Барон Одного Угла

— Что станет с Полосатиком? — Съедят. На лице Анастаса отобразилось страдание, сравнимое лишь с зубной болью. Фахим рассмеялся. Анастас не переживал так, даже когда дворец брали штурмом после долгой, долгой осады. Когда-то его, ещё совсем мальчишку, подарил султану эйдосский царь. А теперь Эйдос натравил на них северных собак, разорвавших в клочья всё побережье. Фахиму виделась в этом злая превратность судьбы. — Он невкусный. Эти дикари, что, не знают, что мясо хищников невкусное? — возмутился евнух и всколыхнул ногами воду в бассейне. Её не меняли уже почти неделю, и тут и там проплывали подгнившие лепестки роз. Но Фахим всё равно опустил туда ноги вслед за евнухом. Середина лета была душной и жаркой. — А. Вы всё шутите, — наконец догадался Анастас и недовольно скрестил руки на груди. Вместе с очередным всплеском воды звякнули браслеты на его лодыжке. — В наши времена сложно выжить без смеха, — честно ответил Фахим, откидывая голову назад. Сквозь проём атриума в лицо светило беспощадное солнце. Он закрыл глаза и позволил себе насладиться этим мгновением. — Ну, смейтесь-смейтесь. Посмотрим, как запоете, когда нас всех казнят, — пробурчал евнух, а затем вдруг испуганно добавил: — Но меня же не казнят? Фахим открыл глаза. Анастас смотрел на него с ужасом и надеждой и, кажется, сам был застигнут врасплох этими чувствами. — Нет, друг мой, — мягко ответил Фахим. — Ты ведь и сам знаешь, что будет. Я удивлен, что ещё не было. Юноша явственно побледнел: с щек схлынул румянец от жары, сделав его на несколько лет моложе. — Пусть только попробуют. Я перережу себе горло. Фахим знал, что это правда. Северяне ворвались в столицу бурлящим потоком, сметающим на своём пути всё, что кропотливо строилось сотни лет. Они убивали и жгли, и не желали останавливаться. Султан с семьёй покинули столицу ещё в первые дни осады, когда стало ясно, что война проиграна. Фахим не мог позволить себе такой роскоши. Своей совести позволить не мог, ведь во дворце оставались те, кто не был в силах позаботиться о себе в одиночку. Фахим помнил, что значит быть рабом. Они не сумели бы сбежать, но он ещё поборется за них. — Я попробую вывести тебя из города, — чуть наклонившись к Анастасу, прошептал Фахим. Будто их могли услышать во дворце, в эти дни превратившемся в шумный бордель. Будто их речь могли перевести не знающие здешнего языка варвары. — У Юсуфа — нашего Юсуфа — есть друзья с островов; они снаряжают корабль, чтобы сбежать. — Вы всегда были слишком добры к нам, господин, — печально ответил евнух. — А сами-то наверняка останетесь здесь. — Кто-то же должен объяснить этим варварам, как обстоит жизнь на Юге, — улыбнулся Фахим и расслабился, только когда дождался ответной улыбки. Грустной, но не вымученной. Впрочем, улыбка почти сразу же спала с лица Анастаса. Он вскочил на ноги и поклонился так низко, как только мог. Фахим обернулся. Северянин, вошедший в атриум, удивленно уставился на них, а затем смущённо почесал чуть покрасневший лоб. Его бледная кожа не выдерживала здешнего солнца: нос безнадежно обгорел, и грудь в разрезе рубахи также покрылась краснотой. Только к середине войны варвары научились покрывать голову: неудивительно, что платок на волосах северянина был замотан кое-как. — Я… Я, кажется, заблудился, — неуверенно начал он, не зная, смогут ли южане понять его речь. — Мне нужна оружейная комната. Анастас медленно распрямился, испуганно переводя взгляд с Фахима на чужака и обратно. — Ступай, — сказал ему лекарь. — Ступай, я разрешаю. Он закивал и, развернувшись на пятках, спешно засеменил в сторону гарема. Когда Фахим повернулся обратно к северянину, тот вновь нервно почесал лоб и спросил: — Вы… Вы понимаете меня? — Да, — коротко ответил Фахим. Он знал язык северных королевств, совсем немного. Ему хватило ровно для того, чтобы уговорить солдат не убивать его, когда он пытался защитить женщин в гареме. Но этого все ещё не хватало для полноценных переговоров. — Вам в другой