Неравенство.

      Дни сменялись друг другом, принося осеннюю прохладу, дожди и тоску. Всё чаще из-за непогоды, Грелль отсиживался в конюшне. Жеребенок Бетти уже немного окреп и даже слегка полиняла шея – теперь он не был похож на коричневый пушистый мячик. Кличку жеребенку дали Улльдор – в честь англосаксонского бога охоты. Имя жеребцу придумал грум, что жил в деревне, где до сих пор, по его словам, живы сказки и придания об эльфах, героях и бог.       Сатклиффу нравилось наблюдать за жеребенком, гладить его мягкий, пушистый мех, чесать гриву. Малыш Улльдор был любознательным существом и очень активным, отчего играться с ним было забавно и даже весело, но, проходил дождь, и Грелль снова принимался за работу. Одним вечером, было это в последнюю неделю октября, Джек Хадсон сказал мальчику, что послезавтра им предстоит много работы, после чего им останется только подметать территорию поместья, а после Грелля заберут работать в дом, так как скоро у Мастера Уилла День Рождения и большая часть работы будет проходить в бальном зале. Сатклиффа это опечалило. Конечно, работать на улице было холодно, но здесь ему было хорошо – он мог сидеть в конюшне во время дождя, устроившись на мягком сене, мог болтать о лошадях с грумом Диком, что много о них рассказывал, мог играть с Улльдором, а главное, он почти не видел Батлера.       На следующий день после разговора, Хадсон, Сатклифф и Дик Мориссон отправились в лес, что, как и деревня, принадлежали Ти Спирсам. Лес не был особо густым или плодовитым – здесь почти не водились крупные животные – олени, медведи и волки давно были истреблены, остались только лисы, да кабаны. Единственные животные, что водились в лесу с избытком – мелкие хищники, птицы и кролики. Сэр Вилсон Ти Спирс не был любителем охоты, но его покойный отец – Седрик Ти Спирс увлекался охотой с конца августа или начала сентября, он охотился на кроликов, ради чего держал несколько охотничьих собак. Седрик Ти Спирс знал толк в породистых собаках, но его сын не питал никакой любви к этой старинной забаве, хоть многие влиятельные особы в Лондоне ежегодно съезжались на королевскую охоту.       После смерти отца, Вильсон Ти Спирс оставил себе парочку гончих, а остальных собак продал за солидную сумму. Правда, кролики, что наконец смогли восстановить свою армию после прекращения травли, стали настолько серьёзной угрозой для крестьянского хозяйства, что Ти Спирсу пришлось запретить крестьянам убивать лисиц. Впрочем, крестьяне, нередко пренебрегали этим правилам, но, их интерес распространялся больше на кроликов, чем на лисиц.       Обычно за состоянием леса следил егерь, что жил в самом лесу и имел исключительное право сечь любого, кто без разрешения охотился в лесах Ти Спирса, он же заготавливал дрова для поместья, а слуги увозили их на черном с белыми носками шайре по кличке «Силач». В одиночку егерь не мог заготовить достаточно дров, поэтому часто ему помогали Хадсон, что неплохо разбирался в деревьях и знал какое дерево можно рубить, а какое не стоит и грум, что управлял английским тяжеловозом. Грелля же взяли для того, чтобы он помогал закидывать в телегу рубленые деревья. Силы у мальчика было немного, но оставить одного его было нельзя, а потому мужчины взяли Сатклиффа с собой. - Что мальчик, - ехидно произнёс высокий егерь по имени Джон Фредсон, - сук-то поднимешь?       Егерь- высокий крепкий мужчина лет сорока с пышной темной бородой и карими глазами. Он был широкоплеч и силён, отчего Греллю сразу подумалось, что он выглядит, как медведь. Фредсон говорил звучным басом и имел странную привычку – потирать бороду огромными жилистыми руками со вздутыми синими венами. Одет он был в штаны из демитона, стертые сапоги и шерстяной жилет тёмно-коричневого цвета. Было видно, что Фредсон почти никогда не выбирался из лесу. Дик Моррисон – двадцативосьмилетний мужчина с каштановыми волосами и твёрдой походкой, казался Саклиффу высоким, но рядом с Джоном Фредсоном, грум выглядел несолидно. Мужчины крепко пожали друг другу руки, только старик Хадсон не пожелал этого делать, кивнув. Грелль заметил, что между садовником и егерем