На берегу реки села я и заплакала...

Дети, сущие дети… Разумеется, это здорово, что Кристин, так нежданно свалившаяся в плюс к его заботам, нашла хоть какой-то общий язык с людьми. И с неплохими людьми, нужно заметить. Ведомый-Мелом добр, искренен, открыт – кажется, этого ты ждешь от людей, Господи? Грэхем усмехнулся своим мыслям в ответ. До сих пор пытается достучаться до небес, услышать ответ – оттуда. Но – все напрасно. Ответа нет. Вот уже почти семь лет кряду. Вчера он довольно жестко, по-командирски, уложил спать своих подопечных. А как не уложить, скажите на милость? Кристин с утра пораньше выступать в поход до племени Скорбящих. Ведомому – так вообще в дозор на Южную тропу. Приходится быть строгим. Поневоле. Вечерний ритуал смены повязок был не на шутку болезнен. Старые бинты словно приросли, и их приходилось отрывать от себя, стиснув зубами кожаный ремень – только бы не закричать. По нарождающейся коже словно швейная машинка пробежалась – мелкие кровоточащие точки, складывающиеся в рисунок текстуры бинта. Грэхем едва не перекусил ремень, и позже пришлось прибегать к помощи морфина, хотя самому себе давно дал зарок: никаких наркотиков. Морфин принес облегчение. Ненадолго, правда. Потом боль вернулась и вгрызлась в тело с новой силой, словно компенсируя. Грэхем отбросил в сторону ремень. Разжег в себе привычную злобу – в этот раз на самого себя – и отправил в догорающий костер все свои припрятанные запасы обезболивающего. Рассвет он встретил на скальном выступе, что нависает над рекой, будто вскинутая в легионерском приветствии ладонь. Почти не спал – проваливался в мутное, тошнотворное беспамятство. Пять - десять минут, а затем почти полчаса – холодная боль, пробирающая до самых костей, непослушные ноги и руки: словно кто-то злой набил их ватой, пока он спал, а теперь сидит за ближним валуном и мерзко хихикает в костлявый кулачок, донельзя довольный своей шуткой. Розовая заря вызолотила речные струи, рыбы принялись пускать круги по волнам, выхватывая из туманного марева ленивых мух да москитов. Утренний холодок приносил облегчение – Грэхем любил это время суток, и рассвет пропускал, отдавшись сну, крайне редко. На рассвете его мысли, не отягощенные болью, становились ясными, четкими, и он ловил их, ища некой запредельной мудрости, ответов на незаданные вопросы, неочевидных истин и до обидного очевидных прозрений. На вершине утеса, что по ту сторону реки, трубно взревел матерый толсторог – видимо, и он приветствовал новый день, как уж умел. Грэхем улыбнулся, помахал толсторогу рукой. Толсторог не оценил – взмахнул тяжелой головой и ускакал куда-то. Верно, пуганый уже: подумал, что Грэхем собирается в него выстрелить. Под скалой, метрах в тридцати вниз, из шалашей-вигвамов, позевывая, выходили рыболовы. Им теперь самая работа – распустить поперек реки широкие сетки-бредни, проверить загородки из прутьев, а самые умелые возьмутся за остроги. Это потом, к полудню, они станут лениво греться на солнышке, поразвесив на веревках загодя просоленную рыбу да послеживая за дымной, пахучей коптильней. А пока – работать, добывать, кормить племя. Вот она, мечта нового, послевоенного мира – первобытный коммунизм. Китай все-таки победил двести лет назад. Полег в руинах, вымер, но – победил. Победила его идея, став недосказанной мечтой тысяч и тысяч выживших американцев. Ныне почти каждый на пространстве от Вашингтона до Фриско мечтает, чтобы была чистая вода и бесплатная еда – и многие готовы отдавать все силы, лишь бы так было. От каждого по способностям, и каждому - по потребностям. Вот только долгие годы звериного закона, когда сильный жрет слабого, приучили людей бояться своей мечты. Урвать бы побольше да остаться в живых – вот навязанная цель каждой жизни. Но – кем навязанная? Чем? И как сломать эту неправедную систему? В седловине меж двумя высокими горами показалась слепящая алая дуга – солнце всходило. Первые его лучи высверкнули на дробленом зеркале реки яркой алмазной россыпью, легли дрожащими бликами на скалы. Грэхем поднялся на ноги, с силой выдохнул. Пора в путь. Он вошел в потемень пещеры, подхватил со стола загодя приготовленный рюкзак, вложил в кобуры начищенные и смазанные пистолеты. Кристин уже ждала его. Она сидела в нижней каверне у костра, все ее имущество уже было подогнано, прилажено, а рядом с ней стоял исходящий ароматным паром кофейник. - Я не пью кофе, - на всякий случай предупредил Грэхем. Кристин лишь пожала плечами: дескать, твое дело. Сама она, обжигаясь, прихлебывала из надтреснутой фарфоровой кружки. Грэхему вдруг показалось, что кружка эта здорово похожа на саму Кристин: трещины на белом фарфоре – и шрамы на белой, почти не тронутой загаром коже. И таилась в этом сходстве какая-то мысль – наверняка, важная мысль! – но Грэхем никак не мог за нее ухватиться. Боль, хотя и каждодневная, но так и не ставшая привычной, снова запустила в него свои ледяные когти. Хорошего понемногу, Джошуа! Насладился рассветом? Теперь пострадай днем. Однако, у Всевышнего несправедливые, грабительские расценки… - Пора идти, Кристин, - произнес Грэхем, - Нужно добраться засветло: ночью даже в Зайоне небезопасно, что бы там тебе Курьер ни говорил. Кристин, пожмурившись, сделала пару торопливых глотков и отставила кружку в сторону. Потрясла головой, потом улыбнулась вдруг пришедшей в голову мысли – и ловким движением достала из кармана давешнюю серебряную ложку. Показала Грэхему, кивнула, приложив ладонь к груди, и снова спрятала ложку в карман. Вот и пойми ее, безголосую… Грэхем на мгновение прикрыл глаза ладонью. Покачал головой. - Все, пойдем, - он подтянул ремни рюкзака, чтобы плотнее сидел, не болтался на ходу. Кристин, как образцовый солдат, резко встала, взбросила ремень винтовки на плечо, отрывисто, чеканно кивнула. - Ох, грехи мои тяжкие… - вздохнул Грэхем и двинулся к нижнему выходу из пещеры, тому, что открывается на реку. У берега, у самой кромки воды он остановился. Вода ему не нравилась. Не пугала, нет – но в воде, даже в прохладной и приятной для прочих, Грэхем чувствовал, словно по его обожженному телу скоблят множеством грубых напильников. Терпеть можно, но – именно, что терпеть. - Дальше пойдем по реке, - сказал он, и голос его предательски дрогнул, - Недалеко, с километр, но иначе здесь не пройти. Придется слегка промокнуть. Кристин кивнула и взяла винтовку на инуитский манер: положила на плечи и как бы повисла на ней локтями. - Ну, двинули, - Грэхем выдохнул и шагнул в воду. Речное дно у берега было отлогим, и пока можно было идти по самому мелководью, но метров через пятьдесят реку стискивали отвесные скалы, и в самом мелком месте глубина была до самого пояса. - Лодки нужно делать, лодки, - проворчал Грэхем, ругаясь с самим собой, - Запомни: как вернешься – охотников за шкурами, разведчиков – за ивняком. И – лодки, мать его, лодки! «Или с Курьера плот испрошу, надувной, - подумал он, - За хлопоты, так сказать. На озере Мид, в конце концов, должны быть такие штуки». Шли довольно споро: Кристин оказалась великолепным ходоком, и у Грэхема сложилось впечатление, что ей приходится поневоле идти