Поперёк линованной бумаги

      Ещё немного, и ещё чуть-чуть. Продержаться, настойчиво считать до шестидесяти, прибавлять к уже полученному заранее количеству, складывать минуты в часы, потом проверять на экране мобильника, так ли ты хорош в арифметике, как это было в начальной школе. Это же не очень трудно - ждать того, кого хочешь дождаться. Даже если готов сдохнуть от волнения, знаешь, что итог будет один - ты не уйдёшь с условленного места свидания, если он опаздывает, если забыл, если пойдёт дождь. Или не заснёшь, как не заснул Юуто.       Знал, что будет послушно ждать, как выдрессированный, просто не мог иначе. Даже при том, что пришлось целую бесконечность лежать под страницами глянцевого журнала. Сначала они приятно холодили пылающее лицо, гладкие, тонко пахнущие типографской краской листы с интервью с сэйю и создателями компьютерных игр, потом согрелись со временем и уже как-то гадко прилипали к коже. Юуто отбросил журнал прямо на пол. С его аккуратностью это был немыслимый жест отчаяния. Подумал, разделся и лёг, уже откинув покрывало, лицом к окну, но всё равно не отключаясь. Он очень хотел услышать, что скажет Манабу, да и вообще его возвращения хотел, это было принципиально, и это был выбор Ошио. Юуто так надеялся, что он будет в его пользу, но уверенность таяла с каждой новой отсчитанной минутой.       Дверь отворилась и закрылась, заботливо придерживаемая, чтоб не разбудить, вошедший не знал, что его ждут. Поэтому опоздание было простительно. Вместе с Манабу в спальню скользнуло успокоение: всё-таки пришёл, не сбежал, не оставил. - И что мы будем с этим со всем делать? - спросил усталый Юуто из-под одеяла, не поворачиваясь к присевшему на кровать парню. Под его весом она не прогнулась, лишь мягко вздрогнула в ответ на то, что он опустился рядом. Скрипнула - забирается с ногами. Шорох снимаемой одежды, звякнула молния, разделся, нырнул под одеяло, при этом продолжая молчать. Его тепло теперь было рядом, от этого раздражение постепенно отступало, пока совсем не отлегло, хотя ответа, конечно, не хватало.       Но Юуто был терпелив, наверное, это было его самое сильное мужское качество, по крайней мере он так считал и втайне гордился этой своей очень японской чертой - сохранять спокойствие и выжидать удобного момента. Только вот сейчас почему-то это давалось особенно тяжело, стало сложно сдерживаться по привычке, когда внутренне хотелось сорваться и если не схватить за плечи, трясти, выспрашивать, то хотя бы накричать. Юуто не понимал, за что с ним так, почему неожиданно кто-то бывший оказался важнее. И всё же, в его понимании, он не мог себе позволить подобного, истерики - женское дело, так он считал всегда, с малых лет, любое проявление негатива напоказ - слабость.       У них ведь всегда было тихо, так заведено, семья интеллигентная: учительница музыки и архитектор в одной известной компании. Когда родители ссорились, они с сестрой и не знали этого, лишь повзрослев, научились распознавать по тому, как мама на четверть часа дольше задерживается в ванной, по тому, как отец приходит с работы затемно. Сестра, войдя в подростковый возраст, считала это лицемерием. Она злилась, хлопала дверями, рыдала, обращаясь ко всем троим: - Как же вы не видите, как можете притворяться? Всё это ненастоящее! Сраное фальшивое дерьмо! Вы тихонько и мирненько душите друг друга! Тьфу, ненавижу!       