конец, — так же немногословно продолжил он и кивнул в ту сторону, откуда пришел северянин. Тот раздосадовано вздохнул и обернулся посмотреть на проделанный путь. — Ваши дворцы сущие лабиринты. Я шел сюда минут пятнадцать. За это время в моем родном городе можно дойти до главной площади. Фахим понимал северную речь лучше, чем говорил сам, но смысл некоторых слов все равно ускользал от него. — Садитесь, — предложил он и добавил, чуть кривя душой: — господин. Здесь холодно. — Прохладно, — с тихим смехом поправил его чужак. На вид ему не было и двадцати, но Фахим знал, кто он такой и чем прославился. Он был племянником нового владельца этих мест, и не одна битва за эти два года подарила ему славу великого полководца. — Всё равно садитесь, — настоял Фахим. — Вернётесь потом. — Что ж, по крайней мере, здесь не душно. Юноша неуверенно подошёл к бассейну и опустился у самого его бортика, не решаясь снять башмаки. — Это ведь вы тот лекарь, что вылечил герцога Ротберга? — Да. У вас что-то… болит? Северянин покачал головой, глядя на мутную воду. Её давно пора поменять, но некому этим заняться. — Моя сестра… Отправилась в паломничество вместе со мной и, честно признаться, в этих краях приболела. Она осталась в Асуне, но там нет ни одного приличного лекаря, который мог бы её вылечить. — Асуна — очень красивый город, — это было первое, что пришло Фахиму в голову. — Да, — кивнул северянин. — Самый красивый из тех, что мне довелось видеть. Он отдан в мое владение. — Вам повезло. Фахим не был там уже почти пять лет, но отчётливо помнил пьянящие запахи апельсиновых рощ. Такое трудно забыть. Для северян это, должно быть, сродни раю на земле. Но этот рай им не принадлежал. Внутри Фахима беспокойно заворочалась злоба, ещё только-только просыпающаяся. Чужаки искали здесь останки своих первых людей и, по слухам, нашли. Вот только Фахим был уверен: то просто кости. Первые, попавшиеся им на глаза. Их предки пришли с Юга, а теперь они возвращались, чтобы забрать свое. Лучшего повода для бессмысленной бойни и придумать было нельзя. Но они не продержатся долго. Все это прекрасно понимают. Совсем скоро султан вернётся с новой армией и отвоюет своё. — Возможно, — тихо ответил юноша. Какая-то неясная грусть мелькнула на его лице и тут же исчезла, сменившись хмуростью. — У вас осталась семья? Здесь, в городе? Фахим смутился, но не подал виду. У него не было семьи, но были незаконченные дела. У него всегда были незаконченные дела. Может быть, именно поэтому он так и не завёл семьи. — Вы хотите, чтобы я ехал с вами? Северянин поджал губы, смотря на чужие лодыжки в мутной воде. — Мой дядя… герцог Ротберг не желает видеть в столице кого бы то ни было из старых царедворцев. Боюсь, вас ждёт незавидная участь, если вы останетесь. В лучшем случае вас выкинут на улицу без всякого имущества. Фахим не ответил. Все слова вдруг разлетелись из его головы, превратились в кашу из букв и звуков. Он не может уехать. Не сейчас. — Я не настаиваю, — заметив его замешательство, продолжил юноша. — Мне лишь подумалось, что дядя поступает несправедливо с человеком, спасшим ему жизнь. — Этот человек не вашей веры. Северянин резко поднял взгляд на Фахима, отчего тот вздрогнул. —  Вы… Вы тоже говорите со всеми… и со мной без неприязни. Пусть мы и неверные. Фахим не знал, как сказать на северном, что он не набожен, и потому промолчал. Однако он знал, как сказать, что мальчик глуп, раз думает, что в нем нет злости. Но такие слова не должны были быть произнесены. Я пытаюсь выжить, сказал бы он, коверкая слова. Я пытаюсь спасти моих друзей, сказал бы он, наверняка ошибившись в ударениях. — Вы ведь не оружейную искали, правда? И совсем юный герцог Асуны зарделся, пойманный на лукавстве. — И её тоже, — упрямо ответил он. — Подумайте над моим предложением. Я отправляюсь в путь через две недели. Фахим не был уверен, что готов променять один плен на другой. Но, впрочем, совсем скоро султан вернётся с армией. И тогда всё станет, как прежде.