Я не боюсь мышей

      Мы оттащили пса чуть дальше, в густую поросль молодого орешника, где его рыже-черная шерсть сливалась с прошлогодней опавшей листвой. Солнце неумолимо клонилось к горизонту, и несколько его лучей пробились сквозь ветки кустов, освещая морду Ахиллеса, заглядывая в щёлки между веками, наполняя глазницы ярко-красным светом и окрашивая алым его шкуру. Казалось, пса только что макнули головой в бочку со свежей кровью.       Говорят, мёртвые похожи на спящих, которые вот-вот проснутся. Но Ахиллес так не выглядел. Почему-то при взгляде на него сразу становилось понятно, что он мёртв. Может, это относится только к людям.       Я замешкалась от этих мыслей, и Рома нетерпеливо повлёк меня за собой. Он вёл себя так, словно ничего серьёзного и не произошло, и мне казалось это странным. Он и так был мрачным, но не проявить ровным счётом никаких эмоций было верхом равнодушия. Это граничило с садизмом. Хотя с другой стороны кто-то из нас должен быть хладнокровным.       Мы остановились у спуска в подвал. Едва я увидела его тёмный зев со щербатыми зубами-ступеньками, позвоночник тут же покрылся инеем. Робкая надежда, что мне не придется туда спускаться, затрепетала в мозгу, как свеча на ветру. Внутри дома будто бы царила тишина, но звуки из помещения всегда слабо доносились на улицу, поэтому нельзя было точно утверждать, что там никого нет. Я оглянулась назад, туда, откуда мы пришли. Ощущение было такое, словно в дороге я провела никак не меньше часа, но «кладбище» всё равно было катастрофически близко, на расстоянии одного шага. И почему-то это расстояние пугало меня гораздо больше, чем если бы я находилась рядом с мёртвым енотом и Ахиллесом.       Чиркнула зажигалка. Рома затянулся и сдержанно кашлянул, всё ещё привыкая к дыму после перерыва. – Дома кто-то есть? – спросила я. – Не думаю. – А вдруг? – Они не услышат. Даже если придется пошуметь.       Он смотрел в одну точку перед собой – куда-то в щель приоткрытой двери. Петли вместе с амбарным замком были выдраны, а на их месте виднелись только ощерившиеся щепками дыры от болтов. От середины створку покрывали глубокие борозды сильных когтей. Оставалось только гадать, что подумал папа по этому поводу. – Ты же услышал, – возразила я, стараясь отвести взгляд от затягивающей черноты, сочившейся из подвала, точно дёготь. – Я ничего не слышал, даже когда вы с Ахиллесом разнесли полкухни, – он взял сигарету в угол рта и теперь щурился от дыма. – День выдался нервный, и я не мог заснуть. Слушал плейер, чуть задремал, но потом музыка разбудила меня. Я понял, что вряд ли усну сегодня и решил подышать свежим воздухом. Подышал. – И ты сразу всё понял? – Не всё. Но суть уяснил.       Повисла недолгая пауза. Перед моим внутренним взором лихорадочно метались воспоминания. Непонятное сомнамбулическое состояние, гул, вой, скрежет, окровавленная рыжая шерсть, розовые нитки слюны на обломанных клыках. Рома, напуганный, с таким непривычным смятением на лице, зрачки размером со спичечную головку, беззвучно открывающийся рот. И вдруг все картинки наложились друг на друга, составив единое жуткое изображение: лицо друга, окровавленное и разбитое, с остекленевшими глазами. По телу побежали холодные мурашки. Я моргнула несколько раз и наваждение исчезло. – И что ты почувствовал? – Испугался, что ты не выдержишь. Что ты поддашься гипнозу, как пёс, или сердце не перенесет такого напряжения. Тогда я не смог бы справиться со всем этим. – Почему? Ты ведь знаешь, что делать.       Рома посмотрел на меня сквозь сероватую пелену дыма, подкрашенную алым солнечным светом. Глаза недобро блеснули. Как будто я заставляла его говорить то, что ему очень не хотелось озвучивать. – Потому что я был бы один, – коротко бросил он, нервно отшвырнул окурок и решительно глянул на дверь. – Пошли.       Пружинящим шагом спустился вниз по ступенькам. Я немного помедлила, но всё-таки пошла вслед за другом.       Красочный летний закат, готовящий природу ко сну, превращался здесь в густое кровавое марево. В лучах света плясали пылинки. Воздух пах сырым одеялом и мерзким душком гниющей рыбы. Он заползал в ноздри и вливался в лёгкие, как болотная жижа, щекоча желудок и подстрекая его показать содержимое. Вдыхать сразу перехотелось, но выбирать не приходилось. По сравнению с улицей здесь был просто холодильник, разве что пар изо рта не шёл. Мне показалось, что я вдруг оглохла: настолько было тихо. Не было даже звона в ушах, который обычно появляется в отсутствии звука.       Рома достал из кармана бермуд фонарик. Это был один из тех дешёвых брелоков, что обычно цепляют на ключи и подсвечивают замочную скважину в темноте. Жалкий луч диода в подвале превратился в прожектор, рассекая тьму, точно второе солнце. Такой яркий свет почему-то показался мне жутко опасным. – Где?.. – вероятно, эта фраза должна была быть длиннее, но Рома не договорил. Дело в том, что в пустом и, казалось, гулком помещении совершенно не было эха. Можно даже сказать, что звук Роминого голоса исчез, едва успев появиться.       