Барон Одного Угла

Фахим никогда не знал той любви, что воспевают поэты-пустословы. У Фахима были друзья и любовники, но никто еще не занимал его внимание безраздельно, не заставлял желать общения лишь с ним и желать лишь его. Фахим знает, что это не изменилось и что изменить себя он не в силах. Он и не пробовал никогда, но бывало так, что пробовали другие. Сцены ревности вызывали у него отвращение. Пренебрегать всем ради одного человека? Нет, Фахим такой жизни не хотел. Теперь друзей у него значительно меньше, чем любовников. В числе приятелей он с уверенностью может назвать только Титу. А еще есть король — замершая меж двух состояний бабочка, бесплодно хлопающая несформировавшимися крылышками. Королей нужно обхаживать, с королями нельзя так просто. Особенно с такими, как Фридрих. Казалось, прошло столько времени, шут столько наблюдал, отмечал черты характера, моменты силы и слабости, но это не дало ничего. Короля нельзя было прочитать по лицу. Фридрих должен открыться ему сам. Фахим надеется, что это будет сегодня, ночью, когда мимолетный страх еще не успел сойти с молодого лица и кривит бледные губы в напряжении. — Останься, — говорит король не просьбу — приказ. Шут замирает, вглядывается в черты лица, точно обрисованные тенью от свечи. — Быть может, при тебе они не посмеют… — Кто не посмеет, милорд? — растерянно шепчет Фахим, но король молчит. Шут вспоминает сон, еще не успевший забыться, и уже знает ответ. Он маячит на краю сознания, грозя обратиться тревожной правдой. Фридрих прерывисто вздыхает: его грудь высоко поднимается вслед за вздохом, а кожа в разрезе рубахи покрыта испариной. Фахим отмечает это с волнением, потирая замерзшие ладони — камин в покоях не растоплен, а осень на севере немилосердна к любителям тепла. Было бы очень удобно объяснить поведение короля начавшейся лихорадкой, но сам Фахим-то болен не был. Более того, при всем холоде здешних мест он не заболевал еще ни разу. Не оправдаешь эту ночь и безумием, неожиданно охватившим их обоих. — Сядь куда-нибудь, — успокоившись, вновь заговаривает король и осторожно, будто чресла его не слушаются, забирается обратно в разворошенную постель. Только теперь Фахим замечает, что все это время юноша держал в руке кинжал, который теперь вернул под подушку. Шут растерянно пристраивается на сундуке, накрытом оленьей шкурой. Он привык коротать там время, когда король приглашал его к себе. Фридрих внимательно следит, выглядывая из-под одеяла, натянутого почти до носа. Фахим не сдерживает взволнованного смешка. Король глядит на него неотрывно светлыми глазами, блестящими в неясном свете свечи, словно зверек, высунувшийся из норки. Фахим сдерживает улыбку, пытаясь спастись от лишних вопросов, и, предотвращая их, спрашивает сам, но не о том, о чем на самом деле хотел бы: — Насчет противоядий, милорд… — Да? — король отзывается тут же, резко и немного нервно. — Мне думается, я слишком плохо знаю яды, которые используются в ваших землях… Для приготовления противоядия мне нужно знать сам яд. Из чего он сделан, из какого растения или, быть может, животного. На моей родине был очень распространен змеиный яд, знавал я даже человека, разводившего змей для этих нужд. Могу ли я посетить здешние леса? — Только с проводником, — чуть погодя, отвечает Фридрих. Не думает ли король, что он намерен сбежать? Хоть Фахим и свободный человек, он сомневается, что на Севере это кого-нибудь волнует. На сей раз он добровольно отдался в рабы. — Проводник так проводник, милорд… — Барон пожимает плечами, расслабляясь и откидываясь спиной на холодную каменную стену. В молчании проходит еще несколько мгновений. Шут, чувствуя затылком неровность каменной кладки, почти засыпает, уставший от бессонной ночи, но слышит, как его зовут по имени. — Да, милорд? — отвечает Фахим, с