шла какая-то странная неприязнь, поэтому, отойдя к Дику, он поинтересовался: - Почему мистер Хадсон и мистер Фредсон так себя ведут. Они в ссоре? - О! Ещё в какой, - рассмеялся Дик, – тут столкновение похлеще, чем на рынке. Джон – он, ну, язычник, ну не то, что прям совсем. В Бога он верит, но считает, что правильно жить так, как жили раньше викинги, верит в Одина там, Тора, у него вон, смотри, даже на топоре узоры, как у язычников. А Хадсон – он, сам знаешь, католик и других правил не признает. Они раньше спорили, что прям жуть, но потом, вроде как, успокоились, но друг друга не любят. А уж как Фредсон его не любит! Он же – во, гора мышц, воин. И все попрекает старика тем, что тот слаб, оттого, что дух у него слабый.       Сатклифф кивнул. Он совершенно не разбирался во всех этих религиозных вопросах, да и сказать по чести, они его нисколько не волновали. Сам Грелль, как и многие люди, вынужденные кормить себя сами, к Богу относился с большой осторожностью. В Бога он верил, ведь откуда-то взялся весь мир, в котором он живёт, но дальше историй про сотворение мира не знал ничего, да и не считал, что нужно знать. Кто он такой? Он почти безграмотный мальчишка – спасибо матушке, что хоть читать и писать перед смертью научила, а так? Что ему Бог? Что ему законы и писания? Они слишком заумные для него, да и не о том, надо думать. К чему ему знать, что и как, если главная его потребностью всегда была попытка выжить.       Работа завертелась. Фредсон, схватив топор, валил дерево, а Дик и Хадсон рубили его на части, Грелль же закидывал получившиеся дрова в телегу. Работали долго и упрямо, хоть в лесу стоял холод за полчаса мужчины вспотели, как в летний день. Сатклифф старался быть полезным и даже, когда мужчины в очередной раз сели отдыхать, выпросил топор, но оказалось, что отрубить даже небольшой сук чрезвычайно сложно. Фредсон усмехался, глядя на то, как тонкие мальчишеские ручки держат крепкий топор, замахиваясь им, а Хадсон смотрел уверенно, как бы говоря «ну давай, мальчик, покажи этому безбожнику, что не он один тут силен». Подбадриваемый Диком, Грелль всё-таки одолел несколько веток, но жутко устал. Работа длилась до темна.       Вечером, когда солнце уже начало катиться за горизонт, а золотые лучи обжигали чернеющие силуэты деревьев, Хадсон и Дик заплатили егерю за работу (тот покупал все, что ему нужно в деревне), а сами, усадив мальчишку на бричку, пошли рядом. Шайр шёл медленно. Его огромные копыта, оставляющие следы размером с блюдце, сильно давили на землю, тяжело ступая. Порой колеса цеплялись за корни, и конь напрягал своё мускулистое тело, отчего постромки крепко натягивались, и казалось, вот-вот порвутся. Дик шёл справа от коня, держа руку на гужах, а Джек Хадсон держался слева, следя за тем, чтобы повозка не налетела на камень и не встряла в лесу. Дорога была неровная, сложная, но Силач, тяжело фыркая, отчего из его горячих ноздрей вырывался пар, упорно шёл вперед. Выйдя из лесу, мужчины не стали запрыгивать на бричку, да и Грелль, хоть весил немного, спрыгнул с дров, решив облегчить шайрскому молодцу ношу. - Поразительно, до чего он вынослив, - то и дело говорил Дик, похлопывая тянущего тяжёлую ношу коня. – Хороший конь, не иначе – лучший в Англии.       И всё же, даже на лучшем в Англии тяжеловозе, добраться до конюшни удалось лишь к девяти часам. Добравшись до своей кровати, Грелль устало рухнул на неё, укрывшись одеялом, его сморил сон.       Днём, как и было сказано Джеком Хадсоном, мальчику доверили подстригать коричневые стебли роз, после чего нужно было усыпать землю опилками. Снег здесь всегда запаздывал, и потому цветы приходилось укрывать от морозов. Сам старик, после вчерашней вылазки, чувствовал себя не очень хорошо – очень болела спина, поэтому поручил гнуть спину мальцу.       