Неравенство.

      Из-за близости осеннего сезона балов, что проводили каждые уважающие себя дворяне, а Ти Спирсы уважали себя ничуть не меньше, чем любые другие представители знати, в поместье наступили тяжелые деньки. Гости к Ти Спирса приезжали не часто – все же поместье было далеко от Лондона, но приехав, останавливались на пару дней. Чаще всего это были графы, маркизы, виконты, порой и более высокопоставленные особы, но все они были связаны с Лордом Ти Спирсом, а точнее с его службой.       Большую часть осени Лорд Ти Спирс проводил в разъездах по портам, проверяя грузы и корабли, зимой оставался дома, а в середины весны и почти до самого конца лета проводил на континенте, а посему застать дворянина в поместье было не так-то просто. Согласно списку Леди Корнелии, за неделю Ти Спирсов должны были посетить граф и графиня Бедфорды, Виконты Дорманы, бароны Нортвуды, граф Сасекс, барон Мидлхил, маркиз Олум, а также несколько крупных купцов, представители Ост-Индийской компании, председатель правления банка «Контененталь» и более мелкие сошки. Ти Спирсами было решено проводить два приёма – один для представителей знати, второй для представителей буржуазии. И если для приёма купцов Ти Спирсы не считали нужным проводить какие-либо пышные празднества, то для местных сливок общества, часть которых часто проводит время в столице, нужен был размах.       Лорд Вильсон составил совместно с Блэком список необходимых продуктов и покупок, а сам, позвав камердинера, углубился в деловые отчетности, так как хотел воспользовавшись случаем, переговорить со своими состоятельными друзьями о некоторых трудностях, связанных с их общей деятельностью. Батлер, получив точные распоряжения, а также необходимую сумму, приказал заложить крытый тарантас, использовавшийся специально для выезда за покупками, а также использовавшийся Леди Корнелией для весенних прогулок и поездке с сыном к родне, когда отец семейства находился за океаном.       Целые сутки дворецкого и экономки не было в поместье, но слуги, выдрессированные за годы строгостью мистера Блэка работали как прежде. Перед тем, как уехать в город, дворецкий раздал всем указания, определив Грелля в помощь Кларе – высокой, худой, темноволосой прачке. Мальчику было велено носить воду, менять её, развешивать белье – нужно было выстирать все простыни и наволочки, полотенца и другие постельные принадлежности, ведь многие гости могут остаться на ночь, а также помогать Эмилии разносить высохшие, поглаженные вещи по гостевым комнатам. Эмилия и Анна обязаны были подготовить гостевые комнаты, приведя их в соответствующий вид.       В который раз Сатклифф поразился труду, падавшего на плечи женщин и мужчин. Ему было тяжело таскать огромные мешки навоза для подкормки растений, чистить конюшни и носить вёдра воды, но не менее тяжелой оказалась работа прачки. Прачечная комната помещалась в старой части поместья у старого перестроенного камина, что вначале своей постройки грозил спалить дом плохой тягой. Это была небольшая продолговатая комната с маленькими окошками под потолком. У стены комнаты стояло несколько деревянных корыт с мыльной и чистой водой, а рядом плетенные корзинки с бельем. В прачечной работала Клара и две девочки тринадцати-четырнадцати лет, взятые по случаю приемов из деревни в качестве помощниц. Иногда, когда работы предстояло особенно много, Блэк нанимал деревенских подростков и взрослых для работ в поместье. Клара и девочки – худую, бледную, с длинными руками девочку-подростка звали Нэнси, а вторую – розовощекую, дородную и крепкую – Пэгги, стирали, полоскали и выжимали бельё, после чего развешивали его на улице.       