Поперёк линованной бумаги

      Жить в двух мирах невозможно, однажды свихнёшься напрочь. Одной ногой в прошлом, другой в настоящем, а по центру хребет трещит по швам. Всё, что внутри, тоже лопается, ломается и пульсирует острой болью.       "Это называется похмелье, дебил", - мысленно сказал он себе. И мысленно же отвесил оплеуху, затем ещё и ещё. В реальности не мог пошевелить и пальцем, только медленно переводил тяжёлый взгляд из стороны в сторону. Их с Юуто гостиная, пасмурный серый свет сквозь занавески, неприятный отрезвляющий беспорядок, неприятное пробуждение. Так всегда бывает после всего хорошего. Вчерашнее веселье оборачивается мировой скорбью и мигренью. Идеи всё какие-то странные приходили, бредовые. Казуки думал, что теперь ему ясно, как чувствуют себя путешественники во времени. Херово чувствуют, потому что всё это совместить не получается. Из двух противоположных частей картинка не складывается. Вместе они режут глаз: та, где они с Манабу были вместе, и та, где они друг другу никто, больше, чем чужие. Ведь с незнакомцем всегда есть шанс найти общий язык, подружиться, а у них шансов не было никаких, пройденный этап. Казуки снова, как все последние недели, неосознанно прокручивал в голове прошлое, гонял записи туда и обратно, как любимый фильм, с той только разницей, что это кино он ненавидел. Подобное надо забывать напрочь. Где-то он уже слышал такие слова - об испорченных страницах, которые вырывают безжалостно и навсегда. Где же и от кого? Ах, ну конечно же... Новые вопросы вызывали очередную лавину тошнотворных воспоминаний, и он в бессильной злобе кусал и кусал губы.       Дали бы ему возможность вырезать кусок мозга с памятью о Манабу, он бы с радостью сам вскрыл себе черепную коробку: "Нате, берите, вытащите его из меня!" Однако приходилось мириться с существующим порядком вещей. Одна половина копалась в школьных историях и в том, что было позже, рылась там с необычайным вниманием и тревогой, будто что-то забыл, потерял там, будто... хочет обратно? Ну а другая половина корчилась от омерзения здесь, пытаясь вытолкнуть чужеродный предмет из себя, отбить своё право на покой, на новую жизнь, отвоевать территорию, в конце концов. "Какой-то ужас происходит. Состояние расколотости". - Рас-ко-ло-тос-ти, - монотонно продекламировал он в пустой гостиной. Горло раздирала ненормальная сухость, губы потрескались: солёные корки, а не губы. Нужное слово Казуки подобрал, глаза разлепил - неплохо для начала, но башка отказывалась соображать. Тело в панике требовало воды, утолить жажду и смыть изо рта жуткую вонь: смесь текилы, пива, едкого дыма и какой-то рыбной закуски кислотного цвета. Но сдвинуться с места он боялся. Уже пробовал пару минут назад. Или часов, кто знает точно, сколько он тут валяется, то ныряя в кошмары, то снова восставая из мёртвых ненадолго. Попытка была неудачной: приподнялся и с протяжным болезненным хрипом рухнул обратно на диван. "Стоп. Диван?" Он совершенно точно помнил, что отрубился на полу, и одеялом не укрывался, но вот же оно, сверху. Мусор вокруг всё тот же, дикая помойка, но, видимо, на автопилоте он умудрился устроиться с большим комфортом, чем когда засыпал. Вообще Казуки вроде бы слышал, что если перебрать текилы, в памяти случаются провалы, и это, кажется, его случай. Последнее, что он помнил, это как Манабу утаскивал пьяного Юуто, а его так и бросил на полу, как собаку. - Сука... - Что ты там бормочешь? - язвительный голос раздался неожиданно близко, как оказался и его гадкий обладатель, что само по себе было удивительно, только что комната была пустой. Неужели Казуки снова вырубался и не заметил, как эта змея подкралась к нему? - Ты что, ниндзя? - Нет, просто ты пьянь, - тихо рассмеялся Манабу. - Ты бы и стадо мамонтов не расслышал за своим храпом. Казуки продолжил бы огрызаться, даже преодолевая адскую боль, если бы вместе с насмешкой не услышал блаженное шипение таблетки аспирина. Он