медленнее, чтобы не обогнать его. Он-то думал, что придется ей помогать, из воды вытаскивать, если в яму угодит или оступится – но нет! Справилась. Прошла – и не отстала, не запнулась. Примерно через полчаса они вышли из скальной теснины. Речка здесь разливалась шире, течение ее замедлялось, а скалы берегов сменялись пологими галечниками. - Все, дальше посуху пойдем, - с облегчением произнес Грэхем. Водяная наждачка, скоблившая тело, его почти вымотала. Они вышли на левый берег, присели на высушенное солнцем и ветром добела бревно. - Привал – пятнадцать минут, - скомандовал Грэхем, глянув на часы. Кристин кивнула и, будто бывалый солдат, тут же скинула рюкзак и легла на прохладную, не успевшую еще раскалиться на солнце гальку. Рюкзак же пристроила под голову на манер подушки. Минуты не прошло, а она уже мирно посапывала. Грэхем посмотрел на нее с завистью. Сам он давно уже разучился вот так вот запросто засыпать при всякой удобной минуте. Нет, девочка все-таки молодец. Император четырех штатов и восьмидесяти шести племен великий Цезарь, сын Марса, свалял огромного дурака, сделав из женщин рабынь – из некоторых могли бы получиться великолепные легионеры. У того же старины Хэнлона половина рейнджеров – девчонки, но ведь как воюют! И Хэнлон их в ошейниках да цепях, кстати, не держит – рейнджеры поголовно добровольцы. Одна из причин, почему на дамбе Гувера случилось… то, что случилось. Мир Цезаря был обречен изначально, но Цезарь до сих пор не может этого понять – или предпочитает не понимать. Глупый мальчишка, заигравшийся в солдатиков. Новый Валтасар, не ведающий в гордыне своей, что «мене, мене, текел, фарес» для него уже где-то начертан – Господом, а может, и людьми, кои все-таки лишь орудие в деснице Его. Цезарю – цезарево, как говорил Спаситель. И Грэхем не сомневался: на дамбе «цезарево» мистер Сэллоу – помнит ли теперь Цезарь свое настоящее имя? - получит сполна, вот только вряд ли оно придется ему по вкусу. Тем паче, что, по слухам, в дело вмешался Курьер – а этот парень умеет доставить неприятностей, причем, и своим, и чужим. Так что на кого бы он ни работал, да хотя бы и на самого Цезаря, а Цезарь от дел его умоется кровавыми слезами. Грэхем посмотрел на спящую под лучами нежаркого еще утреннего солнца Кристин. Во сне та беззвучно шевелила губами, морщилась, словно в испуге: верно, кошмары этого мира не отпускают ее и по ту сторону реальности. И Грэхем, пожалуй, как никто другой, сейчас ее понимал. Боль и память, память и боль – неразлучные палачи. Неразлучные – и весьма умелые: казнят медленно и мучительно. Он посмотрел на часы - довоенный тактический хронометр. Двести лет механизму, а хоть раз бы остановились, поломались – так ведь нет. Умели же делать. Боже, благослови Америку! Пора идти. - Кристин, - негромко окликнул девушку Грэхем, - Подъем… Кристин вскочила на ноги, пару секунд ошалело моргала, глядя по сторонам. Потом подхватила рюкзак и винтовку. Десяти секунд не прошло, а она – вновь строевой боец, готовый к любым неожиданностям. Рюкзак уже на спине, как влитой – не брякнет, не шелохнется. Винтовка на плече, прикладом вверх – необычный хват, но умелые стрелки из такого хвата прикладываются гораздо быстрее. Нет, определенно, молодец! Уж не из рейнджеров ли? - Следующий привал – вон на той горе, - сказал ей Грэхем, указав на громаду каменистой Вест-Темпл. До него по прямой не так уж и далеко: пару миль, не больше. Но в Зайоне никогда не бывает «по прямой», если только вы не птица. По извилистым тропкам, вьющимся среди скал и валунов, до подножия