Ты не достоин жалости.

«Хей, привет, надеюсь, ты помнишь обо мне. Я слишком много думал о себе, но это не мешает мне любить тебя всем сердцем». «Я обещаю, что смогу перешагнуть через своё большое эго, если ты примешь меня обратно под твоё крыло». «Глупо думать о нас, когда всё это время меня заботил только я сам. Но ты нужен мне, Гарри». «Мой ангел, расстояние между нами — лишняя часть наших с тобой отношений. Я был глуп. Я облажался. И я хочу попросить прощение. Позвони мне». Луи сохраняет сообщения в черновиках, надеясь когда-нибудь их использовать, если только Гарри не ненавидит его всей душой. Хотя после того, что он сделал, у кудрявого фотографа было на это право. Все четыре сообщения кажутся Луи фальшивками, просто жалким подобием на то, что действительно творится у него в душе и что мешает спать по ночам. Луи не выходит из спальни Найла по множеству причин. Но главная состоит в том, что ему не хочется пересекаться с блондином, сочувствующий взгляд которого выводит из себя. Луи не нужно чье-то сочувствие, он просто хочет побыть наедине с собой. Найл не в курсе произошедшего, но то, что между Луи и Гарри возникло нечто неприятное, вполне очевидно, ведь Луи никогда бы без повода не попросил у Найла приют в его квартире. Иногда, поздним вечером, он выходит из комнаты, чтобы жадно припасть к бутылке водки, потому что крепкий напиток эффективно заменяет болеутоляющее. Пьяный дурман путает мысли о Гарри, о матери, об образе жизни, который Луи ведет, всё это превращается в голове в кашу, мешая сосредоточиться на чем-то одном. Мысли о Гарри и его всхлипах, раздававшихся за тонкой дверью номера, которые разрывали душу Луи, были невыносимы. Прижавшись к гладкой поверхности ухом, он прислушивался к тихим голосам внутри, подло и нагло, Луи стыдится этого. Уже тогда он хотел плюнуть на гордость и сжать своего ангела в объятиях, как он делал раньше, но Луи знал, что видеть плачущего Гарри — это что-то выше его сил. Видеть его раскрасневшееся лицо и обиду в чудесных глазах было бы адски больно, и поэтому Луи ушел, не оглядываясь на злосчастную дверь. Найл принял его без лишних вопросов, зная натуру друга отрицать собственные душевные страдания, какими бы глубокими они ни были. Но эти чертовы взгляды Найла, как будто бы Луи был великомученником, ужасно раздражали. В комнате Хорана парень нашел свое успокоение, воздвигнул вокруг себя непроницаемую стену из собственных мыслей о Гарри и любви к нему. Только все еще теплившееся внутри высокое чувство помогало Луи переживать ночи без тепла Стайлса, без его спокойного размеренного дыхания и больших ладоней на плоском животе Томлинсона. В течение всей этой недели он не выходил на работу и ждал сообщений от Гарри. Его пальцы не могли нажать кнопочку «отправить», потому что напечатанных слов было бы мало. И именно по этой самой причине он ждал шага от Гарри, ведь он всё ещё любит. Ведь любит? Удивительно то, какую сторону приняли их отношения. Луи казалось, что уже тогда, в машине, пьяный и разочарованный во всём, он знал, что парень, сидящий за рулем и свободно бросающийся матом в практически незнакомого для него Луи, станет его жизнью. Поэтому он возвращался к нему, поэтому он остался в его уютном уголке, ведь Гарри неосознанно стал чем-то вроде кислородного баллона для человека, которому катастрофически трудно дышать. А Томлинсон понятия не имел, что дышит он только благодаря Гарри. Или же не хотел понимать. Он пытался стать для кудрявого красавца другом и братом, но верил ли он на самом деле, что на этом они смогут остановиться? Хотел верить. Верил ли Гарри, что он сможет устоять перед искушением темной и порочной стороны его брата? Хотел верить. Он думал, что он тот, кто достанет Луи из грязной кучи его грехов, но в конечном итоге они оказались в этой куче вместе, барахтающиеся в тщетных попытках спастись. — Я могу войти? — спрашивает Найл и только потом стучится в дверь. Вдоль