Барон Одного Угла

Бабушка Смерть и бог погребальных костров Ата шли рука об руку. Аслог следовала за ними, переступая через овражики и камни, разбросанные по широкому зеленому полю на самом краю мира. Дальше — лишь необъятное северное море, темнеющее на горизонте. В тот день племя Аслог прощалось со своим вождем. Бабушка Смерть держала в руках невидимую нить, привязанную к запястью покойного, чье тело несли на щите его сыновья; рыжеволосый Ата шел рядом с ней и оставлял в траве искры. Их не видел никто, кроме Аслог. Костер у самого обрыва горел ярко и долго: на небосводе успели появиться первые звезды. Племя провожало вождя хорошей тризной, поминая его кислым пивом и жирным мясом. Аслог стояла в стороне, кутаясь в серый плащ. — Ты позврослела, — сказал Ата. Его лицо, обезображенное ожогами, скривилось в подобии улыбки. — Спасибо, — тихо ответила Аслог. Ветер, дувший с моря, трепал угольно-черные одежды Аты, прижимал их к телу, показывая его болезненную худобу. Аслог загляделась и ощутила, как в животе что-то сжалось в ледяной комок. В последний раз, когда она видела хранителя костров, ее бабушка еще была жива. Провожали отца Аслог; старая ведьма подошла к ней тихо и, положив крепкую руку на плечо, сказала, указывая пальцем другой руки в толпу: «Смотри, цветик, этот странник пришел к нам издалека». Ата повернул к ним голову и улыбнулся широко, словно мальчишка. Его лицо было чистым. Аслог не стала спрашивать, что с ним случилось. Это было не ее дело. Бабушка Смерть, сидевшая чуть поодаль на бревне, заговорила: — Ты ждешь дитя. Аслог кивнула. — Это будет девочка, — сказала она. В ночь зачатия ей был сон. Бабушка Смерть улыбалась ей тоже, но лицо ее всегда вызывало в Аслог дрожь: оно несло в себе черты юности и дряхлости, и никогда нельзя было понять, кто же смотрит тебе в глаза — старуха или младенец. Они познакомились, когда мать Аслог хоронила ее трехдневную сестру под полом их дома. Старушка смотрела на нее из-за порога, не в силах его переступить, и совсем не походила на добрую бабушку-ведьму. Пятилетняя Аслог расплакалась от страха, но никто ее не успокоил. Мама плакала тоже. — Ты пойдешь с нами? — спросил Ата. — Еще рано, — Аслог улыбнулась. Она никогда не показывала нежность никому из смертных — никто так и не смог ее заслужить. Лишь мертвые знали ее сердце. Огненный бог тихо рассмеялся над ее словами. — Нет, мы зовем тебя вовсе не за море, — мягко сказал он, и лицо его, освещенное лишь луной и звездами, больше не казалось Аслог таким безобразным. — Мы хотим учить тебя, цветик. И Аслог согласилась. Не спросив разрешения у мужа, не прощаясь с сыновьями, она отправилась далеко на восток, в глухие места, поросшие бурьяном. Ее путь освещали искры, срывавшиеся с ладоней Аты; десятки духов протаптывали ей тропинки, чтобы она всегда могла вернуться. Они проходили мимо курганов и брошенных домов и всюду находили неупокоенных, стенающих о помощи. Аслог брала их руки в свои и целовала заплаканные лица, уменьшая печаль и сожаления о прошлом. Женщины благодарили ее, рыдая; дети обнимали ее, будто могли почувствовать тепло. В этих лесах некому было их успокоить, кроме нее. Долгими ночами она говорила с бабушкой Смерть и Атой. Ее душа наполнялась тихим спокойствием, неведомым прежде. Злость душила горло всю ее жизнь. Она не могла не злиться, живя среди глупцов. Никто никогда не смог бы понять ее. Аслог видела вещие сны. Аслог чувствовала смерть босыми ногами. Аслог разговаривала с богами, и те отвечали ей. Она прижала ладони к своему животу. Пара месяцев, и ее дочь войдет в этот мир. — Ты знаешь, что ее ждет? — спросил Ата однажды вечером. Его прекрасное лицо освещал огонь костра. Бабушка Смерть сидела рядом с закрытыми глазами, оперевшись обеими ладонями на клюку, но Аслог знала, что она не умела спать. Если Смерть уснет, не будет больше никакой