Но Юуто уважал поведение родителей и не соглашался с сестрой. Поэтому был невероятно поражён, когда однажды вечером за размеренным привычным ужином таким же размеренным привычным голосом, ненадолго отложив в сторону газету, папа сообщил им о намерении развестись. Мама даже не удивилась. То ли они это обсуждали раньше, что вызывало сомнения, ведь они никогда ничего не обсуждали, то ли ждала этого сама. Она только кивнула и сказала: - Передай соль, пожалуйста, Сакура. Отец поправил очки и вернулся к чтению колонки новостей, Юуто замер, оглушённый, а сестра с нервическим хохотом передала матери соль, бросила на стол салфетку и рванула в свою комнату. - Как же так? - удивлялся Юуто потом в разговоре с Сакурой. - Всё ведь хорошо было. - Никогда не было хорошо, придурок. Только они молчали. Никто не узнает, что ты чувствуешь, пока не скажешь вслух!       Забавно, что ничего не изменилось. Родители умудрялись сохранять видимость идеальных отношений даже после развода. По расписанию забирали детей с подготовительных курсов, подвозили на разные мероприятия по очереди, ходили в гости к знакомым вместе, созванивались по каким-то общим банковским вопросам, познакомили своих новых пассий, даже фотовыставки какие-то посещали на пару. Один раз Юуто обратился к отцу: - И тебе нормально, па? Не противно? - Да какая разница? Главное во всём сохранять лицо. Так гораздо удобнее.       Сдержанность была у Юуто в крови и до этого случая шла исключительно на пользу. В учёбе, в отношениях, в дружбе и даже в хобби умение терпеть помогало ему держаться на плаву в любых ситуациях. Ошибки, проигрыши переживались проще, он словно зарос толстой удобной бронёй, которая не допускала ничего лишнего, ненужного. Но в этот раз защита дала сбой, потому что в случае с Манабу то, что терзало его, находилось не во внешнем мире, а внутри, и его же спасительные ограждения не давали вытолкнуть из себя что-то ужасное, едкое, жгучее, как кайенский перец. Там, в глубине, бродила какая-то отрава, а вырваться наружу не могла, и вот он лежал, не в силах повернуться, чтоб разглядеть лицо человека, который ему невероятно нравился. Никто до этого так не нравился, как трогательный, умный, печальный мальчик Манабу, никого до этого так не хотелось обнимать, прижимать со спины и целовать затылок, ощущая грудью колючие лопатки и главную прелесть - то, как напряжение отпускает его, и вечно сжатый, как пружина, готовый бежать и кусаться, Ошио расслабляется в его руках. Юуто было так хорошо, что он предпочитал ничего не видеть, а вернее, молчать о том, что видел, даже для себя закрывать глаза на мелкие режущие детали. "Не дашь злу имени и оно не сбудется". Такое идиотское суеверие. И ведь работало до поры до времени. Лёгкая холодность и отстранённость воспринималась как свойство темперамента, забывчивость, как очаровательная рассеянность, Манабу часто уходил в себя, не слушая его, зато, когда речь заходила о Казуки, взгляд его мгновенно менялся, становясь живым и сосредоточенным. Теперь Юуто понимал, и вся мозаика сложилась в голове целиком из-за одной говорящей детали. Там, на кухне, услышав про разбитую кружку соседа, он будто недостающий кусочек пазла взял в пальцы, пока собирал мелкие осколки стекла. И как на перемотке вспомнился первый визит Манабу: - Хочешь кофе, Мана? - Фу, как банально, Ю. Ты типа меня на кофеёк пригласил? - редкая игривая усмешка, от которой сердце занимается в немом восторге. Манабу не назовёшь красавцем, такой обычный, невысокий, неприметный, но иногда он словно вспыхивал изнутри, как настоящий драгоценный камень в сравнении с безделушками, и вот от этой красоты, действительно, ноги подкашивались. - Почему бы нет, чем проще, тем лучше ведь, и честнее, - негромко проговорил Юуто, невольно залюбовавшись. - Пожалуй, да, ты прав, - Манабу ответил задумчиво, но головой кивнул в подтверждение, мысль ему понравилась, словно раньше в жизни ему не хватало честности. - Так будешь? Кофе. - Да. Давай я помогу. - Погоди, не эту. Это вроде Казуки, моего соседа. И бровью не повёл на предупреждение. А потом забылось, а ведь всегда выбирал только её, и Юуто стёр из памяти всё неприятное и подозрительное. Тем более тогда, в первый их раз, он не знал, что друг знаком с Манабу. "Советую с ним не связываться", - вспомнились вдруг слова Казуки, кулаки непроизвольно сжались. Как же обидно. Но он выдержит, он это умеет.       