его руки расположился поднос с поздним завтраком. Глядя на свежие тосты, Луи кривит носом и отворачивается. — Мне скучновато в собственной квартире, — Найл нервно хихикает. — Поговори со мной, дружище. Луи слегка кивает и следит за тем, как легко и непринужденно Найл занимает кресло напротив кровати и ставит поднос на пол. Он оглядывает неубранное помещение, как будто находится в нём впервые, а Луи все это время прожигает его вопросительным взглядом, зная, что интересующий его разговор не заставит себя ждать. — Найл, я слушаю. Он тяжко вздыхает. Слишком тяжко для человека, не связанного обязательствами отношений и не погрязшего в проблемах, связанных с ними. Луи кажется, что он ждет вечность, прежде чем блондин решается говорить. — Меня напрягает твоё состояние. — Если это всё, что ты хотел сказать, то ладно, хорошо, я понял, — Луи не хочет грубить, но он также не хочет, чтобы кто-то, даже Найл, копался в его душе и выискивал ответы на личные вопросы. — Нет, не всё. Не будь таким мудаком, я хочу помочь, — возмущается Хоран и внутренне радуется, когда замечает легкую ухмылку, которая преображает бледное лицо Луи. Он выглядит измятым и замученным, каким Найлу ещё не доводилось его видеть. — С чего ты взял, что мне нужна помощь, Найлер? — Когда ты меня так называешь, мои кулаки начинают сильно чесаться, Томмо. — Думаю, мы квиты, — усмехается он, но Найл не видит в этой усмешке ничего, что могло бы его успокоить или убедить в том, что Луи действительно не нуждается в помощи. Он нуждается, потому что самостоятельно Томлинсон не сможет решиться на то, что в конце концов спасёт его жизнь от одиночества и жалкой жизни с разбитым сердцем. Найл по привычке взъерошивает волосы и трет нос, пока в его голове зарождаются первые фразы их длинного и серьезного разговора, которых до этого у них никогда не было. — Бро, ты не можешь сидеть здесь всю жизнь. Знаешь об этом? — Найл скрещивает собственные пальцы и нервно мнёт их, пока Луи борется с желанием поскоре прервать нить только набирающего обороты разговора. — Знаю. Я выйду, как только найду смысл, чтобы выйти. Найл смотрит на него в ожидании объяснений, но Луи дает понять, что он не собирается ничего говорить. — Если ты будешь искать смысл для каждого твоего действия, у тебя не останется времени, чтобы просто жить, — говорит Найл, а Луи задумчиво поглядывает на него, отыскивая смысл в сказанных словах. — Расскажи мне, друг. Это всё, что требуется мне и тебе. Мне будет казаться, что я хороший друг, а ты выльешь на кого-то тревожащее тебя дерьмо. Взаимовыгода и все дела. Луи тихо смеется, пальцами потирая внутренние уголки глаз, а затем полностью прячет лицо в маленьких ладонях. Его плечи высоко поднимаются, а тяжелое дыхание заставляет Найла тревожиться ещё сильнее. — В чем причина всего этого? — спрашивает Найл напористо, давя на остатки самообладания Луи. — В Гарри. Причина всегда в чертовом Гарри, — раздраженно выплевывает он, отлепливая ладони от лица. Необоснованная злость обволакивает его высокий и звонкий голос. — Это всё он, Найлер. — Ага, хорошо, — произносит Найл, цепляясь за каждую эмоцию на лице Луи, чтобы протянуть нить разговора дальше. — Что сделал Гарри? Что сделал ты? Не молчи, объясни, Томмо. — Родители бросили нас после того, как отчим задолбался терпеть мои закидоны. Гарри, вроде как, защищал меня от его злобных выпадов, а чуть позже они просто уехали, не сказав куда. Вообще ничего не сказав. Они вернулись, и мать решила, что будет здорово объявиться в моей жизни и сказать, что ей жаль. Как будто бы я так просто поверил бы ей. Я говорил с ней недавно, и это было неловко, так же, как и наши отношения с ней в целом. После встречи с ними я сказал Гарри, что никогда не смогу принять её, что она заслуживает такого отношения к себе. Но вместо того, чтобы поддержать меня, он строил системы заговора с моей добродетельной мамашей. Почему он всегда действует против