с трудом повернулся и наконец рассмотрел сидящего рядом на корточках бывшего. Странно, тот был в приподнятом расположении духа, ему несвойственном. Наверное, это оттого, что он в полной мере наслаждался его, Казуки, бесконечными страданиями. Манабу лукаво улыбался сквозь высокий бокал с прозрачной жидкостью, пузырьки весело танцевали в воде, а тёмные глаза за этими мелкими шариками тоже выглядели какими-то довольными и игривыми. Отвратительно. Весь такой умытый, пахнущий шампунем и кофе, он просто искрился чёртовой утренней чистотой на контрасте с неким грязным и жалким уродом, умирающим на диване. - Пить, - сдаваясь, просипел Казуки, и поморщился: на слух он был не менее убогим, чем по запаху, и внешне, наверно, тоже не походил на конфетку. От этого умытое, трезвое, сияющее существо в белоснежной футболке с простой нежной надписью "I hate everyone" бесило ещё больше. - Пей, - спокойно и сосредоточенно кивнул Манабу. - Хватит уже тут разлагаться. Спорить не было сил. Потянувшись за стаканом, Сатоо всё-таки сумел принять более-менее человеческое положение, близкое к вертикальному, выхватил лекарство и жадно выпил. Только когда на дне ни осталось ни капли, поднял глаза, его вдруг посетила внезапная догадка: - Чего это ты такой добренький к врагам человечества? Аспирин, забота... Слушай, только не говори, что это ты меня тут ночью спать укладывал, укрывал? Решил перенять мою тактику? Улыбка была стёрта, будто и не было её вовсе, Манабу резко поднялся, посмотрел на Казуки с таким праведным гневом, будто тот только что на его глазах жестоко убил беспомощного тюленёнка. - Какую, блин, тактику? Да пошёл ты, кому ты нужен? - он подхватил пустой стакан и точно бы выбежал прочь из гостиной, но Казуки по инерции ухватил его за край футболки и потянул обратно к дивану. Он не знал, зачем это делает, зачем вообще цепляется, рука сама потянулась, прежде чем похмельная голова сумела сформулировать причину, и теперь он смотрел с искренним удивлением на вяло дёргающегося бывшего, но ткань сжимал крепко, не давая выскользнуть. - Отпусти, - с ненавистью сплюнул парень, оборачиваясь. - Пока по лбу не получил, отпусти. То детский сад, то дурка. Совсем к тебе по-человечески относиться нельзя. - Почему же нельзя, можно,- вымученно выдохнул он и долгим пристальным взглядом впился в Манабу. - Посиди со мной, а?       Сотни раз прежде, в том времени, в которое нельзя возвращаться, в той комнате, что больше им не принадлежала, после этих слов, его родной человек неверяще, немного грустно усмехался, только уголки губ, только вздрогнувшие ресницы, незаметно для кого угодно, кроме Казуки, вздыхал, качал головой, отпускал какую-нибудь милую колкость (тогда все его колкости были такими милыми) и садился рядом на пол с книгой, читал, ждал, когда похмельное чудовище придёт в себя после очередной вечеринки или, если причина была более уважительной, мерил температуру, пичкал лекарствами. Казалось бы, Манабу такой хрупкий и болезненный, но чаще простужался именно Казуки, температурил, кашлял, разваливался на куски, и когда спрашивал "Почему так? Почему я?", неизменно слышал ласковый ответ: "Потому что ты долбоёб, милый!" Действительно, только он забывал о тёплой одежде, выходил без зонта и маски, Манабу был куда осторожнее. Но в редких случаях, когда болел его мальчик, Казуки хотелось вскрыть себе вены от жалости, до того он выглядел маленьким и несчастным под пухлым одеялом, только огромные глаза сверкали болью, и кончик носа торчал, тогда Бу был совершенно безропотный и тихий, в отличие от него не жаловался и не стонал, не пытался привлечь внимание. Хотя это было не нужно, оно и так всегда было его, полностью. Сатоо метался, как ненормальный, между домом и аптекой, между кухней и комнатой, хлопотал, бурчал, причитал, пока не слышал такое же сигнальное слабым голосом: "Заткнись, лучше посиди со мной, а".       