Пауза, и правда, слишком затянулась. Манабу лежал за его спиной, под одним с ним одеялом, и не отвечал. Может, решал, что сказать, подбирал, как смягчить удар, а, может, и не слышал вовсе, чего обольщаться, он и раньше часто игнорировал Юуто. Он вообще хотя бы когда-нибудь его слышал, думал о нём? Или это с самого начала было подставой? Нет, не похоже, что за глупость, мания преследования. Они ведь так славно познакомились в книжном магазине, идеально, как в сюжете сёдзе-манги, которую так любила читать в детстве Сакура. Манабу потянулся за каким-то зарубежным романом, Юуто достал. И надо же, это оказался Рэй Брэдбери, которого он знал почти наизусть. И завязался тот случайный разговор. Чудесно же было, среди знакомых обложек, в маленьком закутке магазина, заполненном близкими, дорогими сердцу героями и историями, болтать о путешествиях на другие планеты. Нет, это, конечно, было совпадение, жестокая шутка судьбы, наказание за долгие годы покоя в бронированном, защищённом от людей мирке. И потом всё складывалось так, как можно было только мечтать, какое-то идеальное понимание. Манабу любил то, что любил он, даже вёл себя похоже, только иногда немного торопил события в отношениях, вот как со своим "почти переездом" к нему, или с неожиданной недавней просьбой - познакомиться с семьёй. Но и в этом была какая-то прелесть, ему, наверное, как и Юуто, хотелось надёжности и покоя, и это не могло не привлекать.       Сейчас как можно скорее надо было это рассказать Манабу. Открыть всё: и какой он дурак, что не замечал очевидного, наверное, это его вина, ведь с самого начала было понятно, что присутствие Казуки заставляет того нервничать, надо было догадаться, защитить и поведать, как ему дорог Манабу, что у него ещё не было парня, с которым так приятно просыпаться вместе и кому бы он с лёгким сердцем отдал ключи от квартиры. Но Юуто не мог выдавить и звука, от этого было так гадко и больно. И почему-то в этот момент подумалось, что на самом-то деле он не знает, кто же из родителей плакал: мама, запирающаяся в ванной, или отец, задерживавшийся в офисе допоздна. Может, им было всё равно, или, наоборот, в разных уголках города они плакали вместе от несуществующего одиночества, потому что налипшая на душу холодными слоями чешуя не давала высказать наболевшее? Сейчас он понимал обоих и завидовал сестре, которая могла, не стыдясь, говорить всё, что вздумается. И вспыльчивому болтливому Сатоо тоже завидовал - его способности взорваться и выпустить пар, пусть слова, которые он говорит в приступах бешенства, отвратительны, пусть в такие моменты он выглядит слабым, глупым, да и вообще уродом редкостным, но ему, наверняка, после такого легче, да и понять его проще. А всё время сохранять лицо и держать всё в себе тяжко. В этом смысле, наверно, Манабу похож на него самого, потому и молчит сейчас, скорее всего, как и Юуто, слов подобрать не может, преодолеть себя не в состоянии. Интересно, а могут ли настолько похожие люди вообще существовать вместе, быть счастливыми, или они обречены, как его мама и папа? И пока Юуто размышлял над этим, Ошио вдруг заговорил, очень тихо, в первый момент он даже не смог сосредоточиться на смысле, потому что очень любил этот голос, слишком низкий и грубый для такого худышки, но от этого безумно влекущий, потому что в постели Манабу стонал так, что сознание отключалось полностью. - Ничего не будем делать, Ю. Конечно, если ты захочешь. Я справлюсь, постараюсь справиться. Я повёл себя некрасиво. Недопустимо, да. Когда-то этот человек был мне дорог. Но всё в прошлом, как ты понимаешь. И если ты всё ещё хочешь со мной встречаться после такого, то давай просто сделаем вид, что ничего не произошло. Забудем, ладно?       "Передай соль, пожалуйста, Сакура", - щёлкнуло в мозгах. Чётко, как саундтрек к их короткому лицемерному диалогу, прозвучала реплика мамы из прошлого. За ней - шуршание газеты, истеричный смех и топот убегающей сестры. Что он должен был ответить? Он всё-таки был идеальным, примерным сыном, плоть от плоти своих родителей, поэтому покорно повернулся, зажмурившись, точно почти спит, на самом деле, чтобы не видеть лица Манабу, забросил свою руку ему на талию поверх одеяла, подтянул к себе, устраивая поудобнее, примирительно поглаживая, и произнёс: - Хорошо, Мана. Как скажешь. ***       Жестокий, кошмарный солнечный свет заставил против воли разлепить веки. Намаявшись вчера, как последний идиот, измерив периметр и площадь собственной комнаты раз пятьсот, не меньше, Казуки еле угомонился. От ночного похода в магазин за сигаретами и пивом спасло только неприятное тянущее чувство страха - не хотелось наткнуться на Ошио именно сейчас, даже когда шансы минимальны. А если выйдет, по закону подлости столкнётся, он был уверен на все сто. Потому всё-таки улёгся. Полночи отбивался от Джина, нагло забрасывавшего на него свои конечности. Как у такого маленького создания они умудрялись весить словно гири или штанги какие-то, вот загадка. Сейчас, когда можно спать спокойно, мерзкому светилу вдруг пришло в голову вылезти из-за туч и фигачить целыми очередями по его глазам. А почему, собственно, так спокойно? Казуки огляделся и понял - Джина в кровати нет, зато на подушке записка, написанная на квадратном листочке-наклейке. "Хотел налепить тебе на лоб, до того ржачно спишь, но пожалел. Было классно. Захочешь, можем повторить, "пупс"! Дверь захлопну". Что за свинство, обычно это он, Сатоо, оставлял такие весёлые послания по утрам своим случайным любовницам, а теперь сам лежит беззащитный, покинутый и обтекает от хладнокровно-беззаботного тона письма. "Пупс" в гневе, "пупс" просто разъярён! А ещё адски хочет жрать и, кажется, снова опаздывает на учёбу, а Джин, зараза, не разбудил, хотя мог бы, учатся-то вместе. Сатоо понимал, что скоро это уже станет проблемой, ещё немного и количество прогулов перевалит критическую черту, за которой - бездна падения, потому что к выпускным экзаменам его просто не допустят. А потом начнутся все эти обязательные мероприятия по поиску и подбору работы на последнем курсе, и тут уж не отбрыкаешься, Казуки и так чудом доучился. "Надо что-то решать со своей жизнью и переставать тратить её на всякую хрень вроде Манабу. Сколько лет спустил на это, и до сих пор не освободился. Впереди много сложностей, финансовых в том числе, карьеру нужно строить, а не сохнуть по..." Последняя мысль была внезапной, он так и замер с ложкой пудинга во рту, босой на кухне, стараясь отогнать вчерашнее видение: этот душераздирающе обиженный комок в тёмной гостиной, и то, как он, не думая, дотронулся до колен Манабу, а сейчас, спустя столько времени, вспомнил это тактильное ощущение, которое даже испугало своей естественностью, живое, как фантомные боли человека с ампутированной ногой. Он стоял тут, на залитой солнцем кухне, а ладони передавали тревожные сигналы мозгу о том, что они всё ещё там, в другом месте и времени, и под шероховатой тканью джинсов - острые коленки, которые в далёком прошлом чаще всего и разводить-то не приходилось, раскрывались сами навстречу Казуки, и вчера он отреагировал послушно, привычно. От