Red lipstick

EXO – Hurt (Lullaby ver.)

В старой круглосуточной прачечной всё ещё на удивление белые стены и почти не потрескавшийся белый кафельный пол. На этом фоне лужа крови и несколько отдельных крупных капель выглядят особенно трагично и, вместе с тем, особенно красиво. Поймав себя на этой мысли, Чунмён прикладывает руку к лицу, трет переносицу и думает, что с ним не всё ладно. Не время и не место. И вообще, нездоровые мысли нужно выбросить из головы. Хотя бы на время, если уж навсегда никак. В старой круглосуточной прачечной всё ещё на удивление белые стены и лимонно-жёлтый мерзкий свет. Вентилятор под потолком работает так себе: не прогоняя, а только разнося по небольшому помещению сладковатый запах гнили и металла. Стены кафельные, и каждый звук отражается от них чётко, словно отскакивает. - You hurt me, - Чунмён тихо напевает слова, хоть сейчас они и не звучат, вплетая их в мелодию, навевающую мысли о музыкальной шкатулке с танцующей внутри балериной. Он подпевает одной из самых трагичных песен в своей жизни. Помнится, он тогда был пьян и как-то особенно, болезненно одинок, он написал Маугли огромнейшее сообщение, почти письмо, смешав в бессвязном тексте свои впечатления от музыки, свои самые сокровенные мысли и слова, которые не стоило бы говорить вслух. По крайней мере, не в тот раз. – So bad, so bad… Каждая нота отскакивает от холодных белых стен, как маленькая разрывная пуля, и каждая из этих пуль впивается в Чунмёна, ни одна не пролетает мимо цели. Чунмёну становится откровенно страшно. Чунмёну становится так откровенно страшно в первый раз за всю жизнь. В первый раз за свою практику он не только попадает в ситуацию, угрожающую его жизни, но оказывается буквально в заднице. Он в заднице, потому что маньяки – это такие ребята, от которых не знаешь, чего ждать. На кой чёрт он, рядовой бостонский полицейский, понадобился Инквизитору? У него нет ответа не только на этот вопрос, но и на многие другие. Психологи-криминалисты дали довольно чёткий портрет: мужчина (женщины в принципе реже становятся маньяками), не моложе сорока лет (налицо чётко сформированная социальная позиция и явная ненависть к низшим слоям населения). Высокий и в хорошей физической форме, крепкого телосложения (почти все жертвы были довольно высокими, а по направлению среза эксперт определил, что убийца примерно такого же роста, ранения нанесены чётко, быстро и выверено). Скорее всего, религиозен (книга Исхода, найденная на одном из мест преступления лишь подтверждает это). Или просто склонен к театральности и символизму. Чунмён вдыхает уже привычный запах крови, отходит от тела шестой жертвы, Майка Ривера, и закуривает. Белый мужчина, тридцать один год, мелкий наркодиллер, наркоман, дважды сидевший за нанесение особо тяжких повреждений в драках. В прачечной подрабатывал в ночные смены, видимо, считая это отличным прикрытием. Таких в «гетто» несколько сотен, как под копирку: убей любого – ничего не изменится. Чунмён поднимает голову и щурится на слишком яркий свет лампы под потолком. В глазах рябит от движения лопастей вентилятора, песня, играющая на повторе - на маленьком столе рядом с телом стоит ноутбук - делает ситуацию какой-то совершенно фантастической. Этот человек не пожалел времени открыть браузер и найти композицию, поставить её на повтор и не оставить при этом ни единого следа своих действий. В том, что это именно его любимые песни, Чунмён больше не сомневается. Остается только понять, кем может быть Инквизитор, если он так хорошо осведомлён о пристрастиях полицейского. - Оформишь сам, - устало бросает Чунмён Чонину, докурив, трет глаза и оборачивается, глядя на дверь. – И обнюхай тут всё сам, ты явно умнее многих из этих ребят... Я очень устал. - Лейтенант Ким! Убийство произошло не больше часа назад, - Чонин вдруг протестует, и Чунмён смотрит на него озадаченно. – Вполне возможно, что Инквизитор где-то поблизости, и вам не стоит ходить одному... - Я не барышня, - Чунмён отрезает, хотя, стоит признаться, что такая забота, хоть и несколько нелепая и странная, ему приятна. Хоть кто-то. – А Инквизитор, как мне кажется, уже показал себя весьма незаурядным, неглупым человеком, так что предположить, что он продолжает околачиваться там, где куча полиции, мягко говоря, идиотизм. Если я ему понадоблюсь, он... Чунмён вдруг сильно хмурится, когда в голову приходит ужасная в своей логичности мысль, которая, кстати, должна была