Греллю было велено носить воду, но так как вода менялась не часто, Клара решила, что он мог бы и помочь им стирать. Девочки захихикали, но как-то странно. Худая Ненси хихикала как-то издевательски, а пухлощекая Пэгги задорно, подмигнув растерявшемуся мальчику. Сатклифф, изнывавший от скуки, согласился помочь Кларе и был неприятно удивлен температурой воды. Она оказалась невероятно холодной. Он внимательно посмотрел на руки девушек – те были красными и холодными, с натёртыми запястьями.       Грелль заметил, что и у Клары, которая, как ему казалась была красива, руки были совсем неаккуратными, а кожа на них казалась более старой и отталкивающей. Потом он подумал, что должно быть, из-за мыла и воды такие руки станут и у Ненси с Пегги, если те продолжат работать прачками. Было ужасно неприятно стирать в холодной воде и Сатклифф обрадовался, когда Клара попросила его поменять им воду, чтобы вытащить свои руки из того холодного корыта. - Почему бы не нагреть воду в камине? - Поинтересовался Сатклифф, закончив наполнять корыто. - Камин топят только зимой, уж очень он старый и сильно дымит, - ответила Клара. – Из-за него здесь нельзя сушить бельё – оно сразу пропитывается дымом и пачкается сажей. Да и расходы на прачечную не учтены, а потому его нечем топить.       Грелль кивнул. Ему казалось несправедливым, что Ти Спирсы не учитывают подобные расходы, но, после подумалось ему, наверняка, в лондонских домах дела обстоят ещё хуже, ведь у них под боком нет своего леса, как нет и деревни, что обеспечивает хозяйский стол.       Девушки вновь принялись за стирку, а Сатклиффу поручили развесить белье. Быстро справившись с этим заданием, юноша вернулся в прачечную, там пахло мылом и грязным бельем, человеческим потом. Прачки взмокли от труда, но, кажется, подобная работа была им столь привычна, что они напевали песни. Клара начала песню: - Подходите, красивые и трепетные девушки, В самом расцвете своей юности. Будьте осторожны, следите за своим садом, Не позволяйте никому украсть свой чабрец,* - Не позволяйте никому украсть свой чабрец, - подхватили девушки.       Грелль молчал, слушая их пение. Ему нравились песни, но иногда они нагоняли на него печаль. Конечно, бывали песни весёлые и пошлые, но отчего-то песни, которые пели женщины о любви и обмане задевали его сильнее, хоть он и не чувствовал никогда привязанности к кому-либо. Женщины пели печальные песни, красивыми или хриплыми голосами и было в этом пении что-то хватающее за душу. Клара допела песню и её повторила Пэгги, и Сатклиффа поразил её голос. Полнощекая, пышащая жизнью, с яркими глазами она пела особенно-проникновенно и чисто, а когда дошла до последнего куплета поглядывала на него и улыбалась. - Сын садовника, живший неподалеку, Преподнес мне три цветка: Гвоздику, василек и фиалку обыкновенную, И куст алых-алых роз, И куст алых-алых роз.       Грелль смущенно отвернулся, а Ненси хихикнула. Пегги же продолжала петь, улыбаясь ему. Кажется, он ей нравился и это смущало мальчика. Закончив петь про чабрец, Клара затянула песню – Увы, увы*, а девочки, видимо не знали её, поэтому слушали молча, стирая бельё. - Я была леди известная в свете Мой дом родной – холодная страна Я была леди – лучшая в том свете, Когда Лорд Дуглас полюбил меня. Сатклифф слышал все эти песни очень давно – многие девушки и женщины пели их за работой на улицах Англии, пели и более веселые, но, людям, привыкшим жить в бедности и нищете, привыкшим к лишениям нравились песни грустные, такие, чтобы выплакать свое горе и уж более не думать о нем. Стирка длилась долго, но иногда девушки отдыхали, потирая свои замерзшие руки, особенно Ненси, она начала чихать. - Прачки всегда ужасно болеют, - заметила Клара, - особенно осенью и зимой, когда вода очень холодная, но это ещё что. - О да, - согласно кивнула Пэгги, - у вас есть корыто, а я с маменькой на речку хожу стирать. Грелль с ужасом посмотрел на полнощекую девушку. Стирать зимой в реке! Какой кошмар. - Да, я тоже раньше так стирала, - согласилась Клара, - жуткое было время. Помню, однажды зимой было очень холодно, я потом неделю с жаром лежала. Девочки сочувственно закивали.       