Я не боюсь мышей

О, Боже мой, Бог мой, этого не может быть! Господи, скажи мне, скажи мне, что это неправда. Я не могу поверить, в то, что я предвидел, наконец, свершается. Я не могу в одно мгновение понять, что я чувствую, Я всегда знал, я всегда видел, что это приближалось. Окруженный и укутанный худшими страхами, Я никогда не чувствовал тошноту от желания не чувствовать ничего. Я никогда не хотел перестать существовать, А просто исчезнуть. Страх воспоминаний – все, что предстоит испытать в будущем (воспоминания притупляют мои чувства) Никогда я не чувствовал себя таким потерянным Страх трагедий – все, что предстоит испытать в будущем, (воспоминания притупляют мои чувства) Никогда я не чувствовал себя таким мертвым. Из песни AFI «A Single Second»

      Несмотря на все усилия кожа припухла и обещала вздуться здоровенным волдырём. Я непрерывно отвлекалась на жжение, которое рвало ладонь изнутри. Спать, вероятно, не придется – малейшее прикосновение вызывало боль, которая эхом отдавалась в голове.       Папа, послушав нашу историю, хмыкнул, покачав головой, и добавил, что оставлять дома пятилетнюю Сашу гораздо безопаснее, чем двоих двадцатилетних лбов. Он поглядел на мою руку, вручил мне банку пантенола и на этом его реакция закончилась.       То ли дело мама. Она тут же начала носиться по дому, собирая всё, что теоретически должно было спасти меня от ожога. Если бы не новый чайник, за которым Рома успел сбегать в ближайший супермаркет, я бы предпочла отмолчаться. Нарочно он это сделал или нет, но прибор был больше похож на огнетушитель – такой же ярко-красный, кричащий о своем присутствии глянцевыми боками. Позже друг объяснил, что он надеялся отвлечь внимание таким образом, но сильно просчитался. Мама рассматривала чайник пару минут, потом заметила покалеченную плиту, а о покалеченной дочери умолчать не удалось. Вот уж что ей бросилось в глаза и отвлекло внимание на весь вечер.       Лучше бы за мной так ухажеры бегали, как она со всякими кремами. Терпеть не могу эту ненужную панику. Я попробовала сопротивляться, но бросила это бесполезное дело. Терпела, сколько могла, даже немного дольше, кое-как спаслась от перспективы быть замотанной в бинт и ушла спать. День сильно утомил меня, но из-за боли сон никак не шел. Таблетки аспирина ничуть не спасали, как и мамины примочки. Я ворочалась с бока на бок в ожидании сна. Такое дурацкое ощущение, словно пытаешься нырнуть в воду, но у тебя это никак не получается. У меня бывало такое нередко, если я слишком нервничаю, но сегодня причина была другая. Я снова завидовала сестренке, сладко посапывающей под боком, и скучала по тем временам, когда сама была ребенком.       Я слышала, как ушли спать родители, заперев Ахиллеса на веранде. Они тоже быстро заснули, и в комнатах застыла пустая тишина, разбавляемая лишь непрерывным стрекотанием сверчков на улице. Ухо быстро привыкло к этим однообразным звукам, и я стала различать на их фоне другие. Многие из них пугали меня, хотя и были безобидными.       Звон колокольчиков тоже был безобидным звуком, но был невозможным в этом доме. Это обстоятельство меня, мягко говоря, настораживало.       В голове крутились мысли о привидениях. Допустим, я в них поверила. Раньше я об этом не задумывалась. Могли ли они быть здесь? Могли. Здесь умерли прабабушка и прадедушка. Но причем тут колокольчик? Они что-то пытаются сказать? Раньше они себя никак не проявляли. Возможно подошел какой-то срок, полнолуние или что там еще…       А в здравом ли я уме вообще?..       Обои затрещали, постепенно отклеиваясь от перепада температур и влажности. То же самое творилось со штукатуркой на потолке. Ахиллес на веранде побродил взад-вперед, цокая когтями, и улегся. Несколько раз скрипнул шкаф, жалуясь на нелегкую судьбу, вздрогнул хрусталь в серванте, испуганный проезжавшей фурой. Кажется, где-то заскреблась мышь.       Но все это было не так страшно. Больше всего я боялась услышать шуршание, которое издают двигающиеся по доске магниты.