Сейчас в своей просьбе он был жалок и, наверно, совершенно безумен, это было не к месту и не ко времени, жестоко бередило всё самое потаённое, и он видел в лице Манабу, на минуту скинувшего маску ледяного спокойствия, что ему тоже плохо, своими словами он точно пальцем в открытую рану залез, раздвигая края, проникая в глубину. Отчего-то было плевать на совесть, живые эмоции, что Казуки разглядел на миг, принесли ему столько садистского удовольствия, столько злорадства, сколько он сам от себя не ожидал, он чуть не захлебнулся восторгом, но наваждение прошло. Ошио нахмурился и с холодной уверенностью одной рукой разжал его захват, палец за пальцем. Прикосновение напугало самого Сатоо, не этот ли парень ещё недавно отшатывался от него, как от прокажённого, готов был в стену врасти, лишь бы не тронуть? Равнодушно освободился, как неприятное насекомое с плеча щелчком скинул. - Повторюсь: кому ты нужен? У нас с Юуто были планы на сегодня, тебе, конечно, насрать на других, даже не спросил, не уточнил перед тем, как затевать пьянку. Ничего нового, думаешь только о себе. Так вот - таблетку выпил, поднял свой зад и убрался тут. Сам устроил помойку, сам и выгребай. А потом чтоб духу твоего тут не было. Наплевать, куда ты свалишь, но раньше одиннадцати не заваливайся. А, да... Пожаааалуйста, - последнее он протянул настолько желчно, что самого передёрнуло. После этой короткой обличительной речи он поджал губы, задрал подбородок и направился вон из гостиной. Казуки сначала опешил от такой наглости, но всё же пришёл в себя, окликнул его уже в дверях: - Манабу! Эй! Куда потопал? Какие такие планы? И почему это я должен уходить из собственной квартиры? Ты вообще кто такой, чтоб мне указывать? Юуто мне ничего вчера не говорил ни про какие планы. - Конечно, не говорил, ты его напоил вусмерть. И ещё - он слишком добрый, и был тронут твоим, блин, дружеским жестом. Я всегда поражался, как тебе легко удаётся обводить вокруг пальца тех, кто тебя плохо знает. Им ты кажешься лучшим человеком на свете. - Я и есть лучший человек на свете, - нагло съязвил и, словно в подтверждение, задорно хлопнул себя по коленям. И чужому это бы показалось грубоватой, но милой шуткой вкупе с легким очаровательным смешком. Но Манабу не провести. Он знает верные интонации, замечает почти неразличимые морщинки и то, что глаза у Казуки пустые, грустные, он почти сожалеет о вчерашнем. В том-то и дело, что почти. - Я вообще не знаю, получится ли теперь что-нибудь, - Манабу потупился, опираясь о косяк, и нервно потёр переносицу тонким пальцем. Казуки замер, ловя каждое крошечное движение: на миллиметр вверх, потом вниз. И почему-то не к месту вспомнилось, что, когда Бу сейчас сбрасывал его руку со своей футболки, Казуки вздрогнул даже, его кожа была невероятно холодной, не пальцы, а сильные длинные льдинки. - Перед людьми неудобно. - Что? Перед какими людьми? - Родители, Казу, мама и папа, - устало покачал головой Ошио. - Юуто собирался познакомить меня с родителями, ужин приготовить и всё такое... - А, то есть бутылка вина с кухни, которую мы вчера на балконе... - Да, её не для тебя покупали точно, и не для того, чтоб прохожих поливать. Помолчали немного. Казуки напряжённо массировал свои виски, пытаясь собраться. Этим утром ему отчаянно не нравилось всё, начиная с головной боли и заканчивая последними заявлениями Манабу. Сероватый утренний свет вспыхивал отчётливыми противными примесями грязно-розового, они пачкали мир вокруг своей неестественностью, как озвученная новость о родителях. Оттенки, которых не хотелось видеть, которых не должно существовать, и потому от них адски мутило. Такие краски не должны касаться пола, стёкол и красивых бледных щёк Манабу... Родители, значит. К горлу подступали мягкие настойчивые волны тошноты и бешенства. Сатоо героически сдерживался, считая про себя вдохи и выдохи, затем, отдышавшись, отчеканил: - Ясно. Значит так, обойдёшься. Юуто мне ничего не говорил, на тебя мне наплевать. Уходить я никуда