобы вернуть себе хотя бы относительную свободу действий.       — Хочешь поиметь меня в задницу? Что, прямо здесь? Ты же звал просто принять душ! Тшшшшш, дружок, не так быстро! Ты попортишь мне шкуру, оххх, пусти же!       Его движения были причудливой комбинацией искуснейших сексуальных объятий — и ожесточенной борьбы профессиональной шлюхи, защищающей свои рабочие отверстия от проникновения «не по правилам»:       — Милый, ты можешь выебать мою жопу до самого дна, но тебе сперва придется надеть резинку…       Моран зарычал от нетерпения, но все-таки ослабил напор, решив, что Джим все-таки не настолько шлюха, чтобы вбивать его в кафель жестким трахом. Да и помещение было не слишком удобным для получения полноценного обоюдного удовольствия.       — Твоя жопа от моего хуя все равно не отвертится, парень. — пообещал Тигр, отлепив любовника от стены и поставив его на поддон душевой кабины. — А ну, повернись, руки на стену и ноги на ширину плеч! — скомандовал он, сопровождая команду нетерпеливым подталкиванием.       Сняв душевую лейку, Моран отрегулировал напор и температуру воды, и принялся поливать Джима, оглаживая его со всех сторон, словно породистого коня. На полке нашелся пакетик с гелем для душа, Себастьян выдавил его содержимое на ладонь, и принялся наносить на кожу Джима. При этом, его пальцы пару раз словно бы невзначай скользнули между крепких ягодиц, заставив любовника прогнуться в пояснице, потом дразнящим движением прошлись по мошонке и уже снова торчащему члену.       — Не вздумай трепать своего петушка, пока я не разрешу. — предупредил он Джима, развернул его лицом к себе, строго приказал — Руки за голову! Вот так… — и продолжил растирать его кожу гелем, на сей раз уделив побольше внимания подмышкам и соскам.       Завершив омовение, он бросил Джиму полотенце и выставил из ванны, приказав ждать на кровати, скинул подмокшую от брызг одежду и сам ополоснулся наспех, еле удержавшись от быстрой разрядки, которая могла с ним случиться практически рефлекторно под струями льющейся сверху воды. Покинув ванную и небрежно вытираясь вторым полотенцем, он прошел в комнату, где его уже ожидал Мориарти — покорный всем прихотям щедрого клиента ночной мотылек, готовый отдать ему свое тело в безраздельное пользование на всю ночь…       Пока Себастьян сердито мылся, Джим не терял времени даром: зажег свечи, принесенные в номер заранее, по его заказу, так что подзеркальный столик обратился в подобие рождественского алтаря, и вытащил из шкафа плоскую серебряную коробку, перевязанную роскошной шифоновой ярко-алой лентой. Коробку он пристроил в изголовье кровати, на видном месте, но на безопасном расстоянии от свечей. Затем оставалось только сдернуть покрывало и обрушиться спиной на удобный пружинящий матрац, застеленный свежим и отнюдь не дешевым бельем (об этом Мориарти тоже пришлось позаботиться заранее).       Монмартровские декорации к «Богеме» были прекрасны, но Ричи все же притормозил себя в стремлении к реализму: еще не хватало, чтобы парижская ночь любви наградила их с Бастьеном чесоткой или лобковыми вшами. Разумная забота о гигиене и здоровье вполне вписывалась в роль…       Но когда Бастьен вошел в комнату, голый, с влажными спутанными волосами и не просохшими еще каплями воды на широких плечах и поджаром смуглом животе, с одним только красным полотенцем в качестве предмета одежды, способность рассуждать здраво окончательно покинула Джима вместе со всеми субличностями. Он готов был пренебречь собственной просьбой насчет презерватива и наброситься на любовника с жадностью мартовского кота — однако пальцы его все же нащупали глянцевую упаковку, а фантазия подсказала способ превратить механическую процедуру в очередной акт сексуальной игры.       — Я заждался тебя, милый… Что же ты так долго? — прошептал он, разорвал упаковку зубами и, легко скользнув по простыне к Морану, обнял его за бедра и поддел нижней губой навершие члена. Секундой позже он уже раскатывал по горячему стволу тонкий презерватив, помогая себе только ртом.       — Тебе так не терпится отработать свой гонорар? — усмехнулся Тигр, отбросил полотенце, приблизился вплотную к кровати и хотел было строго поинтересоваться, не нарушал ли любовник запрет на прикосновения, когда Джим властно притянул его к себе и с искусством настоящей проститутки «снарядил бойца гидрокостюмом» для глубокого погружения.       Моран только судорожно втянул в себя воздух, стараясь не слишком концентрироваться на чувственном прикосновении рта к возбужденному члену, но, когда с приготовлениями было покончено, не стал тратить драгоценные минуты на прелюдию. Подтянув Джима поближе, он опрокинул его на спину, приподнял за бедра, закинул ноги себе на плечи и почти сразу нащупав вход, уже достаточно увлажненный, вогнал член в тесное кольцо мышц, сорвав с губ Мориарти громкий стон.       — Ооооо… дааааа… — выдохнул Моран, и ритмично задвигал бедрами, нависая над любовником и опираясь коленями о край кровати. В этой позе ему удавалось проникнуть как никогда глубоко, не причиняя Джиму боли или неудобства, и доставить ему и себе массу приятных ощущений. Кроме того, одной рукой он мог свободно ласкать и нежить член Мориарти, отчего тот приходил в совершеннейший экстаз.       — У тебя отличная задница, мон шер! — не сбавляя темпа, он звонко шлепнул Джима по ягодице, продолжая игру по ролям. — Если бы я не снял тебя в районе красных фонарей, то решил бы, что ты еще невинен, как девица… Ооооо… Да… так… так… — поощрил он любовника, когда тот принялся слегка сжимать ягодицы и постанывать от наслаждения, отвечая на щедрые ласки «клиента».       — Невинная девица не доставила бы тебе и сотой доли такого удовольствия… — пробормотал Джим, тяжело дыша: решительные и умелые действия любовника разогрели его до предела, и реальность все больше теряла контуры и расплывалась в предоргазменном тумане. — Ты потому и пришел в квартал «красных фонарей», верно? За быстрым и горячим сеееексомммм… уммммм… — слова перетекли в горловой кошачий стон, и Джим инстинктивно ухватился за Морана, желая опрокинуть его и оказаться полностью под ним — несмотря на всунутый внутрь горячий стержень и настойчивые движения, Тигр все еще был слишком далеко. Джиму не хватало гладких прикосновений груди и живота, запаха, слюны, жарких губ в миллиметре от рта.       — Да, мон шер, с девицами всегда много возни, а удовольствия никакого… То ли дело — шлюхи, всегда знают, как угодить клиенту… — Моран ритмично трахал задницу Джима, когда тот приподнялся и обхватил его руками, побуждая сменить позу и оказаться с ним лицом к лицу. Он знал, что Мориарти любит ощущать на себе тяжесть его тела, любит, когда они сливаются телами как можно плотнее, превращаясь в зверя о двух спинах…       Но сегодня Джим сам выбрал для себя роль проститутки, которую можно просто отыметь без лишних сантиментов, без обязательств быть нежным или следовать ее капризам. И Моран не поддался на искусную провокацию любовника:       — Лежать! Я не разрешал тебе хвататься за меня. — он резко вышел из его теснины и приказал — Повернись на живот!       