бы прийти раньше. Намного раньше. - Маугли... - Что? - Ничего, Ким, ты тут за старшего, я пошёл. Мне нужно подумать, и... Кое с кем поговорить. Чунмён покупает упаковку баночного пива и острую курицу, запирается дома и принимается раскладывать свою версию по полочкам, меняя её детали, как фрагменты паззла. И, как он и опасался, только одно сочетание даёт цельную, понятную картину, увязывающую все немногочисленные факты. Инквизитор имеет доступ к компьютеру Чунмёна и каким-то образом отслеживает его переписку с Маугли. Разумеется, не только её, но вряд ли серийного убийцу интересует скудный банковский счет и редкие покупки в интернет-магазинах. Потому что в жизни Чунмёна больше нет ни одного человека, настолько близкого, чтобы делиться с ним всем. Ни с кем больше Чунмён не общается так тесно, чтобы обсуждать каждую любимую песню. Очевидно, что Инквизитор следит за ним. Чунмён неуютно ёжится, потому что теперь начинает казаться, что Инквизитор следит за ним в прямом смысле, наблюдает, что он где-то рядом, совсем рядом, и в его пальцах блестит натянутая струна. Чунмён озирается по сторонам и трёт горло, нервно сглатывая противный ком. Так и появляется паранойя, впрочем, может Инквизитор этого и добивается. Может, он один из тех, кто попал за решётку благодаря Чунмёну? Иных причин выбирать его себе врагом он не видит. По службе он шёл сам, тихо, мирно, дорогу никому не переходил. Да и вряд ли кто-то, страстно желающий повышения по службе, станет для этого массово вырезать людей. Плохих, пропащих. Но людей. Девушек, как и парней, он ни у кого не отбивал, сердец, вроде, не разбивал тоже. Даже Бэтти уже давно кокетничает с ним исключительно по привычке. В любом случае, становится ясно одно: Инквизитор знает о нем куда больше, чем кто бы то ни было. Кроме Маугли, его нежно любимого маленького мальчика, страдающего целым ворохом расстройств психики: каждый день с трудом выходящего из дома, не умеющего разговаривать с чужими людьми, шарахающегося от собственной тени и страшно ненавидящего себя в глубине души. И написавшего ему тогда первым, чтобы научиться превозмогать себя. Маугли единственный, перед кем Чунмён чувствует себя настолько обязанным. Настолько ответственным. И сейчас, черт подери, он подвергает малыша такой безумной опасности, даже тем, что просто общается с ним в сети! Ведь никто, даже сам Господь Бог, вероятно, не может предугадать, как повернётся вышедший из строя механизм в голове у маньяка, убившего уже как минимум шесть человек. Инквизитор может посчитать, что лишить Чунмёна единственного близкого человека – отличный способ морального, а то и физического уничтожения полицейского. Инквизитор убьёт его. Он убьет Маугли, если захочет. И Чунмён не сможет ничего сделать. От одной этой мысли Чунмён на несколько шагов сразу приближается к безумию. Нет! Он согласен решительно на всё: пусть даже его собственная шея будет перерезана гарротой, но мальчика, ни в чём не повинного, светлого и самого замечательного на свете, он защитит. Любой ценой. Хорошо, что мальчишка живёт на другом конце страны, хорошо, что они никогда не сообщали друг другу свои настоящие имена, адреса и телефоны, хорошо, что они никогда не виделись. Хорошо и плохо одновременно. Плохо потому что Чунмён не знает, кого именно он должен спасти. Плохо потому, что Чунмён влюблён, но, что еще хуже, кажется, влюблён и сам Маугли, и тем больнее будет ему от того, что Чунмён собирается ему сказать. Что Чунмён должен ему сказать. Чунмён медлит, оттягивает момент разговора как можно дольше. Но он взрослый человек, он знает, что он совершенно прав в своём решении. Он благодарит небеса за то, что не увидит и не услышит своего мальчика в момент разговора. Exodus: Детка, ты тут? Mowgli: Да. Маугли отвечает сразу, словно все это время сидит и ждёт сообщения, и от этой мысли у Чунмёна в груди болезненно колет. Exodus: Я скучал по тебе, детка, очень скучал. Прости, так много работы... Mowgli: Я понимаю, Тигр. Ты же полицейский. У тебя очень важная работа... Как продвигается дело Инквизитора? Чунмён болезненно кривится, нервно прикуривая сигарету, и с полминуты просто курит, глядя на мелькающий курсор в окошке нового сообщения. Exodus: Никак, детка, совершенно глухо. В смысле, глухо для поисков убийцы. Но кое-что другое… Мне стало ясно. И именно поэтому я должен тебе кое-что сказать. Я не хочу… Mowgli: И мне не очень понравится то, что ты