Сатклифф уверенно стриг коричневые стебли роз, зная, как правильно нужно остригать ветви, чтобы не навредить. Увлекшись, он не сразу заметил, что за ним наблюдают. Мальчик бормотал про себя названия роз, сосредоточившись на работе до такой степени, что чужой оклик напугал его. - Что ты* делаешь? – произнёс чей-то молодой голос. Грелль обернулся и замер с садовыми ножницами в руках. Перед ним стоял Мастер Уилл, скрестивший руки на груди и смотревший на него с явным неодобрением. Аристократ был одет в теплый камзол синего цвета, что достигал ему до колен, а его тонкие мальчишеские ноги с острыми коленками скрывала тёмно-синяя ткань брюк. На темноволосой голове мальчика красовался белый парик, подвязанный голубой лентой. - Подстригаю стебли, сэр, - с дрожью в голосе произнёс Грелль. - Зачем? – допытывался Ти Спирс. – Ты их портишь. - Сэр… мистер Хадсон сказал, что, если не подстричь их, они погибнут. - Ты стрижешь их слишком коротко! – продолжал возмущаться дворянин. - Простите, сэр… но я отстригаю только коричневые стебли, можете посмотреть сами. Если их не обстричь, цветы не вырастут… Ти Спирс подошёл к клумбам, нахмурившись. Он внимательно осмотрел цветы, после чего, немного сбавив тон, сообщил. - Они все сильно стали коричневыми. Почему? - Потому что сейчас осень, сэр. Летом они вырастут очень быстро и будут такой же высоты, как и прежде. Мистер Хадсон сказал именно так, сэр.       Уильям Ти Спирс с недоверием покосился на ножницы в руках Грелля, но промолчал. Кажется, он доверял словам старого садовника. Впрочем, Джек Хадсон проработал в этом саду очень долгое время. - Эти розы очень любит Леди Корнелия, - наконец произнёс аристократ. Грелль удивился. Ему показалось странным, что Мастер Уилл называет свою мать по имени, но ничего не сказал на этот счёт. - Я понял, сэр, - очень вежливо произнёс мальчик, – но Вам не о чём беспокоиться. Сейчас я достригу эти розы и укрою землю опилками, чтобы они не замерзли, а сами стебли будут накрыты рогожей, пока не выпадет снег. Ти Спирс промолчал, но не ушёл. Он встал недалеко от Грелля и молча наблюдал за его работой, отчего Сатклиффу стало не по себе. - Ты уверен, что их нужно так коротко стричь? – вновь поинтересовался Ти Спирс, что немного начало раздражать. - Да, сэр. Розы очень чувствительные растения, они много и часто болеют, поэтому их необходимо так остригать. Аристократ кивнул. Было видно, что он хотел сказать что-то ещё, но чувствовал, что не обладает должными знаниями в вопросе садоводства. - Сэр, - не выдержал Грелль, - я Вам обещаю, эти цветы будут благоухать, как и раньше - весной и летом. Леди Корнелия сможет увидеть свои любимые цветы. - Её любимые цветы – голландские тюльпаны и французские розовые розы. - Я понял, сэр. Грелль склонил голову, невольно улыбнувшись. Ти Спирс нахмурился и вновь приняв грозный вид, поинтересовался. - Я сказал что-то весёлое? - Нет, сэр! – испуганно воскликнул мальчишка. – Я просто… простите, мне… - Да? – аристократ попытался поднять бровь как отец. - Это замечательно… то есть, Вы знаете, что любит ва… Леди Ти Спирс и Вы стараетесь радовать её. Это… это прекрасно. - Глупости, - фыркнул Ти Спирс, - каждый сын знает, что нравится его матери. - Не каждый… - тихо произнёс Грелль, думая о том, может ли он отвернуться и преступить к работе. Ти Спирс выглядел озадаченным. Видя, что дворянин хочет что-то спросить, но либо считает неуместным, либо не может правильно сформулировать вопрос, Сатклифф произнёс. - Простите, сэр… меня так поразило это, потому что моя мать умерла, когда мне было пять и я мало что знал о ней. Брови Ти Спирса приподнялись и лицо словно просветлело, он явно понял, почему Сатклифф улыбнулся. Уильям не стал говорить слова, вроде «мне жаль», ведь это была бы ложь, а Грелль не любил ложь, как, впрочем, и все дети. - Почему она умерла? – наконец поинтересовался графский сын. - Сбила карета зимой. Знаете… в городах это случается часто. Мы шли с ней рядом и… кучер не успел остановить коня. Мама спасла меня, отшвырнув в сторону, но сама попала под копыта.       