смерти. — Я знаю, — ответила ведьма. — Она умрет при вторых родах. — Вашему племени недолго осталось, — печально сказал Ата. Аслог поджала губы. — Не знаю, о чем здесь печалиться. — Нам всем отмерен свой час, — вдруг заговорила бабушка Смерть. — Даже вам? — удивилась Аслог. Ата помрачнел. Бабушка открыла глаза и взглянула на него, улыбаясь с веселостью младенца. — Ты знаешь про Змея, цветик, — сказала она. — Однажды он придет и откусит нам головы. — Я спрячусь в самый дальний угол, и никто меня не найдет, — Ата надулся, словно ребенок. Аслог не знала, что сказать. Бабушка рассмеялась, но промолчала тоже. — Но это будет нескоро, Аслог, — заговорил Ата, на этот раз серьезно. — Ты не увидишь его прихода. И твои внуки не увидят тоже. — Вы пришли учить меня, потому что уходите, — догадалась Аслог. Она не хотела прозвучать печально, но заранее чувствовала тоску от разлуки. — Мы больше не будем тебе нужны, цветик, — сказала бабушка Смерть. Прошло много лет с тех спокойных дней в позабытых лесах. Ее дочь умерла, родив на свет прекрасное дитя. Взяв Солвейг на руки в первый раз, Аслог уже знала ее конец. Он приснился ей за ночь до рождения внучки: цветы у реки, чужие руки на шее, тихая заводь, огласившаяся девичьим криком и лаем собаки. И Аслог впервые в своей жизни ощутила горе. Она не плакала по отцу и по матери, по мужу и сыновьям. Она не плакала по дочери, умершей у нее на руках, но, предвидев смерть Солвейг, оплакала ее в тот же день, когда она родилась. Шли годы. Аслог видела в своих снах судьбу королевства, что их приютило, и тихо хранила в себе надежду, что еще можно все исправить. Она не могла спросить совета ни у кого богов — те больше не отвечали ей. Уходила в прошлое ее юность, когда духи всего мира принимали ее как свою; мир неотвратимо менялся, и никто из живущих не мог помешать этому. Боги ушли. Племя Аслог покинуло побережье, чтобы поселиться в королевских лесах. Их называли варварами — но только они могли сберечь границы от таких же дикарей. Солвейг росла. Ее обещали в жены младшему сыну короля, и Аслог дала свое благословение. Они приняли чужую веру. Аслог закрывала глаза и видела кровь. Ночи в каменной столице были холодные и скучные. Заблудшие души пугались ее, не поддавались ласке. Лишь призрак старика в крипте под церковью улыбался совсем как бабушка Смерть. Ему была сотня лет, и при жизни он тоже был колдуном, но другим. С ним разговаривал иной Бог. Он рассказывал ей сказки о мечах и драконах, а на следующую ночь забывал, кто она такая. Аслог улыбалась впервые за много лет. Он поведал ей о древних сокровищах великих королей, скрытых во чреве горы Рот, и Аслог отправилась туда на следующий же день. Все заканчивалось. Никакие клады не могли отвести от них беду. Никакое золото и магия. Солвейг была обречена, а вместе с ней и сама Аслог. Но что-то тянуло ее в горы, в древние пещеры, хранившие тайны так же, как когда-то их хранили восточные леса. Аслог стремилась к мертвым и их голосам. Она долго шла в темноте, слушая обманчивый шепот, желавший сбить ее с пути. Больше не было духов, которые расчистили бы для нее тропинки. Больше не было искорок на руках Аты. В пещере спал король. На освещенных нездешним светом стенах виднелись сцены его подвигов и странствий, нарисованные искусным творцом. Аслог замерла перед ложем и взглянула на мужчину с венцом на золотых волосах. Он был не стар и не юн: в нем каждое мгновение боролись жизнь и смерть, и Аслог не могла достучаться до его души. Все потому, что король еще не родился. Ему лишь предстояло познать юность и состариться, исполнив пророческие сцены на стенах пещеры. Аслог прикоснулась к его теплому лицу и почувствовала себя обманутой. Не станет же она красть сокровища у того, кому они еще могут понадобиться в будущей жизни. Обернувшись, она увидела колдуна из крипты. Его призрак был почти