неожиданности или от чего-то другого, но застывший столбом Сатоо чуть не умер от шальной догадки, что можно было не оправдываться, а потратить время намного приятнее. "Стоп... Приехали, это что я сейчас? Мысленно трахал Манабу?" - У тебя морда такая, будто сейчас носом кровь пойдёт, - хмыкнул Юуто, заходя в кухню, поставил чайник, насыпал заварки во френч-пресс и уселся ждать, внешне до отвращения уравновешенный, не человек - гимн спокойствию и самоуверенности. - И тебе доброе утро, Ю. - Угу, доброе. "Недолго", значит? - ровным голосом, словно между прочим, произнёс он. - О чём ты? - Казуки состроил удивлённую рожицу, сам поражаясь собственной реакции и великолепному уровню актёрского мастерства. Преждевременно поразился, это он понял через минуту, когда Юуто, задержав на нём долгий пронзительный взгляд, спокойно и назидательно произнёс: - Ох, Казу, не делай из меня дурака. Уже попытался, хватит. Нужно уметь останавливаться, а то ты как заигравшаяся школьница в магазине на заправке: "Я ничего не крала!", с карманами, набитыми ворованными шоколадками и жвачкой. Ты не дёргайся, кулаками махать я не собираюсь, - насмешливо сплёл пальцы между собой, вытянул руки, хрустнув костяшками. - Хотя, может, и хотелось бы рожу начистить разок в профилактических целях. Но незачем всё усложнять, мы ведь взрослые цивилизованные мужики, а не макаки какие-нибудь в лесу. Сатоо тяжело вздохнул, подумал: "Ещё неизвестно, кто бы кому рожу начистил, и кто тут ещё макака, что я вообще такого ему сделал? Я тут просто живу!" И неосознанно, с беспокойством быстро-быстро доел свой пудинг, только после этого прижал стаканчик к сердцу и спросил: - Манабу тебе всё рассказал? - Нет, но я уже и не хочу знать, проехали, поздно. А вот предупредить хочу: держись от него подальше. - Да на кой он мне нужен, - неуверенно протянул сосед. - У меня это... Джин есть. - Кстати, насчёт Джина, он хороший, понравился мне очень, везёт тебе, придурку, видимо, на хороших людей. Не обижай его. А то вон, не знаю, что ты Манабу сделал, но явно что-то поганое. Он ушёл, кстати. Надеюсь, ты счастлив до усрачки, герой, - Юуто невесело усмехнулся, встал к закипевшему чайнику, приготовил себе кружку и собрался уже уходить, когда внезапно Казуки, который пытался осознать хотя бы часть упрёков, вываленных ему на голову с утра пораньше, махнул в воздухе ложечкой и с надеждой спросил: - Вы это, что, расстались? - эта идея вызвала у него столько радости, что Сатоо мигом забыл и о будущих проблемах в университете, и о своих недавних переживаниях по поводу надвигающейся взрослой жизни. Солнце за окном больше не казалось раздражающе ярким, оно грело так же, как сияющее чувство триумфа: "Ну классно, всё удалось, квартира свободна. И они не вместе!" - Вот ещё, с чего бы? - спустил его с небес на землю ответ Юуто. - Просто найдём другие места для встреч. Пока. Вот скажу честно, я сначала тебя выпереть хотел, но Манабу заступился, сказал, что это вообще всё не проблема, просто бесишь уж слишком своими наездами. - Наездами, да какими наездами. Это... - Казуки хотел сказать "он проходу мне не даёт", но вовремя прикусил язык, не было никакого желания оправдываться перед Юуто, а ещё за спиной говорить о ком-то гадости, даже если этот кто-то - весьма вредный и неприятный субъект, испортивший ему бесчисленное количество литров крови и полжизни в придачу. - Просто не лезь к нему больше. Если, конечно, он решит вернуться сюда. Но, думаю, вернётся. Никаких совместных весёлых посиделок, бесед и прочего, правда, не будет. Жаль, ты мне всегда был симпатичен, я даже считал, что мы друзья, Казу... - А мы что, не друзья, значит? Навешали тебе лапши, а ты и веришь, как дебил, - выдавил Казуки, начавший тихо