трудом разлепляя тяжелые веки. В покоях темно. Единственная свеча только что потухла. Фридрих колеблется, подбирая слова. Эта заминка и смешит, и волнует. От короля можно ожидать чего угодно. — Недавно я слышал разговор служанок… — начинает он и вновь осекается. Фахим решает помочь ему: — Обо мне, милорд? — Да. Признаться честно, их слова удивили меня. — Чем же? — шут смутно догадывается, о чем был разговор. Дремота спадает, уступая место любопытству. — Они были очень воодушевлены, — король начал издалека. Фахим ловит себя на мысли, что Фридрих смущен, и прячет глупую умилительную улыбку за ладонью. — Мне захотелось даже показаться им на глаза и приструнить за сплетни, но я решил дослушать. — Ах, милорд, вот так и раскрываются заговоры! — Не думаю, что это был заговор, — голос короля становится более твердым и уверенным, а Фахим не перестает удивляться оттенкам его настроения. — Учитывая, что они обсуждали, как хорош ты в постели. — О, — выдавливает из себя шут, осознавая сказанное государем, а затем издает странный звук, похожий то ли на кряканье, то ли на лорда Градхольма, поперхнувшегося элем. Фахим в очередной раз ошибся — король даже не подозревал о его любовных похождениях. Либо подозревал, и этот разговор является частью очередного плана. Смешно: причем здесь планы? Фридрих отличный стратег на поле боя, но в жизни слеп, как котенок. — Это не очень хорошо, Фахим. Многие из них замужние женщины, — продолжает Фридрих. — Я не могу ручаться, что один из их мужей потом не придет, чтобы убить тебя. — И даже не защитите меня? — притворно изумившись, восклицает Фахим. Король тяжело вздыхает, не оценив спектакля. — В этом нет ничего смешного. Ты склоняешь бедных женщин во грех. — И не только женщин, — цокает языком Фахим, посмеиваясь. Фридрих не отвечает, и Барон как никогда жалеет, что свеча потухла, и нет возможности разглядеть лицо короля. Впрочем, лицо Фахима король тоже не увидит, и это хорошо. В волнении и любопытстве он очень глуп: дрожащие в улыбке губы, сдерживающие смех, горящие слезящиеся глаза, крылья носа, расширяющиеся от слишком глубоких вздохов. За пьяного он сходил пару раз. — И кто же из моих подданных?.. — вдруг спрашивает король, не озвучивая мысли до конца. Фахим приятно взволнован этим разговором почти до урчания. — Боюсь, милорд, я не могу вам сказать. Пекусь о вашем покое. Знаете, как это бывает — услышишь, кто с кем спал, и начинаешь представлять… И сложно потом с человеком этим говорить, как ни крути! — Нет, не знаю, — холодно говорит король, и Фахиму даже на мгновение становится стыдно. Только на мгновение. — Что же, я велю тебе больше не развращать моих слуг. Ты не за этим здесь. Барон прижимает руку к сердцу и решает вбить последний гвоздь в крышку гроба: — Стоит ли тогда огорчать вас тем, что мне удалось приятно провести время с парой ваших вассалов? Фридрих не выдерживает и садится в постели, закутанный в одеяло. Фахиму и весело, и тревожно. Он боится натолкнуться на королевскую немилость. Кто знает, что взбредет королю в голову? Выгонит его взашей и дело с концом. — Я не понимаю, как ты это делаешь? — нетерпеливо спрашивает Фридрих. Никогда еще Фахим не слышал в его голосе такого любопытства. — Что именно, милорд? Как я сплю с мужчинами? — Нет! — раздраженно отзывается король, и Фахим даже в темноте замечает, как он мнет руками одеяло. — Я не понимаю. Что ты делаешь, чтобы они поняли твой интерес? Как ты понимаешь, что он взаимен? Фахим почти подпрыгивает на сундуке, осознав, в какое русло зашел их ночной разговор. Русло это было интересным и в той же мере опасным. И все еще очень смешным. Он даже не смел надеяться в начале долгих переглядываний с королем, что все будет просто. Сегодняшняя ночь показала это как нельзя лучше — Фридрих вряд ли понимал, как выглядят со