Джим неохотно покорился, и Моран, разведя ладонями его ягодицы, снова всадил член в раскрасневшееся и уже слегка растянутое отверстие, и навалился сверху, даря Мориарти желаемое ощущение близости, но так, как он сам хотел. Быть доминантом в сексе — его прерогатива, раз уж во всем остальном он ставил решения и пожелания босса выше собственных. Но сейчас он мог страстно вколачивать Мориарти в кровать и накачивать его своей спермой хоть до самого утра…       Острое осознание полной власти над телом Джима пробудило в нем нечто темное и кровожадное, слишком кровожадное, и Тигр свирепо зарычал, яростно двигая бедрами, почти уже насилуя распростертого под ним любовника — словно он действительно был солдатом, только что вернувшимся с войны и жаждущим заново обрести контроль над своей разрушенной жизнью…       Себастьян разошелся не на шутку, он перестал играть и по-настоящему слился с образом кшатрия (1), не знающего удержу ни в кровавом бою, ни в разгуле, и штурмовал тело любовника, словно неподатливый форт. Он не замечал, что форт давно уже сдался на милость победителя, и резкие порывистые движения скорее причиняли боль, чем дарили наслаждение, так что Джим вцепился зубами в подушку, чтобы не застонать и не попросить пощады.       Дело было не только в гордости и упрямстве: и актер и преступник в нем оказались солидарны в своей готовности пойти в игре до конца — и позволить Морану реализовать все желания и фантазии, даже если их ценой окажется травма. Но Джим не знал, сколько еще выдержит в таком ритме, и впервые в жизни по-настоящему посочувствовал жертвам сексуального насилия — если даже игра в подобные вещи заводила партнера на темную сторону, каково же вовсе не иметь права на спасительное «стоп-слово»?       «Стоп! Стоп! Так ты покалечишь его!» — вспыхнула в мозгу предупреждающая надпись. Мистер Осторожность всегда был на страже, и только он один спасал его рассудок от скатывания в полное неконтролируемое безумие берсерка…       Моран тут же очнулся от завладевшего им морока и, замедлив движения, извиняющимся жестом погладил Джима по взмокшей от напряжения спине:       — Ну… ну… все… все… расслабься…       Его член все еще горел и пульсировал внутри тела любовника на грани разрядки, и Тигр помог себе быстро излиться, слегка сдавив рукой собственные яйца. Оргазм вырвал из горла сдавленный стон, Моран скатился с любовника на сбитую их телами постель, и откинулся на спину, закрыв глаза. Дыхание постепенно выравнивалось, но сердце гулко бухало в ребра и пульс крупных артерий, по которым все еще был щедро разлит адреналин, ощущался и в шее, и под ключицами. Будь с ним не Джим, а просто случайный любовник, Моран в таком состоянии мог бы сделаться легкой добычей для человека, имеющего против него недобрый умысел…       Тигр все-таки был чертовым эмпатом (2)  — если не по отношению к тем, кого по воле Мориарти отправлял в преисподнюю, то уж точно по отношению к самому Джиму. Он ослабил хватку прежде, чем боль стала невыносимой, и как будто заставил себя кончить — а потом просто упал рядом, тяжело дыша, как боец после дуэли.       «Да уж, дуэль вышла та еще…»       Джим усмехнулся про себя и медленно повернулся на бок. Задница горела, точно в нее вставили стручок красного перца, кожу на плечах саднило, и теперь уж поздно было вздыхать и сожалеть о скучающей в ящике марокканской смазке на водной основе с добавлением целебных масел.       Но все это были пустяки, не стоящие внимания, куда больше Джима обеспокоило странное настроение Морана, в сердце немедленно зашевелилась тревога, которая, подпитываясь иррациональными страхами, могла очень скоро перерасти в паническую атаку.       Мориарти судорожно сглотнул, подполз поближе к Себастьяну и погладил его кончиками пальцев по лицу, покрытому капельками пота, и по тяжело вздымавшейся груди:       — Эй… Бастьен… что с тобой? Ты в порядке? Я… я сделал что-то не так?       