звереть от того, что его отчитывают, будто малого ребёнка, да ещё, похоже, и квартирой опять шантажируют. "Как же достал этот бег по кругу, как ослы на привязи за морковкой!" - Так ты же и навешал, боже, оскорблённая невинность. Уймись. Не я тебе врал, вообще-то, так что не огрызайся. Скажем мягче, всё ещё приятели, несмотря на утраченное доверие... Но есть какая-то граница, парня своего я в обиду не дам, - договорив, Юуто гордо отхлебнул из своей кружки, развернулся и промаршировал к себе, только в коридоре позволил себе скривиться, не зная, что было более мерзким - этот разговор, собственное притворство или чересчур горький чай, которого от волнения сыпанул слишком много. ***       "Значит, не стал рассказывать. Надо же, вот спасибо, а мог бы и пожаловаться благоверному, какая я тварь, как перешагнул все границы. Вынюхивающая гадина, бессердечный мудак, какими почетными званиями он меня там ещё награждал раньше?" Настроение, которое недавно взмыло в небеса, после призрачной обманчивой надежды на расставание Манабу с соседом, теперь резко спикировало в бездну ада. Впопыхах побросав в сумку тетради, письменные принадлежности и книги, Казуки сорвался на учёбу, как полоумный тайфун. Пробежал по коридору, снося всё на своём пути, мимо тихого Юуто, чуть вешалку не уронил, выбегая, и всё-таки почувствовал зубодробительно холодный осуждающий взгляд в спину. "Вот тебе и идеальный сосед. Был, да кончился весь. Спасибо Манабу, и тут подгадил качественно, и тут меня сделал!" В таком темпе рано или поздно, а скорее даже рано, Казуки обречён сдохнуть от избытка переполнявшей его желчи. Как же бывший умудряется достать его буквально повсюду и обскакать на несколько ходов вперёд?! То, что это может быть не игра, Сатоо даже в голову не приходило.       До университета долетел с рекордной скоростью, первую пару, конечно, пропустил, но на вторую успел, хоть и с небольшим опозданием. Преподавательница, правда, была суровая дама в годах, но тут актёрские данные промашки не дали. Он виновато похлопал ресницами, очаровательно заулыбался ей и вуаля - был милостиво прощён и допущен на лекцию.       Протиснулся мимо одногруппников к друзьям. Ещё на входе издали углядел Бё и Джина, которые увлечённо о чём-то перешёптывались и похабно похохатывали. "Меня обсуждают, не иначе, вот ведь поганцы!" - добродушно улыбнулся он, усаживаясь рядом с Джином, и мимоходом вскользь погладил его коленку, вспоминая вчерашние приятные ощущения, смешанные с каким-то горьким осадком неправильности. Из-за кошачьих концертов Манабу у него давно не было настроения на любовные похождения, как-то всё не складывалось и не получалось, а ещё вечные нервы и недосып, он даже перестал замечать, что уже лет сто по своим меркам не трахался. Поэтому хотя бы с этой точки зрения затея оправдала себя. Правда, "крошка" оказался совсем не таким, как представлялось. Но в чём-то непредсказуемость Джина даже заводила, а его реакция на прикосновения льстила как невысказанный, но при этом очевидный комплимент. Особенно сейчас, когда такой дерзкий и нагловатый в сексе блондинчик вдруг смутился и явственно вздрогнул от мимолётного касания. Беспечная болтовня мгновенно стихла, две пары глаз уставились на него с любопытством, правда, в выражении лица Бётаро он на миг уловил что-то странное, чего отродясь не было, что-то похожее на неприязнь. Но видение тут же исчезло, приятель протянул вертикально выставленную ладонь для приветственного удара, и уже было насторожившийся Сатоо выдохнул и хлопнул в ответ, расслабляясь. "Ну вот отлично, я становлюсь параноиком. Теперь мне кажется, что меня ненавидит весь мир". Он поспешно отмахнулся от иллюзии, как от полнейшего бреда. Ну не может Бё его