стороны его пристальные взгляды. И от этого все становится только заманчивее. — Ну, знаете… — задумчиво тянет шут, замечая, что король уже взял себя в руки и смотрит на него хмуро и недовольно. — Иногда достаточно одного взгляда. Иногда жеста. С совсем тугодумами необходимы слова. Я не из тугодумов. — И, что же, ты ни разу не наталкивался на недопонимание? — недоверчиво продолжает расспрос Фридрих. — О, милорд, такое бывало только в начале моего пути. Вот так вот пристанешь с грязными намеками к какому-нибудь красавцу, а он потом тебе рожу расквасит. К счастью, уже лет десять я таких ошибок не совершаю. Все дело в опыте. — Мерзость, — бормочет король, отвернувшись в сторону окна. — Вам бы поспать, а не забивать голову моими грешками, — вздыхает Фахим, понимая, что больше из этой беседы не выжать и что король окончательно расстроен и растерян. — Я надеюсь, ты уяснил мой приказ? — Фридрих вновь смотрит на него, и даже в полумраке видятся его строгие черты лица. — Не спать со слугами? — И с вассалами. — Так с кем мне тогда спать? — Ни с кем. Фахим издает смешок: радостная волна предвкушения скользит вниз по позвоночнику. Король, не ожидая ответа, укладывается обратно, надеясь урвать последние часы сна до рассвета. Если все сказанное сегодняшней ночью не открытое заявление на свои права, то Фахим не знает, что это такое. И впервые ревность только раззадоривает его интерес. *** Фахим с трудом, но засыпает. Он слышит, как дыхание короля на другом конце покоев выравнивается, и сам успокаивается, поудобнее устраиваясь на жестком сундуке. Он просыпается от первого же шороха. В комнате все еще темно, но отчего-то каждая вещь хорошо видна и резко выделяется очертаниями. Фахим поворачивает голову в сторону окна в надежде посмотреть, как скоро рассвет, и видит, что рядом с ним на сундуке сидит та самая женщина из сна. Он отшатывается в испуге и чуть не падает на пол. Старая леди приходит к нему во снах уже второй раз за ночь. Она улыбается, видя его замешательство. Фахим вскакивает на ноги, отходит на безопасное расстояние и разворачивается. И видит, что на сундуке остался он сам. Спящий, откинувшийся на стену спиной, чтобы использовать каменную кладку как издевательское подобие подушки. Все слова застревают в горле — хочется ругаться, но язык прирос к небу. Он оглядывается на королевскую постель и находит на ней спящего Фридриха, совсем не потревоженного испуганными возгласами и беготней шута. Старая леди смеется. — Понимаю ваше смятение, друг мой, — говорит она, и Фахим резко поворачивает голову в ее сторону, в неверии тараща глаза. В первый раз она и не думала заговаривать с ним, лишь таинственно улыбалась и подзывала дурацким пальцем. Фахим злится и трясется от страха, словно мальчишка. — Но я все равно удивлена, что мы с вами можем поговорить без суеты и метания ножей, — продолжает женщина. — Не всем доступна такая роскошь. Признаться честно, на моей памяти и памяти моих друзей по несчастью вы первый. — Первый… в чем? — с трудом переваривая услышанное, уточняет шут. — В общении с мертвыми, конечно же. — Ага. С мертвыми. Почти понял, — кивает Фахим, занятый разглядыванием самого себя, почесывающего нос во сне. Отчего-то у него (бодрствующего? Или наоборот спящего?) тоже свербит в ноздре. — К сожалению, никто другой не слышит нас, сколько бы мы ни кричали. Вы сами не слишком-то и живы в данный момент. — Я сплю. — Вы спите. И в то же время нет. — Отлично, — Фахим заставляет себя взглянуть на старую леди. Та смотрит на него тепло и насмешливо. — А вы сами кто будете? Он беспокойно оборачивается к королю, переживая, что тот может проснуться, и у него вдруг возникает логичная догадка о личности женщины перед ним. Он смотрит на нее, и она удивленно смеется и качает головой. — Нет-нет, это не то, о чем вы