Вопрос Джима прозвучал по-настоящему, встревоженно, явно не из роли томного богемного юноши, и Моран, открыв глаза, коротко взглянул на него, оценивая, стоит ли продолжать игру или пора уже выйти из образа?       «И как ты ему объяснишь твою солдафонскую грубость? Это отнюдь не то, что он от тебя хотел после двух недель разлуки!» — внезапно забубнил мистер Критик, которого Моран уже давно считал почившим в бозе и отлитым в бронзе на кладбище памяти, куда постепенно переселялись члены его внутримозгового клуба любителей попиздеть. Но Тигр мгновенно оскалился в ответ:       «А на хера было дразнить меня, подсовывая мне Дебору?» — но краткая гневная вспышка только заставила его крепче сжать зубы, удержав неосторожные, хоть и весьма правдивые слова.       Конечно, Джим порядочный засранец, но, судя по тому, какой сюрприз он ему приготовил, Дебби с ее прелестями была просто легкой закуской, призванной раззадорить его перед долгожданной встречей любовников.       «Дурачок… как будто мне нужна баба для того, чтобы хотеть тебя еще сильнее, чем всегда?» — проворчал он так же мысленно, а вслух сказал совершенно иное, но тоже правдивое:       — Похоже, да, Джим. Ты кое-в-чем ошибся, назначив мне свидание в городе, который я не очень люблю. Точнее, люблю, конечно, но странною любовью… не романтической. Я здесь… — он задумался, как бы поточнее объяснить Мориарти природу своего отношения к всемирно признанной столице любви — я здесь чувствую себя чужаком, который каждый раз является в этот город, как завоеватель — норманн, римлянин, англо-сакс… А может ли завоеватель быть нежным любовником, сам подумай? — он опустил руку на свой расслабленный член и только теперь вспомнил о презервативе, который все еще оставался на нем и был наполнен белесой жидкостью эякулята.       «Черт! Выходит, я драл его вообще без смазки… Вот уж кретин!» — запоздало сообразил он, и притянув к себе Джима, бережно поцеловал и спросил:       — Ты-то сам как? В порядке?       Лицо Джима, взволнованное и встревоженное, на миг застыло ледяной маской, и вдруг сделалось совершенно детским, одновременно виноватым и обиженным, а темные глаза наполнились слезами. И поскольку Ричи собирался заплакать, Джим по привычке бросился в яростную защиту:       — О… ну прости. Я не знал… как-то упустил из виду, что в твоих жилах наполовину английская кровь, всегда думал о тебе как о кельте… конечно, с чего бы англичанину любить Париж? Ведь всем известно, что Нотр-Дам — просто дурное подражание Вестминстеру.       Он не противился поцелую, но вопрос Морана о самочувствии оставил без ответа, криво усмехнулся и повел рукой, показывая на сияющую баррикаду из оплывших, но по-прежнему ярких свечей, и коробку с подарком, завалившуюся между подушками:       — Значит, все это было напрасно, и я зря затеял рождественскую мистерию. Надо было спокойно дождаться тебя в Лондоне, с пуншем и плум-пудингом (3), и… что там еще принято подавать у добропорядочных британцев? Ну, ничего, не все потеряно. Париж завоеван, и если мы найдем билеты на «Евростар», то можем возвращаться прямо сейчас. А по дороге ты расскажешь мне про Андорру и про ваши успехи в выполнении моих незначительных поручений.       Джим редко ошибался, строя какие-либо планы или расчеты, в которые были включены другие люди. Но когда такое происходило, им овладевали весьма тяжелые внутренние процессы — беспощадное самобичевание за допущенный промах и гнев, обращенный на того, кто разрушил его сценарий, и призванный хоть как-то скомпенсировать неудачу. Вот и теперь, в ответ на откровенное признание Себастьяна в нелюбви к Парижу, который тот обожал, Мориарти моментально ощетинился тысячью острых игл тихой ярости и затряс ими, словно дикобраз перед мордой хищника, одновременно нападая и защищаясь.       