Я не боюсь мышей

– Где Саша? – Она в ванной, купает кукол. Позвать? – Нет-нет. Потише. Смотри-ка… – Боже!.. Где ты его взял? – Нашел в подвале. Там все залито к чертям. – Это собаки?.. Какой кошмар! – Нет, не собаки. Какой-то шутник сломал петли замка и бросил его там. Какая же дрянь… надо бы убрать там, пока не завонялось. Голова оторвана… – Убери! Если Саша или Рита увидят, тут будет истерика! У меня уже начинается. – Да не ори ты… всего лишь дохлое животное. Хотя, если я найду весельчака, который это сделал, выбью ему все зубы. Навеселился, скотина… башку веревкой оторвали, судя по всему… машиной, может… – Олег, сейчас же убери его! Закопай в саду, только чтобы пес не нашел! Мне дурно… – Блин, да это просто мертвый енот! Какой-то придурок поиздевался над ним, но это не делает его монстром! Тьфу, женщины… Голоса родителей вклинились в пелену моего сна, заставив его прерваться. Утреннее солнце растекалось жизнерадостными лужицами по смятой простыне и полированному боку стола-книжки. Под окном прошелестели папины шаги – здесь их всегда было слышно так хорошо, точно кто-то ходил прямо по твоим мозгам. Я приподнялась на локте – голова гудела, в мышцах было странное ощущение тяжести, похожее на то, что бывало после трудных репетиций. Я смутно ощущала, что что-то произошло, что-то тяготящее меня, но никак не могла вспомнить, что. Мысль крутилась и ускользала, как перевернутая игральная карта на столе, которую ты никак не можешь ухватить. Я потерла лицо ладонью, пытаясь содрать навязчивое ощущение подавленности. В разговор родителей я не вслушивалась и не была уверена, что он не являлся окончанием мутного, тяжелого сна. Когда мои глаза окончательно открылись и стали адекватно отражать реальность, я заметила в соседней комнате Рому. Он сидел на шпагате и тянулся к правой ступне – одна из рядовых разминок, которые он повторял с маниакальным рвением. Растяжка у него была практически балетная, но давалась ему с трудом – мышцы быстро теряли форму и требовали постоянных нагрузок. Мне вспомнился Тигр, который время от времени тягал какое-нибудь железо и при этом всегда был в одной поре – сто килограммов мускулатуры на почти два метра роста. Но был у него один существенный минус – Колосс сильно терял в гибкости, он не мог даже сомкнуть руки за спиной, в то время как Рома легко дотягивался до своих запястий. Мне любая растяжка давалась легко. Чувство превосходства автоматически приподнимало настроение, хотя злорадствовать было стыдно. Я слезла с кровати, убрала с лица челку, пытаясь вспомнить, где последний раз бросила расческу. Каждый раз я ругала себя за манеру оставлять вещи «там, где и всегда». То есть, где угодно. Надо чтобы меня ругал кто-нибудь другой. Сама себе я, видимо, не авторитет. В комнате её не было, и я собиралась поискать на кухне, открыла дверь, которая тут же звякнула своим бесполезным крючком и чем-то еще. Чем-то, что отозвалось в памяти болезненным эхом, пробуждая ее от недолгого забытья. Кто-то осторожно взял меня за локоть. Я вздрогнула и обернулась: Рома смотрел на меня с таким испугом и тревогой, что я сначала не узнала его, но потом лицо вновь приобрело привычную непроницаемую жесткость. Он толкнул дверь, приложил палец к губам и шикнул на меня, словно только что поделился жутким секретом. Затем он шагнул через порог вперед меня и улыбнулся как ни в чем не бывало. – Барыня проснулась! Ковры сюда! – заявил он. Я стояла на том же месте и чувствовала, как от щёк убегает кровь, делая их бледными и холодными. То смутное воспоминание, что слабо зудело в мозгу, вдруг разом навалилось на меня, как огромный валун. Тени безотчетного, неконтролируемого страха медленно надвинулись на меня, словно умершее «вчера» вдруг заглянуло в цветущее «сегодня». Они затмили собой всё, отравили собой настоящее, как одна капля яда отравляет всю воду