подумали, — взгляд ее становится задумчивым, а улыбка грустной. — Я не его мать. Я и права не имею находиться здесь, но, понимаете, я чувствую ответственность. — Ответственность?.. — спрашивает Фахим, поняв, что женщина не собирается продолжать. — Ах, — горестно вздыхает она, положив ладони на колени, — понимаете, дело в том, что я подтолкнула к смерти прошлого короля. Я бы хотела как-нибудь уберечь от такой участи и этого бедного мальчика. Показать, что мы не желаем ему зла. — «Мы»? — Мертвые, разумеется. — Потрясающе! — восклицает Фахим, уже не боясь разбудить короля и решив поддаться игре старой леди. Ведь если это всего лишь сон, то никаких последствий он иметь не будет, верно? — И как вы, позвольте узнать, собираетесь это показать? Молчаливые призраки пугают куда больше разговорчивых, уж поверьте мне. Узнал этот факт благодаря вам. — Вот для этого вы и нужны нам! — женщина воодушевленно хлопает ладонями по коленам, и Фахим перестает понимать, что в таком цветочке его могло напугать. — Поговорите с ним. Скажите, что он не должен злиться на нас. Мы хотим как лучше. Вы посредник между нашим миром и миром живых. Не оставьте нас в беде. — А мне-то польза какая? — Как можно проявлять корысть в таком деле!.. — Я не очень-то проникся вашей историей, миледи. — Кошмар! Я полагала, что Господь пошлет нам на помощь человека более благородного… Фахим смеется, войдя во вкус странной беседы. — О, а вы не думали, что я могу быть посланником Дьявола? Женщина возмущенно выдыхает и брезгливо морщится. — Что и стоило ожидать от дикаря! — Ну, знаете ли!.. — не выдерживает Фахим и вдруг чувствует неожиданную боль в теле. Картина перед глазами смазывается, на мгновение перехватывает дыхание. И он просыпается на ледяном полу королевских покоев, свалившись с сундука и растянувшись у самой постели. Его трясет, он прерывисто вздыхает, пытаясь унять сорвавшееся в бег сердце, и слышит сонный голос сверху: — В чем дело?.. — Прошу прощения, милорд, — хрипло выдавливает Барон, — дурной сон. Он оглядывается назад, проверить, сидит ли на сундуке та леди. Но ее нет. Ведь все происходившее во снах так и остается в них же, правда? *** Утром разбитый Фахим плетется по коридорам замка, пугая придворных отнюдь не шутовским настроением. Приближается зима, и людей, спасающихся от холода, в помещении все больше. Фахим не уверен, что рад этому. Зима самое тяжелое время как на Севере в целом, так и при дворе в частности. Лишенные летних забав, придворные становятся излишне капризными. Погрузившись в мысли, шут не замечает, как набредает на покои леди Агнес. У резной двери с кольцом в виде пасти какого-то зверя с ноги на ногу переминается Тита. У противоположной стены стоит старенький стражник, опустивший голову на грудь и, кажется, задремавший. Фахим давно отметил для себя, что этот замок является оплотом сонливости и скуки. Удивительно, как враги не взяли его штурмом, воспользовавшись дремотой воинов. Тита смотрит перед собой, скрестив руки на груди, и будто не замечает подошедшего друга. Ее оранжевое платьице как всегда помято, тут и там на нем виднеются вылезшие ниточки, а подол в чем-то испачкан. Фахим, ничего не говоря, становится рядом у стены. За дверью слышатся приглушенные голоса. — Там король, — все же заговаривает карлица, но не поднимает взгляд на Барона. — Ссорятся. Меня выгнали. — О чем бы им ссориться? — бормочет шут и прислушивается. Поначалу он не может ничего разобрать, но со временем узнает голос Фридриха. Это почему-то вызывает в нем странное чувство отторжения, будто он совсем-совсем не должен был угадать его. «…я твой король теперь!» — доносится сквозь преграду. Фахим чуть хмурится, различая непривычные оттенки гнева. «И поэтому я должна подчиняться?!» — следует не менее яростное. — О чем они спорят? — спрашивает