Барон Одного Угла

— Ты глупый. Тирланд в это время года был наполнен преддверием осени. Солнце испускало последний жар, а ветер дышал скорыми холодами. Солвейг улыбнулась, подставляя лицо теплу, и перехватила вожжи поудобнее. — Это еще почему? — удивился Маркус. Из-под его плаща виднелось сюрко в желто-синих тонах — под стать самому королю, светловолосому и голубоглазому. — Вспоминай о своей жене каждый раз, когда заглядываешься на меня. Маркус засмеялся, запрокинув голову. — Такого ты обо мне мнения, ведьма? — Я слышу твои мысли. Он с недоверием посмотрел ей в глаза. — Не слышишь. От нее — еще одна улыбка. — Кто знает. У меня много ушей. Маркус не из тех, кто лукавит. В нем благородства поровну с честолюбием, и власть над Севером он завоевал мечом, а не коварством. Как говорил дядя Фридрих, его солнце закатится, как только вассалы поймут, что он больше ничего не может им дать. А до тех пор — на их пути был Вейбхен и желанный выход к Белому морю. Оставалось совсем немного, и Север вернется в те времена, когда им твердой рукой правил Илен Великий. На горизонте позади уже появилась свита, которую они обогнали несколько минут назад, пришпорив коней. Солвейг сказала: — Не печалься. Найдутся женщины поискуснее меня. — Прекрати, — вздохнул Маркус. — Я принял тебя ко двору не затем, чтобы ты со мной играла. — Но это весело, — пожала плечами Солвейг. — Смотреть, как ты защищаешь меня перед архиепископом. Его бы воля — он утопил бы меня. Но я тебе нужна. Да и ему, в общем-то. Маркус устало покачал головой. — Не задирай нос, — мягко пожурил он. — Когда-нибудь это тебя погубит. — Не раньше, чем ты выйдешь к морю. Прохладный осенний ветер ворвался под капюшон. Солвейг передернула плечами и оглянулась. Уже можно было различить лица спешащих к ним рыцарей. — Прошлой ночью умер мой дядя, — произнесла она вполголоса. — Мне жаль, — искренне посочувствовал Маркус. — Тебе не стоило ехать со мной. — Да ничего, — пожала плечами Солвейг. — Его отпоют только через три дня, и мы еще успеем попрощаться. Король смотрел на нее несколько мгновений, а затем кивнул. — Последняя просьба, Солвейг… — сказал он перед тем, как отправиться в путь. — Когда мы прибудем, не попадайся епископу на глаза. — Сдался он мне, — фыркнула она и пришпорила коня. *** Солвейг была в том возрасте, когда женщина уже должна родить одно дитя и носить другого. Маркус был старше ее на восемь лет; когда Солвейг впервые оказалась в Майнбурге, двадцатилетний король только начинал свое великое завоевание. Войдя в столицу Грофстайна, он не оскорбил ее ни единым погромом: архиепископ Густав, на последнем издыхании встретивший нового короля, благословил его как проводника новой эпохи. Раскрыв рот, Солвейг смотрела на Маркуса из-за спины дяди Фридриха. Ничего не было в ее голове, кроме интереса ребенка. Но в ту ночь, когда она впервые возлежала с мужчиной, Солвейг увидела его грядущую славу. Голубые стяги развевались на ветру, и золотое солнце взирало с них на покоренные земли. Учитель Фахим когда-то сказал ей, что ведьма из восточных лесов была слишком умна, чтобы разрушать и строить империи. Солвейг никогда не считала себя умной. В конечном итоге, Маркус был ее, а она — ничья. И впереди их ждали времена столь же великие, сколь и ужасные.