в колодце. Сердце на мгновение застыло любопытным зевакой, который вглядывается в толпу, пытаясь разглядеть драку. Рома вывел меня из оцепенения, схватив за все ту же злосчастную руку, которую я обожгла вчера. Это неправда, что эмоциональная боль сильнее боли физической – наш мозг такая меркантильная вещь, которая куда больше переживает за сохранность своей костяной клетки, чем души. Я отдёрнула руку, и мы разыграли сценку дружеской грызни. Мама разняла нас и предложила мне завтрак, но есть совсем не хотелось. Ощущение было такое, словно в горло затолкали гнилую тряпку. Я вытурила из санузла сестрёнку, еле сдержавшись, чтобы не разреветься, стиснув ее в объятиях. Все казалось таким спокойным… словно ничего и не случилось, и я не знала во что верить: в прошлое или в настоящее. Сотни вопросов роились в голове, точно взволнованные пчелы, и каждый имел свое жало, свою страшную и неразрешимую часть. Я встала под душ и нарочно включила холодную воду. Ледяные струи на время распугали мысли и прояснили сознание. Я почти заставила себя поверить в то, что это был чрезмерно реалистичный сон. Просто вчера я слишком много времени провела на солнце, вот жара и дала эффект. Стараясь подавить глупые и навязчивые страхи, я вышла на крыльцо. Лазурный купол как всегда поражал своей чистотой. За соседским забором прохаживалась сбежавшая из вольера курица. Я заметила, что линолеум у порога прикрыт половиком, но мама давно собиралась постелить его, чтобы Ахиллес не нёс грязь в комнаты. Новенький топорик с алой ручкой покоился на своем месте. А вот пса нигде не было видно. В моём сне он… его убили. Кто-то убил. Что-то сжалось внутри меня – свою собаку я очень любила. Это был всего лишь сон. Нелепое и жуткое видение. В жизни такого не бывает. Из-за дома появился отец с лопатой и пустым мешком в руках. Вид у него был как у настоящего убийцы, только что закопавшего свою жертву. Он хмуро посмотрел на меня, а потом оглянулся назад и нахмурился еще сильнее. Рома лёгкой непринуждённой походкой обошёл его со спины и остановился, глядя ему в глаза. – Что? – отозвался он на недружелюбный взгляд моего папы. – Ничего, – ответил отец. Лопата стукнула о бетон и угрожающе звякнула. – Кто-нибудь из вас открывал подвал? Я вздрогнула, по коже побежали мурашки. Я уже открыла рот, чтобы во всем признаться, но друг опередил меня, и желание как-то разом пропало, словно кто-то повернул невидимый рубильник. – Нет. Зачем кому-то мог понадобиться старый подвал? Там нет даже банок с консервами. И плесенью воняет. – Ты тут не умничай. – А вы мне не хамите. – Что-то ты очень наглый. Получить не боишься? Рома медленно и невозмутимо покачал головой. Он стоял, засунув руки в карманы тех самых бермуд, которые недавно залил вином и нервно покусывал губы. Конфликт между ним и моим папой зрел уже давно, наверное с тех пор, как Рома перестал стричь волосы. Но так ни разу и не достиг своего апогея, и, вероятно, не достигнет никогда. Весомой причины не было, а мой друг хоть и любит подраться, но мозгов у него достаточно. Отец окинул его оценивающим взглядом и пошел в дом. Мы разминулись с ним на ступеньках, когда Рома поманил меня рукой. – Эй! Куда это вы собрались? – рыкнул мой родитель. – Я нашел кролика. Он породистый, наверное, ручной. Мы поймаем его и принесём Саше поиграть. Из глубины дома донесся ликующий вопль: – Ура, кролик! Мама, можно мы заберём его домой? Можно? Ну пожалуйста! – Солнышко, Ахиллес съест его, – послышался извиняющийся голос мамы. Рома нетерпеливо потянул меня за запястье. Последующая часть разговора не долетела до меня. Надежда, что воспоминания окажутся лишь сном таяла с каждой секундой. Теперь я старалась убедить себя, что просто кричала во сне… или ходила… Но произошедшее не было реальностью. Я, как сомнамбула, пошла за другом. – Ариец хренов, – пробурчал папа вслед.