Грелль закусил губу. Ему до сих пор было больно вспоминать об этом. Кроме его любимой матери у него совершенно никого не было. - Виновного наказали? – строго спросил Уильям. Было видно, что мальчик старается быть поласковее с Греллем, но у него это плохо выходило. - Нет, не думаю, - после длительной паузы произнёс Сатклифф. - Это возмутительно! – горячо воскликнул аристократ. – Этот человек, пусть и случайно, но совершил убийство. Если его не наказать, то он сделает это снова, но уже может осознанно. - Я не думаю, так… Уильям удивленно посмотрел на Грелля. - Почему? - Видите ли… возница, что сбил моя маму… он вёз Леди и… было скользко... - слуга замолчал. - Отвратительно, - заключил Уилл. – Вы знаете, что это была за Леди? - Я не знаю точно, я видел герб… - Какой герб? Что на нём было?       Сатклифф отчаянно начал кусать губы, стараясь не заплакать. Он не хотел отвечать на этот вопрос, но чувствовал, что если не ответит сам, то такой настойчивый человек, как Мастер Уильям обязательно узнает и ему не хотелось, чтобы кто-то ворошил эту историю. Ведь это была его история, история смерти его матери. - Красный грифон на скале.       Ти Спирс потрясённо уставился на Грелля, что опустил голову, не в силах сдерживать слезы. Наступило тяжелое молчание. Красный Грифон на скале – мало, кто не знал эту историю. Маркиз Сатклифф. Такой странный герб имели только Сатклиффы – наследные уэльские аристократы. Во время войны роз*, Сатклиффы, чья фамилия раньше звучала как Саткраг и переводилась с местного наречия «как скала», внесли значительный вклад в победу алой розы, вооружив на свои деньги армию из валлийцев. После войны, король Генрих VII увеличил владения Саткрагов и приблизил их ко двору. Со временем, Саткраги покинули Уэльс, обосновались в Англии. В честь этого, слово «краг» на валлийском, было заменено английским «клиф», а «сат» было оставлено для благозвучности, а также для того, чтобы новое поколение Сатклиффов помнили, что в первую очередь, в них течёт кровь алого дракона*. Также в память о своих предках, на гербе Сатклиффы оставили скалы, что всегда ассоциировались с их фамилией, заменив при этом кабана на грифона.       Сатклиффы были необычными аристократами, опасными и даже безумными. Несколько поколений подряд их имена не сходили с уст дворян, что с осуждением рассказывали о той или иной выходке представителя этого семейства. Многие считали, что порочный грифон* как нельзя лучше отражает всю натуру Сатклиффов, а потому дворяне, сплетники и те, что были вынуждены их слушать, знали о том, что именно изображено на гербе сего рода.       Молчание затягивалось. Грелль не поднимал головы, а Ти Спирс, ярый борец за справедливость, ощутил растерянность и злость. Он не верил в подобные совпадение, только не тогда, когда дело касалось Сатклиффов. О распутстве маркизов говорили часто, но почти никогда не было доказательств этого распутства. Поговаривали, что Сатклиффы никогда не позволяли рождаться своим детям, что были зачаты не от брака. Уилл никогда не верил в это, но сейчас, ему показалось, что это могло быть правдой. - В любом случае, - заговорил Грелль, сумев совладать с собой, - я плохо помню мою матушку. Но я очень благодарен ей. Она многому научила меня, и я надеюсь, что теперь она не страдает. Последняя фраза была сказана настолько искренне, что Ти Спирс почувствовал, как у него сжалось сердце. - Я уверен в этом… Эм… - Грелль, сэр, - сообразив, что аристократ пытался вспомнить его имя, сообщил мальчик. - Да, Грелль. Я уверен. – Дворянин замолчал, но после заговорил. – Довольно необычное имя. - Да. Матушка думала, что родится девочка, хотела назвать её Гретой, но родился я.       Ти Спирс кивнул. Ему казался странным выбор такого имени для мальчика, но, «Грелль» звучало на удивление приятно, даже красиво. Ти Спирс привык гордится своим именем, ведь его назвали в честь прадедушки, что стал первым графом, поэтому умел находить красоту в других именах. Ведь все люди названы в честь чего-то.       