Вест-Темпл придется отмахать миль шесть, а то и семь. Затем – в гору, «козьей» тропой. - Там на вершине – один из старых рейнджерских постов, - пояснил Грэхем, шагая по утоптанной галечной дорожке вдоль реки. Дорожка круто поднималась в приречные скалы, но Кристин одолевала подъем легко, ни на шаг от него не отставая. - Привал – сорок минут, - продолжил Грэхем, - Сперва – поесть. Потом, если хочешь, спать. Но на полный желудок дальше не пойдешь. Хотя, ты, скорее всего, знаешь правила. Кристин небрежно кивнула в ответ. Ага, еще один «маячок». Стало быть, к походной жизни привычна. Грэхем окинул ее взглядом: упругие, подтянутые ягодицы, под тканью штанов бугрятся жилистые, тугие, как струна, мышцы. Спина прямая, даже под тяжестью рюкзака. Ходок, однозначно. Не одну сотню миль «накрутила на спидометре» - или он совершенно разучился разбираться в людях. - Ну, тогда вперед, боец, - хмыкнул Грэхем и слегка ускорил шаг. Говоря по правде, до поста он хотел добраться до наступления полуденной жары – и отсидеться там, пока самый пик солнцепека не пройдет. Руки под бинтами, нагретые пока еще милосердным солнцем, уже нестерпимо зудели, а где-то у самых костей угнездились ледяные муравьи – зубастые и убийственно холодные. Преодолели подъем. Потом – каменистая гладь, присыпанная песком: подошвы словно звенят при каждом шаге. И – поворот, тотемный столб… Вот, как здешним ни объясняй заповедь «не сотвори кумира» - а творят, хоть расстреливай! И жертвы приносят: а если спросить – так твоему, Грэхем, Христу требу принесли. Не он ли – Рыбий Бог? Не он ли воду в вино обращает, а, стало быть, чем он не Воок-Чотле, податель благ? Мертвых воскрешает? Так, стало быть, он Марак-Нуук, властвующий над жизнью и смертью. Язычество, одним словом… Язычество? Да, вы, вроде христиане, успокаиваете себя тем, что правильно бога своего именуете? Так вот вам новость: дикари вашего же бога понимают - и соблюдают его волю так, как вам и во снах не снилось! И имени Его не спрашивают – им это незачем. Грэхем тяжко вздохнул и попросил Кристин проверить дальнейший путь на предмет мин – метров на пятьдесят вперед. Кристин послушно отправилась дальше, аккуратно вонзая длинный узкий нож в каменистую почву. Дело, вроде бы, пустячное, да и ненужное – но Грэхем хотел посмотреть, что она умеет. От тотемного столба начинался асфальт. Потрескавшийся, дробленый на неудобные куски с широкими щелями между ними – но асфальт. Идти стало гораздо легче. Мин, разумеется, не было – ровная дорога, по которой до войны курсировали огромные автобусы с болтливыми, разноголосыми туристами. Грэхем и Кристин двинули по дороге – до моста через Вирджин-Ривер оставалось вряд ли больше двух миль, а за мостом уже холмистые отроги Западного Хребта Зайона. Там, по всхолмьям, и до Вест-Темпла рукой подать. Грэхем шагал размашисто, уверенно – дорога была много раз уже проверена, исхожена, и с теми неожиданностями, что могли встретиться, Грэхем бы справился легко: ножом и пистолетом. Кристин старалась не отставать, но, как ни крути, на два его шага приходилось три ее, и она уставала гораздо быстрее. Физиология, однако… Кристин вдруг замахала рукой – вроде как птицу, машущую крыльями, показывала. - Касадоры! – догадался Грэхем. Кристин лишь часто закивала, не оборачиваясь. Он выхватил пистолет, подскочил к ней. Та уже приложилась к винтовке – хоть и без оптики, а выцеливала - ну, просто разящий Иисус Навин! Три уродливых осы-переростка поднимались вдоль склона, от реки. Но лишь сунутся обогнуть скальный выступ – тут вам и пуля! И – замелькал затвор в умелых руках. Черт возьми, да девочка-то и впрямь умеет за себя постоять! - Поближе подпусти, - попросил Грэхем, - Я не достреливаю. Кристин коротко кивнула, не отрывая взгляда от прицела винтовки. Касадоры поднялись еще на добрый десяток метров. Грэхем только того и ждал… Пистолет в его руке рявкнул трижды – и ближайшая оса, разметав кишки по скалам, рухнула в реку этаким неудачным авионом. Следом – грохот винтовки. И вторая оса, задергав лапками, поползла по склону вниз – уж точно не жилец. - Я возьму, - предупредил Грэхем, - Патроны береги. Кристин, верно, согласившись, отошла от обрыва, но винтовку не опустила – а ну, как он не справится? Грэхем подпустил касадора поближе – и одним выстрелом оторвал ему голову. Пришлось отпрыгнуть – смертоносное жало в агонии принялось строчить, будто швейная машинка, во все подряд. Безголовое тело крутилось на камнях, било крыльями, да все без толку. - Ну вот, справились, - выдохнул Грэхем и похлопал Кристин по плечу, - Ты – отличный боец. Спину прикрыть умеешь. Кристин пожала плечами: ерунда, мол. Но заулыбалась. Как говорится, доброе слово и кошке приятно. Пошагали дальше. До моста через узкий, но глубокий каньон реки Вирджин оставалось совсем немного. Поворот дороги, и от него – метров пятьсот по узкой, сбегающей вниз по скалам на добрую сотню футов тропке. На тропке той – снова неожиданность. На этот раз не сплоховал уже Грэхем: вовремя заметил мелькнувшую на гребне скал косматую тень. Пистолет грохнул на упреждение, и раненый яо-гай жалобно взревел, припав на задние ноги – не иначе, тяжелая экспансивная пуля в кашу раздробила кусок тазовой кости. Второй раз стрелять не пришлось – рявкнула винтовка Кристин, и зверь повалился со скалы с пробитым черепом. Затем осторожно прошли по ветхому, скрипучему мосту, готовому рассыпаться от неосторожного шага. А внизу бьется по камням, шипя и пенясь, сжатая в тугой поток скалами река Вирджиния. Упасть – так всплывешь котлетным фаршем через пару миль. Затем – утомительный, ноголомный переход по каменистым всхолмьям. Все выше и выше – к пику Вест-Темпл. Он вздымался впереди темной громадой, заслоняя постепенно небосвод. И на его вершине все четче и четче различалась антенна средневолновой связи – в довоенные времена отсюда можно было связаться и с Солт-Лейк-Сити, и с Денвером. Да что Денвер – рация на Вест-Темпл «добивала» до самого Хьюстона, штат Техас. Наверняка, рейнджеры парка слушали тайком радиопереговоры ребят из НАСА – тех, что на орбите - с матушкой-Землей. Диапазон позволял - если, конечно, Грэхем не полный профан в радиотехнике и не ошибся с выводами. Безжалостное солнце вскарабкалось почти до зенита. Нужно торопиться – тень необходима, как воздух. Иначе боль скрутит в тугой узел – и там уже шагу не сделать. - Прибавь ходу, боец, - буркнул Грэхем. Бросил мимолетный взгляд на часы: график они с Кристин даже опережают. Но – боли плевать на график. И солнцу тоже. Грэхем стиснул зубы и прибавил шагу. Кристин не отставала – впрочем, в этом Грэхем не сомневался. Вот и «козья тропа» - как назло, на южном склоне. Тень в ближайший час – роскошь. Грэхем достал флягу, полил на голову пока еще прохладной воды. Бинты не должны присохнуть намертво, иначе… Иначе проще в печь крематория шагнуть. - Теперь – за мной. Шаг в шаг. Сорвешься – я не успею тебя подхватить. Ясно тебе? Кристин часто закивала. Проверила револьвер, покрутив барабан. Винтовку перекинула наискось через спину – руки свободны, а вот пострелять из нее сложновато. Грэхем ринулся на скалы – как в ледяную