меня? Он должен быть на моей стороне. — Ты не думаешь, что он желает тебе счастья? — спрашивает Найл, и в глазах Луи загорается что-то новое и непонятное ему самому. — Ты правда даже на секундочку не задумывался о том, почему он решил пойти против твоего решения? Томмо, я не думал, что ты настолько дурак. — Не могло быть никакого счастья с той, кто перестала вести себя, как мать. Это всё бред собачий. Голос Луи звучит неуверенно и почти сломленно. Он хватется за каждое слово, чтобы не потерять нить своей мнимой правоты, которую придумал он сам. Он считал, что все его выводы не могут быть разрушены обыкновенной логикой. — Гарри было одиноко весь этот год, пока его отец строил отношения с твоей матерью в другом городе, — объясняет Найл, а Луи кажется, что его мозг горит от потока томившихся взаперти мыслей. — Он с трудом смирился с тем, что его отец предпочел покойной Энн Стайлс красивую самодостаточную Джоанну Томлинсон. Но он справился с этой проблемой. Потом, как я понял, следующей проблемой стал ты. И после трудного пути сближения, я уверен, он понял, что всё в этой жизни можно исправить и даже улучшить. Эту семью можно было бы поставить на ноги, если бы ты позволил этому случиться и научился прощать. — Я не понимаю, — говорит Луи, хотя он прекрасно всё понимал. Он думал о Гарри, который сейчас мог бы быть где угодно и с кем угодно. Он понятия не имел, как чувствует себя Стайлс, но единственное, чего ему хотелось — слышать глубокий поучающий голос. Людям вроде Луи, импульсивным и несдержанным, пустившимся во все тяжкие, нужны люди вроде Гарри, умные и сосредоточенные, которые знают, что будет лучше для них и что будет лучше для всех. — Я люблю его, — слова соскальзывают с языка, и глаза Луи расширяются от ударившего в голову осознания, словно эту истину он понял только сейчас. Он любит Гарри. Просто любит и всё. — Конечно, — Найл не может подавить улыбку, видя, как в парне напротив просыпается то, до чего он пытался докопаться — здравый смысл. — Я думаю, ты знаешь, что делать. Здесь я тебе не советчик. А Луи снова и снова повторял про себя маленькую фразу из трех слов: «Я люблю его». Со всеми его мелочами, достоинствами и недостатками, с каждой особенностью и сказанным словом Луи любит его, как, казалось бы, любить невозможно. И теперь это история не двух сводных братьев, которые не могут терпеть друг друга. Это история не о братьях, ищущих друг в друге поддержку. Это история о людях, которые ни при каких обстоятельствах не могут потерять друг друга, потому что это значило бы потерю всего на свете. Только вот достаточно ли для Гарри того, что Луи любит, когда Томлинсон — самое сосредоточение всего, от чего Стайлс хотел бы отгородиться? Луи совершенно случайно бросает телефон в стену. Совершенно случайно Луи сползает по этой стене и сворачивается в клубок на полу, дрожа от холода и злости на самого себя, на свои слабости и пороки. Зачем скрывать слезы, когда в комнате пусто, а они с болезненным напором выходят наружу, смывая все, кроме навязчивых мыслей о Гарри Стайлсе. Эти две недели Луи бездействовал, что он привык делать, когда ситуация выходит из-под контроля. Он, склонив голову к полу, просит у Найла телефон, будто бы в этом было что-то постыдное, а тот с сияющей улыбкой на лице хлопает друга по плечу и прячется в ванной. Пальцы Луи вовсе не дрожат, когда он набирает заученный наизусть номер, и он не прочищает три раза горло, прежде чем приложить трубку к уху. Ему отвечает сухой родной голос. Возможно, Гарри только проснулся, а, может быть, как и Луи, он плохо спал эти две недели, думая о том, как, чёрт побери, они могли дойти до этого. — Привет, Хазз, — Луи чувствует, как начинают болеть его щеки от растянувшейся широкой улыбки, а глаза пощипывают от накативших слез. Он слышит, как Гарри долго и шумно дышит в трубку, и он впитывает в себя каждое дрожание его голоса. Он просто собирается пережить