ненавидеть, они со школы дружат. - О чём трепетесь? - спросил он полушёпотом, вытягивая руки и укладываясь на парте. Парни почему-то переглянулись, снова давая пищу для паранойи, и Бё ответил: - О Долли. - О ком? Аааа... Да ладно, я думал, обо мне, - капризно проныл он, надоедливо подёргивая Джина за рукав, просто так, потому что не мог удержаться, слишком уж тот выглядел сейчас незащищённым и милым, как зверушка, которую непреодолимо хочется тискать, к тому же нужно было отомстить за то, что утром парень его не разбудил и жестоко обрёк на опоздание. - Вот ещё, велика честь, - Джин немного отодвинулся и усмехнулся. - Хотя я могу рассказать, как у тебя слюна изо рта во сне на подушку стекает. И тут же ойкнул от короткого тычка пальцем в бок: - Иди ты! А что Долли, Бё? Я думал, вы сто лет как не общаетесь. Долли или Додо на самом деле носила совершенно обыкновенное имя Джун, но оно ей совсем не подходило, потому друзья всегда использовали кукольную кличку. Она была потрясающе шумным и в той же степени отзывчивым существом, которое могло быть сразу во всех местах одновременно, лезла в чужие дела по доброте душевной, и если уж что задумала, остановить её было просто невозможно. Именно благодаря Долли Бё когда-то стал популярным в старшей школе. Он не играл в группе, не мог похвастаться успеваемостью или спортивными достижениями, зато встречался с сексапильной милашкой на два года старше. На самом деле, он, может быть, со временем и рад бы был отделаться от сверхпозитивной прилипалы, но Долли вцепилась в него тогда клещом. Зато все мальчишки ему завидовали, Долли была настоящей красавицей. Казуки она тоже нравилась, она не могла не нравится: яркая, общительная, энергичная и совсем не задавака. Иногда он даже жалел, что после расставания с Манабу их довольно сплочённая пёстрая компания так стремительно распалась. Додо он с тех пор не видел и не слышал, думал, что она перешла на "тёмную сторону Силы", так что очень удивился упоминанию о ней. - Ты же знаешь, от Долли не отбрыкаешься, - ухмыльнулся Бё, - к тому же она дочка отцовского друга, всё время как-нибудь да пересекаемся, но что-то она последние месяцы активизировалась. Вот, представляешь, с утра в универ забегала поболтать, чумная девчонка... - Красивая такая, прямо как с обложки, - подтвердил Джин. - Я тебе дам красивая, - шутливо возмутился Казуки. На самом деле он вдруг понял, что невероятно устал и, кажется, совсем не выспался, тема разговора уже перестала его интересовать, захотелось устроиться насколько возможно уютнее и подремать, но лениво поддевать Джина было так забавно. - Чего это? Иди на хер! Я тебе, кажется, обет верности не давал. Да и предложения не было, и кольца с бриллиантом что-то не видел. На кого хочу, на того и пялюсь, - паренёк выглядел невероятно довольным, и хитро смотрел на однокурсника. - Поматросил и бросил, значит? Интересно, ты бы правда носил кольцо с бриллиантом? - Нет, загнал бы в ювелирный. - Ну ни фига ж себе! Вот и вся любовь? Ты мне, между прочим, сердце разбил! Слышишь жуткий хруст? - Это Бё чипсы жрёт! - Нет, это моя вера в человечество трещит по швам! Прощай, жестокий мир, - зевнул Сатоо и уткнулся носом в горизонтальную поверхность перед собой. - Если хотел покончить с собой с помощью парты, нужно было биться сильнее, - тихо смеялся Джин. - Я помогу страдальцу, - с радостью отозвался Бё, перегнулся через Джина и с силой надавил Казуки на голову, размазывая его щёки по парте. "Вот они, добрые друзья, вот она, взаимовыручка и взаимопонимание", - расслабленно подумал Сатоо, демонстрируя Бётаро средний палец. Последнее, что пришло в голову, перед тем, как он окончательно погрузился в желанный мир грёз было: "Неужели Манабу больше не придёт?"