скажешь, да? Признаться, Чунмёну кажется, будто он слышит голос подростка, еще ломающийся, ужасно расстроенный. Но всё еще сдержанный. Маугли весь такой: всегда храбрится и отмахивается, но Чунмён откуда-то знает точно: этого мальчика слишком легко ранить, он слишком чувствителен. И от этого всё сложнее говорить с ним. Но Чунмён должен. Нет, он обязан. Exodus: Да, детка. Я боюсь, что тебя очень расстроит то, что я должен сказать тебе. Но я не могу иначе. Молчание, курсор замер: Маугли не знает, что ответить, подбирает слова. Mowgli:Я... наверное, я понимаю. Ты встретил кого-то... Настоящего? Exodus: Да что ты такое говоришь, Маугли! – Чунмён настолько поглощён тем, как сформулировать свою мысль для мальчика, что совсем не думает, как выглядят его метания со стороны. И он оказывается не готов с ответом, достойным взрослого мужчины. – Нет, вовсе нет, детка. Никого я не встретил, и не хочу встречать, никогда! Ты же знаешь, Маугли, ты же знаешь, как я к тебе отношусь... Маугли снова молчит, верно кусает губы, верно давится слезами. Такой сильный. И такой хрупкий. Mowgli: Это твой коллега, да, Тигр? Этот, как его... Чонин, да? Он хорошенький, да? Чунмён чувствует дикую усталость вдруг, он прикуривает новую сигарету и вздыхает как-то обречённо. Exodus: Глупый, я даже не видел его глаз никогда. Я же говорил тебе, он меня боится, а я не настаиваю. Мы просто работаем вместе. Mowgli: Моих глаз ты не видел тоже. Маугли упрямится, настаивает, и Чунмён понимает, что уже порядочно его ранил. А сейчас придется добить. Чонина, своего неожиданно сообразительного коллегу, он буквально ненавидит в этот момент. Без повода. Просто потому что он существует. Ближе, чем Маугли. Exodus: С Чонином меня связывает исключительно работа. Точка. Детка, услышь меня! Плевать на Чонина! Он не имеет значения! Он вообще никак не относится… Инквизитор каким-то образом отслеживает нашу с тобой переписку. Помнишь, я говорил тебе, что он оставляет песни на месте преступления? Так вот, он оставляет только те песни, что я давал тебе, или ты мне. Только те, что нам нравятся больше всего. Я не знаю, чего он добивается, но я слишком за тебя боюсь, детка. Я очень боюсь, что он может навредить тебе. Он играет со мной, он хочет от меня... Чего-то. Он может в любой момент причинить тебе вред. И я не могу подвергать тебя опасности. Mowgli: Я правильно тебя понял? Чунмён поражается реакциям этого мальчишки, порой кажущегося куда умнее его самого. Exodus: Это только на время. Я поймаю его, я поймаю его, детка, я посажу его, и снова к тебе вернусь. Но сейчас я должен знать, что ты в безопасности. А чем дальше от меня, тем безопаснее. Mowgli: Ты уже точно это всё решил? Чунмён молчит пять глубоких затяжек. Exodus:Да, иначе никак. Прости. Прости, детка. Mowgli: Что ж. У меня будет одно условие, Тигр. Без него я не согласен ждать. Как только всё закончится, и ты посадишь этого маньяка в одиночку до конца его дней, ты приедешь ко мне. Ты приедешь, ты поцелуешь меня по-настоящему, и мы, Тигр, будем заниматься любовью и, возможно, потом ты заберешь меня к себе. В Бостон. Обещаешь? Чунмён удивленно распахивает глаза, читая это. Впервые Маугли говорит так резко, даже грубо. Впервые он говорит так смело. Впервые чётко даёт понять, какие именно отношения между ними. И, чёрт подери, впервые он требует личной встречи! Чунмён в полном шоке. Mowgli: Мне скоро восемнадцать! Чунмён понимает, что более страшного испытания в его жизни не было. И не будет больше. Потому что это просто невыносимо. Exodus: Хорошо, малыш, я обещаю. Так и будет. Как только я закрою это дело. Ты только не ищи меня. Даже не пробуй. И не верь никому. Если он представится мной, моим другом, кем угодно. Не подпускай к себе никого. Пока ты не увидишь в газетах и по телевидению, своими глазами, что Бостонский Инквизитор пойман… Ты должен быть предельно осторожен. Я сам тебя найду… если всё закончится… Нет, не если. Когда всё закончится. Маугли больше не отвечает, не пишет даже банальное «хорошо, я понял, спокойной ночи». Он выходит из сети, а бездушная машина сообщает мигающим окошком, что отныне пользователь Mowgli заблокировал свою страницу для пользователя Exodus. Чунмён чувствует себя опустошённым и несчастным, ужасно одиноким и брошенным. Но он знает, что поступает правильно, что иначе нельзя. Что он должен справиться, сдержать слово и вымолить прощение у Маугли за этот поступок. В эту ночь он мертвецки напивается.