Я изо всех сил старалась держать себя в руках. – Вон там, – ответила я, указывая на правый дальний угол. Мой голос прозвучал так же глухо.       Звук шагов был едва слышен, словно мы ступали по плюшевому ковру. Мерзкий затхлый воздух ещё сильнее защекотал ноздри. Остановившись в двух шагах от стены, Рома остановился и присел, как будто увидел интересное насекомое. Он осветил пол белым лучом фонарика, и я отчетливо увидела блестящие глянцевые бока маленького предмета. Сейчас свисток не вызывал такого жуткого панического страха, как ночью, но сердце всё равно опасливо затрепетало. Мне захотелось оттащить друга подальше. – Ну и как он сюда попал? – хрипло спросил парень. Ответа он не ждал.       Рома протянул руку, чтобы поднять игрушку, но я конвульсивно дернулась, хватая его за плечо. – Не трогай его! – Расслабься, – он пошарил лучом по стенам, что-то ища. – Здесь есть термометр? – и сам ответил на свой вопрос: – а кому он здесь нужен. Сейчас градусов десять. Бояться надо будет, если станет пять. – На это нужно много времени. – Минуты будет достаточно. Я ошалело уставилась на него. – То есть как? – Да откуда я знаю? Падает температура, и всё тут.       Луч фонаря опять вернулся в угол. Рома всё-таки взял свисток, повертел его в руках, но не нашёл ничего интересного и отложил в сторону. Потом вернулся к тому самому пятачку, который прошлой ночью оставался спокойным среди кошмара.       Некоторое время он просто смотрел на него, о чём-то размышляя, затем провел по полу ладонью, будто искал какой-то мелкий предмет. – Пол был кирпичным? – спросил Рома так неожиданно, что я вздрогнула. – Нет, земляной. – Здесь кирпичи.       Я пропустила это мимо ушей. Я не видела ничего необычного в том, что в старом подвале обнаружились старые кирпичи. Моё внимание было приковано к серой мыши, которая лежала на краю освещенного пятачка и поблескивала выпученными глазами. Мне хотелось отвести взгляд, но я боялась это сделать. Я вообще очень жалела, что не обладаю углом обзора в 360 градусов. Не видеть хоть какую-то часть подвала само по себе было опасным. По крайней мере, я так считала. – Надо чем-то поддеть, – пробубнил друг. Раздался звон ключей: в окружавшей нас глухой тишине он казался громом в пустыне. И опять никакого эха. Звуки тонули в темноте, как в болоте. – Может, просто разобьём свисток? – чужим голосом предложила я. Покрытая извёсткой стена касалась моей спины. – Это ведь всё из-за него… – Не думаю, что свисток здесь ключевой момент, – Рома выбрал длинный ключ от гаража и ловко подцепил им один из кирпичей. То, что ему открылось, заставило парня опасливо отшатнуться. – А, нет. Я ошибся.       Под кирпичами открылась неглубокая квадратная яма. Несмотря на то, что здесь всегда было сыро, в земле не было видно ни одной мокрицы или червя, которые предпочитают такой климат. Там вообще не было ни единого живого существа. Зато там были перья. Целая охапка отсыревших чёрных перьев, некогда принадлежавших курице. Они блестели, совсем как на живой птице, разве что очень пыльной. Сначала я подумала, что ими усыпано всё дно ямы, но когда Рома убрал второй кирпич, стало видно, что они сложены аккуратной горкой, а чуть в стороне лежала куриная голова и ножки. Полуприкрытые маленькие глазки, подернутые дымкой, тускло блеснули в отсвете фонаря. Ничуть нетронутые разложением, хотя смрад, который поднимался из отверстия, был просто чудовищным. По сравнению с ним обычный воздух подвала казался свежим.       Ноги стали ватными. В коленках будто появились шарниры, которые никак не могли меня удержать. Я медленно сползла по стенке, практически видя белые следы от извёстки на моей одежде. Совершенно забыв про свисток, я смотрела в открывшийся зев, похожий на какой-то оккультный алтарь. – Что это? – одними губами спросила я. – Катушка. Но я понятия не имею, что она значит…       Рома говорил что-то ещё, но на середине фразы я услышала какой-то неясный шорох. Будто бы полотенце упало на кафельный пол. Звук был знакомым, и поначалу не напугал меня, лишь привлёк внимание. Я обернулась.       Солнце почти село, на горизонте оставалась лишь его алая макушка, и сумрачный свет, в котором расплываются очертания предметов, падал на ступеньки и краешек порога. Но этих скудных лучей было достаточно. У входа лежала крупная собачья голова, шерсть которой слиплась от крови и оставляла длинный след на полу. Глаза исчезли. На их месте зияли выжженные черные глазницы, слепые, но тем не менее они в упор пялились на меня. Обломок шейных позвонков белел в полумраке, точно гротескный хвост, обмотанный кусками разорванных мышц. Морда выглядела так, словно её проволокло грузовиком по асфальту.