не собираюсь, приду когда мне будет удобно. Это раз. - А есть ещё и два? - в голосе Манабу прозвучала некая угроза, суть которой Казуки не уловил, но ему действительно уже было по барабану, что думает этот мелкий, ещё немного и добьётся, он его просто-напросто придушит, чтоб жить не мешал. - Да, есть. Два - у меня на сегодня тоже планы. На свою половину квартиры. - Не просветишь, какие? - угрюмо, хрипло, с каким-то нездоровым интересом спросил этот хам. Да он вконец оборзел, отчитываться перед ним было совершенно необязательно, ведь они с Юуто скидывались на жильё пополам, значит и права у них были равные, а вот Манабу точно здесь сбоку припёка. Наверное, эта несусветная дерзость незаконной приживалки так завела Казуки, что он, не подумав, ляпнул: - Романтический вечер. Парня своего собираюсь домой привести, - и мысленно снова вернулся к тому, с чего начал пробуждение - к воображаемым оплеухам. "Это же надо так, реально детский сад какой-то, и кто за язык тянул?" Но раз уж начал врать, остановиться было просто невозможно, оставалось продолжать, с наигранным безразличием, позёвывая и прикрывая рот ладонью: - Мы как-то не хотели наглеть, как некоторые, поэтому на стороне встречались. Но, пожалуй, надо завязывать с вежливостью. Чего стесняться, все свои, да, Манабу? - он приторно оскалился, в душе плюясь от собственного лицемерия и безграничного идиотизма.       Видимо, недавняя задумка, которая осенила его во время разговора с Бё, прочно засела в подсознании и давно собиралась быть озвученной. Бывший просто её подтолкнул своими наездами, а Казуки высказал. Что делать теперь, он понятия не имел, но, сохраняя самоуверенный вид, царственно восседал на диване, завернувшийся в одеяло, посреди батарей пустых бутылок, банок и каких-то ошмётков цветной упаковки от еды. - А, ну понятно, Сатоо. Это ты к романтическому вечеру так вчера готовился. Ну так тем более приведи дом в порядок, - внезапно безэмоционально отреагировал Манабу, немало удивив. Казуки ждал бури и втайне надеялся, что тот будет огрызаться и даст ему повод выйти сухим из воды. Ну где, скажите на милость, он возьмёт к вечеру бойфренда? Сейчас уже часов девять, наверно. Но пути к отступлению были отрезаны, бежать некуда, разве что в гей-бар - снять кого-нибудь по-быстрому, и желательно сильно при этом не тратиться. Да нет, не пойдёт, надо не тратиться совсем. Вот беда, у него как всегда не было денег, накануне он истратил почти всё на придурочный кутёж, который так и не принёс ожидаемых плодов. Вместо того, чтобы выставить Манабу в неприятном свете перед Юуто, да и вообще в принципе его уже отсюда выставить, он сидит с мигренью и тоской в квартире, усыпанной хламом, и врёт, как пятнадцатилетняя школьница о своём воображаемом парне. Полный и абсолютный крах. Манабу, судя по всему, отнёсся к его выдумке скептически и, хмыкнув, удалился. Казуки же вместо того, чтобы сосредоточиться на решении мировых проблем под названиями а) уборка и б) бойфренд, стал жадно вслушиваться, хлопнет ли дверь или нет, даже привстал и, мягко ступая, подкрался к выходу из гостиной, чтоб разобрать, пошёл ли Ошио в спальню Юуто или на кухню пить чай. Дверь не хлопала и от этого по непонятной причине стало легче дышать. ***       Куда бежать, что делать, Казуки не знал. А когда студенту совсем уже некуда идти, он отправляется в стены альма-матер. День был проходной, можно было и прогулять, тем более на первую пару он точно не успел бы. Но находиться в одном помещении с Манабу было попросту невозможно, хотелось удрать, куда глаза глядят, и поскорее. Тем не менее, подвиг перед уходом он совершил: со скрипом и матом собрал мусор в гостиной в большой чёрный мешок и благородно оставил в прихожей. Думал ещё придать ему вид трупа, но решил пожалеть психику Юутиных родителей, вдруг они сильно в возрасте и не переживут посталкогольного креатива Казуки. В общем, сначала хотел на этом и завершить свою благотворительную