Возможно, их разговор бы ещё продолжался, а может быть остановился на том же месте, но Мастера Уилла позвала гувернантка, и мальчик, кивнув Греллю, отправился домой. Разговор с Ти Спирсом взволновал Сатклиффа – он затронул старые раны, о которых тот так не любил вспоминать. Матушка… какой же замечательной женщиной она была. Какой матерью. Мальчик прикрыл глаза и в голове его закружился листопад воспоминаний – худое лицо матери с голубыми, чистыми, как небо, глазами, маленькие ручки, что так ласково прижимали его к груди, приятный, но чуть хрипловатый голос. Конечно, она не была ангелом, если бы он захотел, то мог бы вспомнить и крики, когда мисс Вудс (все так её называли), иногда пила, он мог вспомнить её горькие слёзы и всхлипы, моменты жестокости, но он не хотел вспоминать этого. Для Грелля Сатклиффа его мать навсегда осталась островком любви и заботы, ведь в действительности, она редко пила эль и ругалась на него – только, когда всё было совсем худо. Но он отёрся от этих воспоминаний, сохранив только то, как звучал её ласковый голос, когда она рассказывала ему сказки и пела колыбельные песни.       Мальчик не знал, сколько простоял так на месте, мысли его были далеко в прошлом, но появление Батлера, отругавшего его за безделье, вернуло Грелля в настоящее. Блэк снова был зол, кажется, теперь это было его естественное состояние. Мужчина отругал слугу за то, что тот ленится, ясно считая, что мечтания сделают всю работу за него. Сатклифф молчал, опустив голову.       Накричав на мальчика, батлер вернулся в поместье. Его раздражала детская мечтательность Грелля, его слабость и лень. Мужчине казалось, что маркизский щенок не способен к работе и только и может, что отлынивать и мечтать. Впрочем, скоро мальчишке снова придётся работать в поместье и уж он, Джеймс Блэк, спуску не даст. Возможно, дворецкий понимал, что его придирки чрезмерны и необоснованные, но ему всё казалось, что голубая кровь портила мальчишку. Блэк не хотел, чтобы кто-то из персонала ленился и прохлаждался, но в глубине души он знал, что злость, что распаляется в нем – желание отомстить маленькому виконту и трем купеческим свиньям за все издевательства, что он испытал. Аристократы. В его глазах их отпрыски были не больше чем нахлебники и трутни, на которых работают живые люди, не получая за это благодарности. Всё детство Блэк тяжело работал и ненависть к безделью была привита ему настолько, что составляла часть его натуры. А Грелль, по его мнению, только и делал, что пытался ленится, кроме того, он ещё и пытался воровать. Именно воровать! И пусть это предложил сын кухарки, о неспокойной натуре Колина батлеру было известно давно, но ведь Сатклифф мог отказаться. И это маленькое воровство… Нет, такое простить Блэк тоже не мог, такова уж была его натура.       Вернувшись к работе, Сатклифф постарался перестать думать о матери, выкинув из головы всё лишнее. Он не думал о придирках дворецкого, о странном разговоре с Ти Спирсом, только о том, что нужно успеть до темноты.       Ти Спирс же, вернулся в поместье с гувернанткой – Марией Буа, но мысли его продолжали возвращаться к диалогу с мальчишкой-слугой. Его поразили слова Грелля, но ещё больше поразило осознание того, что Сатклиффам действительно был не нужен этот мальчик, по крайней мере живым. Уильям, как наследный дворянин, не хотел верить в то, что мать и сына пытались убить намеренно, в конце концов, зимой возницы давят немало людей, но тот страх в глазах рыжеволосого мальчика, когда отец упомянул о Маркизе… нет, это была очень темная история и какая-то часть Ти Спирса не хотела её знать, но другая, что никогда не могла мириться с несправедливостью, трепетала от негодования.       Уильяму вдруг сделалось очень обидно. Конечно, не всем достаются деньги и положение в обществе, но мать… нет, маленький граф слишком любил свою матушку, чтобы представить жизнь без неё. Конечно, люди умирают, но как страшно остаться совершенно одному в столь юном возрасте.       Ти Спирс и раньше знал, что такое бывает, но его знания никогда не имели реального подтверждения и были аморфными. Это были те знания, которые человек получает из вне, знания – идея, бесформенная дымка. Но теперь эта дымка обрела чёткие контуры и превратилась в рыжеволосого мальчика-слугу, что пытался скрыть свои слёзы. И теперь, наполненный осознанием жизни, Уильям, что был довольно чувствительным ребенком переживал. Ему хотелось помочь Греллю, но не потому, что ему было какое-то дело до Сатклиффа, а потому, что ему было жаль его. Конечно, это бы не вернуло его мать, но, разве должен он молчать, зная, что пришлось пережить этому человеку?