Сатклифф почувствовал себя не к месту. Обычно юноши и мальчики всегда работали отдельно от женщин и девочек и не знали всех тягот, что ложились на хрупкие плечи последних. Раньше Греллю казалось, что мужской труд куда сложнее, что быть мужчиной более тяжело, но смотря на этих девушек, ведь Пегги и Ненси были почти что брачного возраста и Клара, что несомненно, была ещё девушкой, ведь у неё нет мужа, да, смотря на них, слуга понимал, что мужчины недооценивают труд женщин. Это были странные мысли, но они тревожили его. Отчего-то Грелль знал, что обладает поистине тонкой натурой, тонкой и очень впечатлительной, а потому многие незаметные большинству людям вещи – могли привести его в сильное волнение.       Закончив помогать с водой – Грелль направился к Эмилии и решил поделиться своими наблюдениями. Выслушав мальчика, горничная прижала его к своей груди и нежно поцеловала в лоб. - О, милый мой, - прошептала она, обнимая его, - никогда, слышишь, никогда не забывай этих слов! Никогда, никогда. Помни, мальчик, как тяжело быть женщиной и не забывай о том, как сложно быть мужчиной. Горничная выпустила его из объятий и отвернулась, смахнув едва выступившие слёзы. - Ты будешь замечательным человеком, когда подрастёшь, Грелль, очень хорошим. Не злым. Не забывай о том, какие горести приносит судьба женщинам, не обижай их. Сатклифф растерянно кивнул. - Я Вас обидел? – поинтересовался он, видя, что Эмилия пытается успокоится. - Нет, что ты. Я – наоборот рада, что ты сказал это. Ты будешь честным мужчиной, Грелль, очень честным. Не таким, как другие.       Голос девушки дрогнул, и она, отвернувшись, принялась усердно убираться. Сатклифф молчал. Он понял, что она хотела сказать. Понял, что кому-то удалось украсть чабрец в её саду, о чём она горько сожалела. Грелль не мог винить её, но и винить другого человека тоже не мог. Он не знал, как должно думать и вести себя в таких делах. Старик Хадсон бы, несомненно, осудил бы девушку, освистал бы её и устроил жуткую проповедь, а конюх, весёлый малый, просто бы пожал плечами, он бы и сам, небось, сорвал чей-нибудь чабрец. Сам мальчик был слишком далек от всех этих отношений между женщинами и мужчинами, а потому просто не задумывался о том, что правильно, что нет. Одно он знал точно – нечистых женщин, если только они не вдовы, очень не любят. Он знал сколько горя пережила его матушка, а потому не мог винить других женщин в их грехах. Разве мужчины не менее виноваты?       Больше они к тому вопросу не возвращались. Успокоившись, Эмилия, сама стала напевать песенки, только более весёлые, видимо, она пыталась разбавить мрачную атмосферу. Грелль менял белье, натирал зеркала и лакированную мебель, Эмилия чистила канделябры, ковры и полы. Работа затянулась надолго, до самого вечера, а потому проверял её, уже прибывший Блэк. Дворецкий выглядел собранным и серьёзным, а усталость совсем не прибавляла ему благодушности, но к работе мальчика мужчина не цеплялся.       На следующий день Грелля, горничных, девочек, прачку и нескольких мужчин отправили работать в танцевальном зале, гостиной и столовой. Мужчины переносили и передвигали мебель, Грелль и девушки тщательно все вымывали. Только дочь кухарки избежала работы в зале, так как кухня всегда жила своей жизнью. Иногда мальчик задумывался, кто там теперь вместо Колина, наверное, какой-нибудь деревенский сорванец, а может быть теперь там работают только взрослые.       