деятельность, но потом вдруг вспомнил, что Юуто ещё спит, и с невменяемой радостью вытащил и привёл в боевую готовность их старенький пылесос. На новую приставку им с соседом почему-то было проще разориться, чем на бытовую технику более современной модели. И сейчас эта раздолбайская оплошность оказалась как нельзя кстати. Пылесос взвыл, как подстреленное животное. Этого Сатоо и добивался. В порыве внезапного вдохновения Казуки начал акцию под кодовым названием "Золушка в истерике" именно в коридоре под дверью дорогого друга. Дождался, когда из спальни раздался жалобный стон, и крикнул соседу, как можно бодрее и громче: - Прости, Ю, Манабу-кун просил прибраться! Это срочно! У вас ведь пла-а-а-ны, - нараспев проорал Сатоо, затем торжественно походил с пылесосом по гостиной, и после с полным сознанием выполненного долга убрал техно-монстра обратно в стойло.       Помылся, собрался, даже будто бы посвежел, напоследок заглянул на кухню и обречённо оглядел двух представителей загробного мира, расположившихся там. За столом, едва заметно покачиваясь, уже сидел Юуто, совершенно разбитый, серый и унылый. Ссутулившись, он медитировал над полным стаканом с аспирином. Хмурый Манабу курил у окна и вошедшего даже взглядом не удостоил. Казуки махнул рукой соседу, но тот лишь промычал вместо приветствия что-то совсем неразборчивое. Если Сатоо было плохо с утра, то Юуто, видимо, ещё тяжелее, он никогда особенно не умел пить, и сейчас выглядел хуже некуда. Поэтому говорить с ним смысла не было, он всё равно вряд ли бы сейчас что-то сообразил, и последняя призрачная надежда увильнуть и отсрочить идиотское представление с бойфрендом растаяла без следа. - Пока, дорогие мои, милые и общительные друзья, - мрачно усмехнулся Казуки, забрал из холодильника полупустую бутылку с минералкой, мимоходом задевая Ошио. Тот болезненно поморщился, потёр плечо. "Он что, не увернулся? А как же супер-реакция? Странное дело." Вместо ответа получил струю сигаретного дыма в лицо. Манабу смотрел прямо, глаза в глаза, явно насмехаясь, уголок губ подрагивал изящной стрелочкой, словно почти невидимый наконечник стрелы. Ему точно хотелось поиздеваться, но он держал себя в руках ради своего болезного Ю. Безмолвная издёвка сработала, как шпоры в бока взбесившемуся жеребцу, и Казуки пулей вылетел из квартиры, от души грохнув железной дверью на прощанье.       "Смешно тебе, да? Вот ублюдок! Ну ладно. Я вам устрою семейный вечерок с папочкой и мамочкой!", - бешено билась в голове сладкая мечта о мести. Вся эта история с родителями ему не понравилась в принципе. Было в этом что-то гаденькое, ненастоящее. Как быстро их отношения приняли такой серьёзный и угрожающий оборот? На его памяти Юуто никого не стремился тащить в семью, вообще довольно легкомысленно относился к своим сексуальным партнёрам. Конечно, они с Юуто дружили не бог весть сколько времени, но с Манабу тот встречался и того меньше. И уже такие вещи?       Когда они с Бу были парой, они прятались от своих родных до упора, ни официальных знакомств и объяснений, как положено, ни мирных рождественских посиделок, как показывают в мелодрамах. То, что всё уже перестало быть секретом, угадывалось в отношении, в намёках и полуулыбках, в смущённом бурчании папы: "С другом приедешь, надеюсь?", в том, как добродушная Сатоо-сан при встрече обнимала его парня до неприличия долго. Но обсуждать это стеснялись, хотя никто против не был. Только маму Манабу они с Нода-сан тщательно оберегали от этого знания, но Казуки всё же казалось, она обо всём догадывается. Короче, сплошные недомолвки. А тут - смотрите-ка, какая идеальная гейская пара из молодёжного калифорнийского сериала, чего доброго заведут себе маленького шпица и одинаковые свитера и шарфы, точно, и шпицу тоже свитер. У Казуки даже скулы сводило от омерзения. "Я, может, тоже хочу шпица в свитерке? Чёртовы пидарасы!"       