это. — Привет, Луи, — хрипло произносит Гарри, и все слова, которые Луи всё утро складывал в аккуратную стопочку в своей голове, почему-то тают. Томлинсон считал, что всех существующих слов будет не достаточно, чтобы выразить, насколько ему жаль, что всё случилось именно так, а не иначе. — Я дурак. — Слабо сказано. — Ты выслушаешь меня? — Ты скажешь, в чем была проблема? — спрашивает Гарри мягче, окутывая Луи пеленой нежности и любви, и Томлинсон в очередной раз удивляется влиянию, которое Гарри оказывает на него. Он становится покорным всякий раз, когда Гарри требует этого. — В моем чертовом эгоизме, скорее всего. И в том, что ты слишком хорош для меня. Да, скорее всего. — Хорош для тебя? Что за глупости? — А насчет моего эгоизма ты ничего не сказал, — Луи тихо хихикает и слышит фырканье по ту сторону телефонной связи. — Так что насчет второго пункта? — Я конченый человек, Гарри. Ты хотел вытащить меня из того дерьма, сделать мою жизнь лучше, но я не достоин этого, ясно? Когда-то и ты так сказал. Луи чувствует, как к его горлу подступает сухой комок, и он не может ни говорить, ни дышать. Гарри долго молчит, и сердце Луи готово сжаться в пылинку, потому что это чертовски больно — знать, что всё сказанное на самом деле правда, а Гарри всего лишь нужно это подтвердить. — Я бы встретился с тобой и поговорил о нашей проблеме с глазу на глаз, если для тебя это не сложно. Возвращайся домой, Луи, — говорит Гарри, и Луи больше не улавливает в нем той самой нежности. Теперь в нем мольба и холодная уверенность. — В нашей… в твоей квартире? — спрашивает Луи тихо и пальцами сжимает переносицу. Напряжение сдавливает его мышцы и каждую клеточку тела железной хваткой. — Да, я жду тебя. Гудки долго звучат в голове Луи, и он пытается убедить себя, что это вовсе не тревожный знак, что так происходит всегда. Скоро он снова увидит свой свет в лице Гарри, и всё встанет на свои места. — Найл, можешь выйти, — Луи возводит взгляд к потолку после того, как замечает пару любопытных голубых глаз, выглядывающих из-за едва приоткрытой двери. — Просто не хотел смущать тебя, — он откашливается, взъерошивая белокурые волосы. По пути к Гарри Луи решает, что если уж он собирается начать новую жизнь, отказавшись от старых привычек, нужно начать с самого простого. И почему-то самым простым оказывается не Гарри, а Лиам с Зейном. Лиам долго смотрит на него, замерев в дверном проходе и решает, стоит ли впускать этого человека в свою тихую обитель. В конечном итоге он молча, на свой страх и риск отходит от двери, предоставляя Луи проход. Зейн, который стоит у кухонной плиты, замирает в нерешительности, крепко сжав деревянную лопатку в руке, которую опутала сеть выпирающих вен. Он вопросительно смотрит на Лиама, который пустым взглядом вглядывается куда-то в район спины Луи. Комната погружается в неловкую тишину после того, как масло на сковородке перестает шипеть. Томлинсону кажется, что это чертовски плохая идея, когда испытывающие взгляды парней окружают его с обеих сторон. Он тот, кто когда-то разрушил их отношения без всяких сожалений, не обращая внимания на упреки Гарри по этому поводу. И своё присутствие в квартире Лиама Луи считает почти незаконным, таким неправильным и ненужным, что он даже готов попятиться к выходу, чтобы не видеть осуждения в карих глазах парней. — Я хотел обсудить с вами обоими эту ерунду, чтобы больше не возвращаться к прошлому. Если вы не против, конечно, — Луи удивляется своему мягкому голосу. Зейн смотрит на Лиама, ища в его глазах ответы, и тот слегка кивает, после обращая на Луи недоверчивый взгляд. Они садятся на диван в гостиной. Зейн ловко открывает бутылку пива и делает несколько небольших глотков, после протирая розоватые губы ладонью. Лиам нервно дергает одной ногой и пальцами стучит по собственным коленям, набивая непонятный ритм. — Я хотел попросить прощения. За все неудобства, которые предоставил вам… — Ты это называешь