телесен. — Когда он проснется? — спросила Аслог. Старик улыбнулся. — Вы и сами знаете, госпожа. В тот день, когда нам всем настанет пора уходить. — Когда придет Змей, — вспомнила она. — Облик — не самое главное. — Тогда… я могу взять дары? — Конечно, — рассмеялся колдун. — Разве они ему нужны? Аслог ощутила себя безмерно глупой, будто сама не была умудренной старухой, доживающей свои дни. Она мнила, что знает все тайны этого мира, но ошибалась. Боги смеялись бы над ней, если бы все еще могли. Венец с головы спящего короля лег в ее руки. Золотые волосы разметались по каменному ложу, и старый колдун подошел, чтобы поправить их. Это история не принадлежала Аслог. Ее расскажут позже, а пока ей оставалось лишь принести приданое внучки. Для свадьбы, которая не случится. Все заканчивалось. Венки гнили в тихой заводи. Аслог омывала тело Солвейг, и у нее больше не было сил для слез. Она оплакала ее давным-давно. Бедный принц глядел на нее безжизненным взором, но Аслог не могла его утешить. Она всегда успокаивала лишь мертвых. Последняя надежда еще теплилась в ее душе, когда она отдавала принцу яд, чтобы тот отравил убийцу Солвейг. Но в глубине души она всегда знала, что ее сны никогда не лгали. Сожженные дома ее племени заменили им погребальные костры. Когда Аслог вернулась в лес с телом внучки, уже было поздно. Уголь отдавал свое последнее тепло. Дикари никогда не нужны были этим землям. Кажется, так когда-то сказал майордом Хильберт. — Я помогу тебе, цветик. Аслог обернулась. Ата стоял перед ней таким же, каким она запомнила его — безобразным, красивым, родным. — За тобой погоня. Нам нужно успеть успокоить их души, иначе никто им больше не поможет. Аслог кивнула, прижимая к груди мертвую Солвейг. Рыжеволосый бог поспешил сделать для нее ложе — его обгоревшие руки, не боясь, хватали все еще горячие доски, оставшиеся от домов. На встречу ему выходили безутешные призраки, прижимавшие ладони к обожженным лицам. — Скоро все закончится, — пообещала им Аслог, давя слезы. — Глупые мои, бедные, не плачьте. Они испугались нас — они испугались, что дочь нашего племени станет королевой. Я верю, что вы сражались храбро, что сделали все, что смогли. Но уже ничего нельзя было изменить. Я видела это в своих снах! Костер зажегся сразу же, как Аслог опустила на него Солвейг. Огонь взмылся вверх, повинуясь силе Аты. Души умерших столпились вокруг, и Аслог провожала их в добрый путь с любовью в сердце, которой никогда не показывала, когда они были живы. — Мы еще встретимся, цветик, — улыбнулся Ата и, закрыв ей глаза черной от гари ладонью, подтолкнул в огонь. Она не почувствовала боли. Она знала, что боли не будет больше никогда. Когда Аслог открыла глаза, перед ней стояли все ее предки. Бабушка-ведьма обняла ее, стиснув в крепких руках, пахнущих лечебными травами. Отец и мать стояли в стороне, мягко улыбаясь. Все, кто делил с ней общую кровь, были здесь. Все, кроме Солвейг. Все было предрешено. Аслог спасла ее тело, но душа осталась на дне реки, заточенная, ждущая, когда ее освободят. Аслог опустилась на колени, чувствуя, как горячие слезы текут по ее щекам. Со всех сторон к ней в объятии прижались мертвые души, единственные на всем свете существа, которые когда-либо ее понимали. Но и они вдруг расступились. Аслог подняла голову и сквозь слезы увидела бабушку Смерть. — Неужели ты думаешь, что девочка не найдет, как себя спасти? — улыбнулась она лицом старухи или младенца, или юной девушки, не знавшей мужчины — то было неважно. Аслог засмеялась. Ее милая, ее сильная Солвейг, ни дня не знавшая печали и уныния — кто, как не она, найдет спасение? Она будет пытаться, Аслог знала, ее девочка будет карабкаться сквозь толщу воды, зазывать к себе путников, чтобы только те обратили на нее внимание, прислушались к ней. И в один день найдет того, кто услышит. Обязательно найдет.