Так, исходя желчью, Сатоо добрался до университета, но неожиданно осенившая его мысль заставила свернуть в соседнюю кофейню, где он купил самый дешёвый американо на вынос, и вышел с двумя бумажными стаканами в картонной подставке. Пора было исправлять ситуацию. Жить с двумя фальшивыми голубками под одной крышей само по себе дерьмово, но, учитывая специфику в виде тощего засранца, его экс-"любви навсегда", вообще лучше сразу пустить себе пулю в лоб.       Он вошёл в аудиторию, однокурсники в ожидании сэнсея занимались кто чем. Некоторые обсуждали последние сплетни, кто-то строил совместные планы на вечер, заучки восстанавливали в памяти материал предыдущих лекций, разгильдяи уже пристраивались подремать. Бё тепло поприветствовал друга с галёрки, прицельно метнув в него флакончиком с замазкой. К счастью, Казуки удалось уйти из-под обстрела невредимым. - Эй, Казу, никогда не был так рад тебе! Надеюсь, там у тебя для меня двойной латте на обезжиренном молоке с карамельным сиропом и корицей? - удивительно, как Бётаро хватало дыхалки на настолько протяжённый ор, при том, что он был заядлым курильщиком и выкуривал в среднем по две пачки в день. - У меня тут "двойной хрен тебе", Бё! Отстань, упырь! Эта амброзия не для смертных вроде тебя. Аромат кофе, пусть и не самого дорогого, но настоящего, только что из кофемашины, а не из соседнего автомата с напитками, заполнил аудиторию особой атмосферой. Было в ней что-то от приятного предвкушения, что-то от чувства весны, хотя за окнами только начиналась зима, но казалось, ещё немного и солнце снова станет совсем горячим и добрым, и вот-вот расцветёт что-то прекрасное. Это был запах новых надежд, Казуки сам того не осознавая поддался лёгкой кофейной магии, и правда, с нотками корицы, которой он заботливо приправил своё немудрёное угощение. Ведь это было единственное, что ему было по средствам, эта пряность в ресторанчике стояла на стойке в свободном доступе, за неё не нужно было платить, сыпь не хочу.       Белобрысую макушку он приметил сразу. Джин лежал лицом на сложенных на парте, как у примерного ученика, руках, не спал, просто устало, задумчиво смотрел вперёд, в никуда. И снова Сатоо отметил про себя, что одногруппник удивительно хорошенький, не такой, как Манабу, про которого подобное не скажешь, а Джин был именно миловидный. Без угловатости, без резких черт и колючего взгляда, но тоже худощавый и весь очень маленький и ладный, что, впрочем, ему вполне шло. Сатоо отругал себя за неосознанное сравнение и тут же оправдал. А что ему было делать, с кем сравнивать? У него не было опыта с парнями ни до, ни после. До - не тянуло как-то, после - и думать было противно, он забывался в объятиях бесчисленных девушек, и был всем доволен - работало безотказно. Регулярный секс, постоянное внимание к его царственной особе, отсутствие обязательств, что могло быть лучше? Как говорил Бё, сладострастно щурясь: "Бабы - такие мягонькие, такие заботливые, даже если стервы, то всё равно мягонькие, уж если обломают, то трепетно и нежно". Это его высказывание заставляло задуматься: либо Бё всё-таки пробовал с мужиком, но ему не понравилось, либо он таким образом себя отговаривал. А вот Джин вызывал ощущение, похожее на то, что испытывает мужчина рядом с юной слабой девочкой, наверно, именно из-за таких, как этот блондин, чаще всего меняют ориентацию, ходячий соблазн же. Он выглядел совсем крохой: узкие плечи, кисти и очень милая мультяшная мордашка, которая сейчас почему-то была слишком серьёзной и грустной для таких округлых и привлекательных черт лица. "Какой... детка...", - подумал Казуки, присаживаясь рядом. Что-то, слабо напоминающее сомнение и сочувствие, едва шевельнулось в глубине души и тут же погасло, раздавленное другим образом, другой мыслью, он почти физически ощутил дым сигареты Манабу на своей коже и наглый чернильный взгляд, в котором зрачки расширялись и обхватывали, втягивая в себя целиком прожорливыми чёрными дырами. "Смеёшься? Ну окей, ты ещё пожалеешь, что не смылся тогда раз и навсегда, когда тебе предлагали по-хорошему".       