неудобствами? — спрашивает Лиам, удивленно вскинув брови. — Мне кажется, ты не до конца осознаешь масштабность последствий. — Тише, Лиам, — тихо произносит Зейн, и Лиам обращает на него взгляд, полный обиды. — Томлинсон, лично я не питаю к тебе какой-то неприязни или чего-либо вроде этого. Мы оба виноваты перед Лиамом. Лиам, нахмурившись, смотрит на свои пальцы. Луи знает, что у него внутри проносится буря сомнений и множества самых разных решений, из которых необходимо выбрать только единственное верное. И этот выбор, может быть, станет одним из решающих в его жизни. Луи сидит рядом с парнем, который однажды трахался с ним за деньги. Луи сидит рядом с парнем того парня, с которым он трахался за деньги. И эта ситуация не может быть ещё более неловкой. — Мы говорили об этом с Зейном, — вдруг произносит Лиам, и Луи вслушивается в каждое его слово, будто прямо сейчас, в этой комнате, пропахшейся сигаретным дымом и подгоревшим обедом, решается его судьба. — Мы установили некие условия нашего перемирия. И в эти условия входит полное исчезновение твоей персоны из нашей жизни. — То есть мне лучше больше не показываться вам на глаза, и тогда всё будет в шоколаде? — спрашивает Луи. — Нет, Луи, всё гораздо сложнее. Ты часть жизни нашего друга, мы принимаем Гарри, а ты идешь вместе с ним в комплекте, поэтому у нас просто нет выбора, — губы Лиама подрагивают и растягиваются в дружелюбной улыбке, отчего сердце Луи тает и он вздыхает с облегчением. Прямо сейчас в знак благодарности он готов сжать Лиама в объятиях, но возможные последствия слишком непредсказуемы. — Останешься на чай? — спрашивает Пейн и поднимается с дивана, чтобы оставить ласковый поцелуй на лбу Зейна и щелкнуть кнопку на электрическом чайнике. — Нет, — Луи сияет, как солнце, и это не остается незамеченным для Зейна, который тоже светлеет от тепла, разлившегося по его телу. — У меня есть ещё кое-какие дела. Когда Гарри подходит к окну, его охватывает странное и волнующее чувство дежавю. Та же старая колымага, припарковавшаяся у входа в дом. Тот же самый низкорослый парень с беспорядком на голове, откидывающий сигарету в сторону и закрывающий дверцу автомобиля ногой. Он бросает короткий взгляд в сторону окна Гарри, и тот замирает, хотя знает, что Луи не сможет увидеть ничего из-за закрывающих окно занавесок. Гарри ходит из стороны в сторону, прислушиваясь к шагам в подъезде. Слабость в его теле после множества бессонных ночей и легкий озноб мешают сосредоточиться на чем-то действительно важном, происходящем прямо сейчас. И когда Луи, как всегда без стука, входит в квартиру, Гарри охватывает свои плечи руками, поджимая губы, как будто боясь что-либо произнести. Он чувствует, как его глаза покрывает пелена влаги, и миниатюрная фигура Луи перед ним становится расплывчатой, но такой же знакомой. Те же волосы, та же джинсовка и наглая ухмылка. Только под глазами пролегает слабая синева, а пальцы Луи дергаются от непонятного волнения. Гарри думает, что он, возможно, волнуется чуточку сильнее, чем нужно. Стайлс так и не привык к изучающему взгляду Луи. И всякий раз, когда он долго ищет в его глазах что-то нужное ему, по коже кругами бегают мурашки. Его зрачки расширены до предела, перекрывая холодную голубизну родных глаз. Это болью отдается в сердце Гарри и он снова испытывает то самое разочарование, от которого он сегодня надеялся избавиться. Но Луи не оправдывает его ожиданий. — Ты даже поговорить со мной не можешь, не обдолбавшись. Какого черта ты вообще сел за машину? Ты - ублюдок, — почти шепотом произносит Гарри, а Луи стоит у двери, как вкопанный, словно не понимая, какого черта он забыл в этой квартире, которая почему-то кажется ему смутно знакомой. — Хазз? — спрашивает он и от удивления расширяет глаза. — Солнце… Ласковое прозвище ударяет Гарри в солнечное сплетение, и это больно. Он хотел бы слышать его, произнесённым голос Луи Томлинсона, а не наркотического