Я не боюсь мышей

      Мы вернулись ранним вечером в неожиданно пустой дом – родители с сестрёнкой, наверное, отправились на прогулку, а может и на пляж. Ахиллес встретил нас нежным повизгиванием и принялся вытирать передние лапы об мою юбку. В шерсти пса застряли репьи и трава, на хвост намоталась паутина. Как бы он не нахватался здесь клещей. Терпеть не могу этих гадких насекомых.       Где он лазил в наше отсутствие оставалось загадкой, однако местами он оставил следы бурного собачьего веселья: возле орешника земля была изрыта мощными когтями, чуть дальше с таким же варварским рвением была вскрыта кроличья нора, а посреди дороги валялась большая сухая ветка, которую Леська, вероятно, тащил волоком.       Рома первым заскочил в душ, хлопнув дверью прямо перед моим носом. Никогда не уступит, зараза. Я стукнула кулаком по двери, точно та была в чем–то виновата, и ушла в комнату.       На лакированном столе-книжке лежало несколько газет, к которым папа питал страсть – из него так и не выветрились 90-80-е, когда новости можно было почерпнуть только с желтой и серой бумаги. Сейчас, конечно, бумага была нарядно–беленькой, буквы на ней стояли в столбиках ровными рядами, словно крошечные солдатики на параде, опасливо обтекая цветные фотографии крайне серьезных политиков. На странице говорилось что-то о наградах медиков, которые спасли больше 50 человеческих жизней. Награда была довольно незначительна, и мне стало немного обидно. Кто же захочет во всю стараться над безнадёжным пациентом за бесценок? На другой странице кричащий заголовок сообщал о неком психопате-убийце, который убил девять человек, покромсав их на кусочки. Эта статья протянулась чуть ли не на километр и была щедро сдобрена фотографиями самого психопата, возмущенной толпы и серьезной тётеньки-прокурора, заснятой во всех возможных ракурсах. Я вздохнула. Странный парадокс: вот человек убил с десяток себе подобных – и сразу он известен всем подряд, все писаки с пеной у рта марают бумагу, обсасывая новость, мечтая прославиться на людской желчи; каждый канал телевизора вещает одно и то же разными словами, добавляя кадры съемок из зала суда. Лицо убийцы при этом мелькает каждые две минуты, дабы позволить зрителю вдоволь заплевать экран от злости. Популярность не ниже, чем у эстрадных звезд. И вот другой человек спас столько же людей. И что? Никто о нем и не заикнется, иной раз и поблагодарить забудут. Это ведь всего лишь его работа. Как будто спасти жизнь намного легче, чем ее отнять.       В какой-то момент мои мысли о несправедливости прервались. Ничего особенного не произошло, но в то же время что-то изменилось. Во дворе неистово залаял Ахиллес, хрипло, с полувоем-полурыком, когти заскребли по бетону. Только на фоне шума я поняла в чем дело.       В дальней комнате переливался звон глиняного ветряного колокольчика, вроде тех, что висят на дверях магазинов. Тихий, приятный звук, но почему-то вместе с ним в доме появился сырой холод. Посреди жаркого вечера, когда не хочется выходить на улицу из-за духоты. Но это не единственное, что удивило меня.       В дальней комнате не было никаких колокольчиков. Мы никогда не покупали таких украшений.       И звон был совершенно однообразный, словно его воспроизводила какая-то запись.