Джин настолько погрузился в какие-то свои печальные думы, что не заметил приближения Казуки, поэтому тот склонился к нему совсем близко и прошептал на ухо: - Привет, Джин! Мальчишка ошарашенно подпрыгнул, причём, резко подскакивая, умудрился ударить Сатоо, тот чуть не выронил подставку с кофе, частично расплескал горячий напиток себе на руки и тут же взвыл. Да, начало было не самым удачным. - Ой, извини, извини, блин, как же... Ой, сейчас, всё исправлю! - Джин чуть не плакал от ужаса, причитал и, выхватив из своей сумки-почтальонки бумажные носовые платки, рассыпал половину пачки. Тут же принялся вытирать всё вокруг: парту, ладони Казуки, его колени. На коленях вдруг замер, отдёрнул руку и стал медленно краснеть от шеи до корней волос, так густо, будто его окунули в чан с малиновым вареньем. Впору было наорать, возмутиться, но как на такого злиться непонятно, напуганный студент вызывал только щемящее чувство жалости. "Невероятно милый". Казуки случайно бросил взгляд назад через плечо смутившегося блондина и выхватил на заднем ряду подвижную идиотичную рожу Бё, который отчаянно высовывал язык, показывал ему "класс", потом складывал пальцы одной руки в колечко и изображал недвусмысленный пошлый жест с помощью указательного другой руки. Короче говоря, всеми доступными наитупейшими способами оказывал дружескую поддержку, от которой впору было только впасть в ступор или, наоборот, озвереть окончательно и отправиться откручивать помощнику башку. Сатоо поспешно отвернулся к интересовавшему его мальчику, поставил наконец кофе на парту, выхватил одну салфетку и с самой сладкой из всех своих улыбок стал вытирать Джину щёку. И снова неосознанно накрыло воспоминание о первой встрече с Манабу, удивительное сходство и разница этих знакомств царапали изнутри. Там он вытирал с лица парня кровь и грязь, здесь - эстетично промакивал крошечную точку от аппетитного напитка. Там - впервые испугался того, что ему понравилось трогать кого-то своего пола, здесь - чувствовал себя хозяином положения, смело проводил соблазнительные дуги по щеке, рассчитывал, что понравится и что нет. "Вот это называется клеить, Манабу, чтоб ты знал", - подумал злорадно и продолжил: - Немного попало. Какой ты неуклюжий. - Извини, - замялся однокурсник, уже не краснея, а пунцовея от неоднозначных прикосновений. - Но забавный. Давай ещё раз попробуем. Привет, Джин! - Привет, Сатоо-кун, - почти шёпотом произнёс блондинчик, неосознанно подаваясь навстречу то ли вытирающей капельку кофе, то ли ласкающей руке, и тут же пугаясь своего движения. Он отклонился назад и робко улыбнулся. Бё снова вынырнул из небытия на заднем фоне за спиной студента, засунул два пальца в рот в красноречивой пантомиме и изобразил приступ рвоты от слишком приторного развития событий. "Ну всё, вечер у меня в кармане", - самодовольно подумал Казуки и чуть ли не зевнул: "Это будет легко". Но вслух произнёс: - Угощайся! Знаешь, кофе дерьмо, конечно, но пока довольно горячий, это я только что на себе проверил, - с усмешкой бархатным голосом, ведь он знал, что хамство в нужном количестве делает его невероятно привлекательным. Эта наглость шла Казуки, как корица - кофе. На такое невозможно не клюнуть, и Джин клюнул. Он нерешительно кивнул и добавил: - Ну, значит, у него есть хоть какой-то плюс. У кофе в смысле. - У него их даже два. - И какой второй? - Этот кофе - отличный повод, чтобы нам с тобой поболта... - но договорить Казуки не дали, блондинчик вдруг резко развернулся и зарычал назад: - Бё, блять, я тебя щас на указку насажу, если не перестанешь. И хрен ты получишь мои конспекты по истории, мудак, клоун сраный... Казуки недоумённо вытаращился на него, а маленький светловолосый "детка", вернувший себе нормальный цвет лица, уже снова лучезарно улыбался Сатоо и осторожно прихлёбывал кофе с корицей. Это было... неожиданно.