дурмана. Он не несётся к Луи, а медленно подходит к нему, пока Томлинсон рассеянно переводит взгляд с него на самые разные предметы. — Зачем ты пришел? — спрашивает Гарри, вглядываясь в блестящие от разлившегося по телу Луи кайфа глаза. Гарри удивляется, как этот человек умудрился целым и невредимым добраться до дома и вообще вспомнить дорогу. — К тебе. Я пришел к тебе. Ладонь Гарри как будто автоматически оставляет след на щеке Луи, и тот пальцами касается краснеющей кожи, ошарашенно заглядывая в нефритовые океаны в глазах Гарри. — Почему? — выдавливает из себя он. — Потому что я хотел поговорить с тобой. — А ты даже думать, наверное, не в состоянии. Что за херня, Луи? Я думал, ты можешь держать себя в руках, ведь ты держал так долго, когда я был рядом. — Это должно было придать сил. И тебя не было рядом, — говорит он, но теперь блеск его глаз не связан с дурманом, а на ресницах собираются слезы. — Я не… я не могу по-другому, когда тебя нет рядом. — Ты пил у Найла? Луи коротко кивает, пальцами теребя край своей куртки. — Что ты хочешь этим доказать? Свою ничтожность? Отлично, я в ней убедился, — в глазах Гарри Луи видит неприязнь. Может быть, он преувеличивает, и на самом деле это простой укор, но сейчас ему хочется вмазать Гарри, что он и делает. Гарри хватается за нос, согнувшись пополам, и смотрит на Луи из-под опущенных ресниц, пока тонкая струйка крови стекает по его губам к подбородку. — Давай ещё. За всё, что я, по-твоему, сделал не так. За твою мать, за то, что приютил тебя и полюбил. Давай. Луи пытается вспомнить, в чем Гарри ошибся. Если бы Гарри бил Луи за каждый его неверный шаг, он бы, наверное, уже не стоял бы здесь. Но этот ангел, стоящий напротив, такой невинный, если не учитывать каждый соблазн, которому он, как самый доверчивый в мире человек, поддался. Если бы Луи хотел ударить Гарри ещё раз, то только из потребности бить, а не из-за того, что тот того заслуживает. Томлинсон закрывает лицо руками и шепчет что-то невнятное. Гарри не знает, что действует на него, но он не может не сжать Луи в своих объятиях, чтобы попытаться успокоить, как когда-то он обнимал его в опустевшем доме их родителей. Он не может не прижаться губами к пропахшихся сигаретным дымом волосам и не зажмуриться, чтобы не видеть его заплаканные глаза и мольбу о прощении. Всем своим видом Луи призывает любить себя, любить сильно и болезненно, чему Гарри не может сопротивляться, потому что он жаждет того же. — Прости меня, Хазз, солнце, прости меня, — Луи губами стирает кровь с его губ и после Гарри чувствует, как его собственные слезы мочат волосы Луи, когда тот вновь прижимается к нему так крепко, как только возможно, — За то, что бросил тебя в отеле, за удар. Прости, прости. — Луи, ты под кайфом… — Я знаю, о чем я говорю, — твердо отвечает он. Гарри достаточно чужого сердца, которое колотится о его грудь, чтобы внимать каждому слову Луи и простить ему всё. — Почему тебе так сложно прислушаться? Гарри щекой прижимается к мягкой макушке, и Луи глубоко вздыхает, успокаиваясь и пальчиками хватаясь за футболку Гарри, как за спасательный круг. Гарри ведет его в спальню, намереваясь забыть обо всем случившимся, как о страшном сне. Они ложатся рядом, как и раньше. Луи перекидывает ногу через ноги Гарри и обхватывает его талию, прижимая к себе, как и раньше. Стайлс пытается насладиться родными чертами лица, очерчивая их слегка дрожащими от переполняющей его любви пальцами. Луи прикрывает глаза и губами ищет знакомые губы, и Гарри поддается ему, мягко касаясь их, как будто от этого зависела их жизнь. Луи ладонями обхватывает его лицо губами, снова и снова сминая губы парня, а Гарри играет языком с маленьким колечком. Они целуются долго, восполняя упущенное за две прошедшие недели. Огромный груз упал с плеч Луи, и он снова чувствует себя под надежной защитой Гарри, а Гарри знает, что он кому-то нужен, что от него зависит чья-то жизнь.