шут у Титы. — Ты слышала начало? Подруга молчит, поджав губы. Барон хмурит брови сильнее и прислоняется ухом к стене. В груди ворочается плохое предчувствие. Ему не стоит подслушивать этот разговор, но он поддается неискореняемому любопытству. «Ты обязан мне, Фридрих! Всем, что имеешь!» — голос принцессы срывается, и Тита заметно ежится. Она выглядит взволнованной и расстроенной, пусть и прячет это за недовольством. «Обязан? Хорошо быть обязанным тем, чего никогда не желал!» Фахиму становится неуютно. Он не должен находиться здесь. Голоса на какое-то время снова смазываются,а потом раздается разгневанный крик леди Агнес: «Ты лжец! Ты мог отказаться от трона, но не стал! Не говори мне теперь, что это не то, о чем ты мечтал!» — Никогда не видела ее такой злой, — тихо вздыхает Тита, и Фахим гладит ее по голове в знак утешения. Она впервые не сопротивляется, подставляется под ласку, закрыв глаза. Старый стражник, похоже, глуховат, раз не слышит ссоры господ. Или чересчур тактичен и нелюбопытен. Фахим вновь припадает ухом ближе к стене у двери и слышит обрывок фразы, сказанной королем: «…они бы разорвали тебя! И что бы ты делала сейчас? Рожала ублюдков Анбергам? Или Ланнгенам?!» — Король договорился о помолвке, — говорит Тита, успокоившись. — Не думаю, что я правильно поступаю, сплетничая об этом с тобой. — О помолвке? Чьей? — Принцессы, конечно же. Фахим обреченно закатывает глаза. — Лучше бы о своей договорился. — Ну, насколько я поняла из их криков, ему более выгодно выдать сестру замуж за союзного короля, чем жениться самому. — Союзного? Не слышал раньше ничего об этом «союзном короле». — Я ни хрена в этом не разбираюсь, Бароша, не спрашивай меня. — Как скажешь. Голоса становятся громче, будто их обладатели подошли ближе к двери, и Фахим предусмотрительно берет за руку Титу и отходит в сторону вместе с ней. «Ты мог бы позволить мне остаться здесь! Это все, чего я прошу! — голос леди Агнес уже не так зол, а больше расстроен. — И не говори ничего о том, как ты заботишься обо мне!» «А ради чего я отсылаю тебя из этого проклятого места, по-твоему? Стой!» «Не трогай меня!» Голоса обрываются: дверь распахивается, и в коридор вылетает взъерошенная принцесса. Фахим старательно делает вид, что он просто проходил мимо (в чем есть доля правды). — Пойдем, Тита, — даже не посмотрев в сторону шутов, сдержанно говорит Агнес и, не задерживаясь ни секунды, отправляется вперед по коридору. Карлица осторожно отрывается от стены и покорно следует за госпожой, не попрощавшись с Фахимом. Тот тяжело вздыхает и решает пойти в другую сторону, в ту, откуда он как раз и пришел сюда. Не успевает он пройти и пары шагов, как слышит позади голос короля: — Фахим. Барон медлит, сжимает губы в напряжении. Сегодня Фридрих открылся ему не с самой лучшей стороны, и он еще не знает, как реагировать на это. Многое простительно молодости. Малое простительно королям. Фахим разворачивается на пятках, широко улыбается, надеясь, что не сфальшивил, и отвечает: — Да, мой король? — Завтра утром я собираюсь на охоту, — Фридрих выглядит еще бледнее, чем обычно, а у его губ залегла жесткая складка. — Ты отправишься со мной. Соберешь ингредиенты для противоядий. Фахим удивленно моргает, но быстро берет себя в руки и отвешивает низкий поклон: — Слушаюсь, милорд. Молодого короля нет нужды бояться. Его жаль как человека, но смешно, ибо в каждом его решении сквозит неопытность. И все же на мгновение Фахим вновь ощутил себя несвободным. Липкий ужас и одиночество всколыхнули его душу и отступили, как волны в море. Нет, молодого короля не стоит бояться. В нем нет зла и ненависти, но не вышедшая на свет жестокость теплится под его кожей. Фахиму остается только надеяться, что она не сведет короля с ума. Потому что от безумия у него не найдется противоядия.