Я не боюсь мышей

      Ахиллес снова атаковал входную дверь. На пороге уже расползалась кровавая лужа. Я окликнула его, не надеясь, что он отзовется. Но он развернулся всем корпусом и с жутко распахнутой пастью кинулся на меня. Никогда не думала, что буду разорвана собственным псом. Но он был явно другого мнения.       Отчего-то Леська потерял всю свою ловкость и грацию, он не прыгнул, а как-то толкнул меня своим телом, и я легко отшвырнула его, словно мешок с песком. Я захотела крикнуть, позвать кого-нибудь, но вдруг поняла, что совершенно не знаю, что кричать. В голове было совершенно пусто, я просто не могла придумать ни одной фразы. Ощущение бессилия усилило страх.       Пёс бросился на дверь, потом повернулся и залаял на меня, скаля зубы и припадая к полу. Он захлебывался и плевался пеной, которая намочила его морду и стекала на грудь.       Он хотел выйти и требовал, чтобы ему открыли дверь. Прежний Леська хорошо знал, что если дверь нельзя открыть лапой, то это может сделать только человек. Но у меня и в мыслях не было приблизиться к нему хоть на шаг. Я просто стояла и прижималась спиной к двери в комнату, как последняя трусиха. Все силы уходили на борьбу с малодушием, которое советовало поскорее сбежать под защиту родителей. Но тогда бы Леська бросился на беззащитную Сашу или кого-нибудь другого. Но стоять здесь тоже глупо. В конце концов он разорвет меня. Например, если я закричу. Ему больно от звуков. Если это бешенство…       Надо его выпустить. Выгнать на улицу, а потом сказать папе. Он что-нибудь придумает, мы отвезём Леську к врачу и вылечим его. Он только недавно заразился, наверняка все можно исправить. Пессимистичные мысли прочь, нужно только верить. Не может быть такого, что единственным выходом было убийство…       В ушах уже звенело от воя, смешанного с лаем и рыком. Ахиллес поочередно нападал на дверь, кромсая дерево, на котором оставались пятна крови и слюны, и на меня, не кусая, но расстояние между его зубами и моими ногами постоянно сокращалось. Под рукой не было ничего, чем можно было отгородиться от пасти, даже зонт был вне досягаемости. Я стояла на маленьком, предательски голом пятачке. Я подумала, что можно было изловчиться и схватить его за загривок, быстро повернуть ручку запора и вытолкнуть пса за порог. Он издерет меня когтями, но я потерплю.       Леська снова скакнул на меня, на этот раз приподнявшись на задние лапы и метя в горло. Разбитая морда с выпученными пустыми глазами появилась ужасающе близко от моего лица. Страх запоздало схватил меня ледяными пальцами, когда мои руки уперлись в липкий мех на шее питомца. Ручка двери больно ткнулась мне в бок, мозг в буквальном смысле начал неметь – я забывала дышать. Ладонь обожгло невыносимой болью – тысячи раскаленных иголок разрывали кожу в клочья, до самого мяса и костей. Сознание тут же прояснилось: я увидела свои пальцы, совершенно целые, утопающие в мокрой свалявшейся шерсти, и оскаленную пасть, исторгающую смесь хрипа и рыка, с истерзанным осколками языком. Она непрерывно щёлкала и дёргалась, пытаясь добраться до моей глотки. Ахиллес сучил в воздухе передними лапами, давил на меня всей тяжестью. Он был большой и сильной собакой, и я знала, что не смогу долго держать его на весу. Эта паническая мысль билась в моей голове, разжигая начинающуюся истерику. Его тело было каким-то слишком уж тяжёлым. Точно он висел на мне, и его не поддерживала ни одна мышца. – Ахиллес! Леська, прекрати! НЕЛЬЗЯ!       Он всхрипнул и оттолкнулся задними лапами от пола, с ещё большим рвением пытаясь добраться до меня. Гул двигателя нарастал. Теперь я поняла, что это была не фура, а поезд. Огромный многотонный поезд, который несся прямо на наш дом и был совсем близко. Во дворе – рельсы, их проложили совсем недавно, ничего не сказав нам. Теперь так сносят старые дома. А я здесь, пытаюсь отбиться от взбесившегося пса, прямо на пути поезда. Я вдруг поняла, почему никто не просыпается – они слышали это гул, поняли, что это и выскочили в окна. Никто не придет. Свет моргнул и одновременно пропала тяжесть с моих рук, заглох хрип, сменившись секундным воем. Какая-то чудовищная сила швырнула Ахиллеса на входную дверь, и он с грохотом обрушился на нее, принявшись терзать когтями порог. Моей ноги коснулось что-то холодное. От неожиданности я отскочила, заставив цепочку звякнуть – на ручке висел поводок, про который я и не вспомнила. Страх притупил все чувства, в том числе и сам себя. План действий созрел автоматически: я схватила поводок, продела его через ручку, сунула цепь в кожаную петлю для руки. Без задержек. Не думать, о том, что делаешь. Я быстро сделала шаг к собаке, опустилась на корточки. Где-то в уголке сознания запечатлелось мое голое колено, которое нависло над опущенной головой зверя. Секунда замешательства – и это было бы последнее воспоминание о ноге.       Наработанным движением я схватила ошейник Ахиллеса, рванула на себя и защелкнула карабин на металлическом кольце до того, как он, обрел равновесие и сообразил в чем дело. Опомнившись, он без особого энтузиазма кинулся на меня, но я успела отскочить. Пес повис на слишком коротком поводке, который не давал ему дотянуться ни до меня, ни до порога. Он мог только хрипеть и щелкать зубами. Его. Надо. Выпустить. И сбежать самой, пока поезд не раздавил меня вместе с домом.