воду. Очертя голову. Вперед – и не сомневаться. Валун, за ним – натоптанная площадочка, потом – снова цепляться самыми кончиками пальцев за давно примеченные трещины в скале. Ногу – на вбитый года три назад, проржавевший, но еще крепкий клин. Дальше – осыпь, ненадежная, опасная. Ее обходить справа, по едва приметным выступам. Затем – метров сто сравнительно пологой, но узкой тропки: двоим не разойтись встречь. Здесь Грэхем остановился на минуту, перевел дух. Кристин подъем давался ничуть не легче. Она тоже запыхалась, но виду старалась не подавать. Взобралась на тропку, привалилась спиной к скале, закрыла глаза. - Не спать, - Грэхем без жалости пихнул ее кулаком в бок, - Привал на вершине. И – вперед по тропе. Вновь выступы, щели, в которых приходилось подниматься, уперевшись ногами в противоположные стены. И, наконец, крутая, но надежная дорожка, петляющая серпантином до самой вершины Вест-Темпл. Взобрались, упали двумя полутрупами на плоской вершине. - Можешь гордиться, - сказал своей спутнице Грэхем, - В нашем племени это восхождение – экзамен на охотника. Кристин лишь хмыкнула, скривив губы. Ох, какие мы серьезные… И откуда она такая взялась только? Неужто и впрямь – рейнджер? Спрашивать не хотелось. А вот до тени доползти… Грэхем, кряхтя, приподнялся. Согнувшись по-стариковски, прошаркал на первый этаж башенки поста. Умостился меж ящиков, кинул под голову запасенную еще месяца три назад дерюгу – отличная подушка, если наплевать на блох и муравьев. Нет, не тех стофунтовых мутантов – обычных муравьев. Маленьких, надоедливых, злых до человечьей плоти – но стрелять в них нет нужды, достаточно придавить ногтем. - Пошарь наверху, - вальяжно сказал он Кристин, будто она нуждалась в его разрешении, - Там кровать и матрац. Час поспать можно. Рацию только не трогай. Тут же поймал вопросительный взгляд Кристин… Вот что в этой девочке примечательно, так это выразительность. Немые люди часто компенсируют отсутствие речи изрядной долей неподдельного артистизма. Древний русский старикан-режиссер Станиславский поверил бы ей безоговорочно. Она не играла – говорила лицом. Искренне говорила. И сейчас вот она задавала четкий вопрос: «Почему нельзя трогать рацию?» - А ты хочешь? – вопросом на вопрос ответил Грэхем, - Звонок другу? Кристин помотала головой, очертила пальцем круг над головой, вроде нимба. - Новости послушать? – догадался Грэхем. Кристин часто закивала, улыбаясь. - Только прием, - предупредил Грэхем, - Никакой передачи. И учти: хоть Курьер и за тебя, но поломаешь рацию – сегодняшняя дата будет на твоем надгробии. Ага? Она снова закивала. - Я не шучу, - Грэхем сделал очень серьезное лицо, хотя и не хотелось. Веселье, почти детское любопытство, переполнявшее сейчас Кристин, было неимоверно заразным. Хорошо, что улыбку скрывали бинты. Но глаза – великие предатели. Смеяться глазами даже Грэхем не разучился – хотя и пытался неоднократно, еще в бытность легатом у Цезаря Сэллоу. Кристин хитро сощурилась – и рванула наверх, к рации. Ну, Курьер сказал, что девушка рукастая, в технике шарит. Стало быть, бояться нечего – не напортачит с одной из двух сохранных раций во всем Зайоне. Грэхем поправил скомканную тряпку, что служила ему подушкой – и с откровенным удовольствием вытянулся на щербатом бетоне довоенного склада. Прохлада, тень – чего ему еще желать в раскаленный полдень? - Через час разбуди, если засну! – крикнул он напоследок, но для верности вытащил из кармана старый кухонный таймер и выставил на нем шестьдесят пять минут – уж пять минут, да украдет, наверняка…