Моран в ответ на его горькие слова, полные яда разочарования, только покачал головой и потер лицо ладонями, как делал всякий раз, когда предстояло сказать нечто неприятное, но честное:       — Нет, ты не напрасно старался, я оценил твою затею в полной мере. И… выеб тебя именно так, как выеб бы снятую на ночь шлюху, особенно после того, как шесть часов кряду провел в состоянии полной боеготовности после твоего последнего приказа, который ты отдал Дебби в отношении меня! Ты всегда знал, что я хочу трахнуть ее, но к ней и пальцем не притронусь, потому что она — не ты! Но я тоже не деревянный, знаешь ли! Какого ж хера ты ждал? Что после Андорры я, весь такой на взводе, как солдат на самоволке, всю ночь буду осыпать тебя лепестками роз и петь серенады? Пффф… — он стащил презерватив и кинул его на пол, потом спустил ноги с кровати и сел спиной к Джиму, сцепив пальцы в замок и закусив губу, чтобы не сказать еще больше, чем уже сказал. Вина за то, что он испортил Мориарти задуманный им праздник боролась с его собственным гневом на любовника, заставившего их с Деборой балансировать на грани измены. Он и сам не ожидал, что сексуальная провокация Джима почти сработает с ним и так его заденет.       Мозг Джима, всегда лихорадочно работающий и никогда не остывающий, подобно мотору в системе жизнеобеспечения, мгновенно оценил ситуацию как экстремальную — и включил удвоенную мощность. Сознание растроилось (4): на нижнем уровне полыхали малиновым заревом гнев и обида на неблагодарную скотину и бесчувственное полено по имени Себастьян Моран, на среднем шел быстрый анализ массива данных и поиск оптимального решения, а на самом верхнем уровне Мориарти, точнее, его высшее «Я», созерцало происходящее в дзенском спокойствии, щедро закачивая на нижние этажи необходимый энергетический ресурс.       Меньше чем за пару минут Джим сумел привести систему в равновесие и собрать осколки разбитых ожиданий в магический шар новой цели. Еще полминуты он просто дышал, выравнивая дыхание, и наблюдал за тем, как постепенно гаснет его гнев — точно фитиль догоревшей свечи в лужице воска.       — Похоже, мы друг друга не поняли, Моран. Я позвал тебя на свидание, мне казалось, что поиграть в солдата и студента посреди рождественского Парижа будет забавным маскарадом — и весьма обескуражен назначением меня на роль шлюхи…       Он дотронулся до обручального кольца и печально покачал головой.       — Ну, а что касается Деборы, ты провел с ней бок о бок две недели, я разве держал над вами свечку, оскорблял недоверием? Честно говоря, мне совершенно все равно, спали вы вместе или нет, это ничего не меняет в моем отношении к вам обоим, и в общем-то, только от вас двоих зависело, выходить ли за рамки заданного формата… Но я знал, что вы не перейдете черту, хотя ей, бедняжке, очень тяжело без мужчины, ну, а ты, надеюсь, скучал по мне. Я наивно надеялся сделать вам обоим приятное, так, пустяк, небольшой рождественский подарок, потому что оргазм слаще марципана и уж всяко полезнее… Разве увертюра оказалась так уж плоха, скажи? Вот теперь Дебора с мужем, ты со мной, и снова только от нас зависит, будем ли мы праздновать вместе — или мучить друг друга.       Джим встал и, завернувшись в одеяло, пошел в сторону ванной. На пороге он обернулся и проговорил очень мягко:       — Лепестки роз и серенады пусть Арагорн оставит для Леголаса, это все не мой стиль, знаешь ли… Это скучно. И пошло. Может, прозвучит грубовато, но как раз твоего хера я и ждал все две недели, без лепестков, хотя без смазки — это было жестоко, Тигр, в чем бы я там не провинился у тебя в мозгу… А теперь, будь добр, решай сам, что же нам делать дальше. Моя фантазия на сегодня иссякла.