Сатклифф должен был вымывать с Эмилией и Анной полы в бальном зале, натирая их воском. Девочки и Клара мыли окна, а мужчины помогали вешать им выстиранные портьеры. Из «чердака», роль которого выполняла отдельная комната в старом поместье, достали картины, которые убирали из бального зала летом от палящего солнца, чтобы краска не трескалась и не облетала. Кроме того, нужно было натереть все канделябры, люстры, вычистить карнизы, протереть клавесин, поставить столы, накрыть их, достать запасные сервизы, где на кухне их приведут в порядок, заменить свечи, украсить залы осенними гирляндами, а сколько дел было в гостиной и, упаси боже, в столовой! Истинная мука!       Мальчик носил воду, натирал полы, чистил щетками колонны, выковыривал застывший воск из подсвечников, помогал мужчинам носить не слишком тяжелую мебель – стулья, картины и прочую мелочь, что обычно покоилась в отдельной комнате старого дома. Во всей этой кутерьме и суматохе, Грелль старался быть полезным, ведь над работающими то и дело возникал батлер. Блэк находился у себя в комнате и вёл строгий учет приготовлений к столу, рассчитывая количество блюд и персон, закусок, выбирая подходящую посуду. Подобные приёмы всегда были тяжелым испытанием для всего персонала поместья Ти Спирс. Вечером Блэк дотошно проверял работу слуг, сыпя ругательствами. - Клара! – возмущался батлер, - и так ты помыла окна! Переделать завтра немедленно! Чтобы ни одного развода, иначе не видать тебе иной работы, как полоскание белья. - Анна! – не меньше кричал он, - я приказал вам протереть панели! Чем Вы их протирали? - Тряпкой, сэр! – отвечала девушка. - Тряпка у Вас на голове, - рявкнул батлер, - завтра почистите щеткой. - Сатклифф! Объясните мне, чем Вы занимались всё это время? - Работал, сэр, - с легкой дрожью, ответил мальчик. - Чем? Языком! Лучше бы Вы его проглотили. Эти подсвечники никуда не годятся. Переделать! Грелль кивнул. Он понимал, что у него плохо получилось, но, они такие старые – все эти канделябры, что вековая грязь не вымывается из них. Он и так потратил два часа выскрёбывая воск ножом.       Дворецкий, неудовлетворенный работой, отпустил слуг спать. Утром все повторилось, но на этот раз уборка проходила в общем зале, кроме того, пришлось переделывать вчерашнюю работу. Девушки чистили мебель, Сатклиффу достался камин и к его великому ужасу, дворецкий решил, что камин следует прочистить, а самым худым и маленьким оказался именно Грелль. Выведя мальчика на улицу, двое рабочих – Томас и Джон поднялись с Сатклиффом на черепичную крышу и крепко обмотав верёвку вокруг его талии, закрепили её на одной из труб. Вручив слуге специальный ерш, предварительно заставив мальчика надеть непонятные лохмотья, мужчины медленно опускали его в трубу. В трубе было ужасно узко и нечем дышать. Грелль тер щеткой стены и пыль с остатками углей вздымалась вверх, забивая нос и рот. Мальчик жутко кашлял, его глаза покраснели и он задыхался. Сатклифф медленно дышал, пытаясь задерживать дыхание. Закончив чистить трубу, он вскарабкался наверх, вдохнув свежий, чистый воздух, закашляв. - Да парень, - хлопнул по спине мальчика Джон – высокий широкоплечий мужчина в теплой рубашке и длинном жилете одного цвета с штанами, - жив? Грелль кивнул. - Да уж. Ешь больше, а то так и быть тебе трубочистом. Скверное дело. - Очень, - согласился мальчик. - Да, - повторил Джон, - ты прям как мой дядюшка Линд – тот всю жизнь был, как селедка. Ей-богу, селёдка, его так все и называли. Тоже был трубочистом, только недавно умер.       Сатклифф не сомневался, что человек, постоянно дышавший пылью и углем – умер, ему и самому казалось, что он вот-вот задохнётся. Но мучения Грелля не закончились чисткой одного камина. Дворецкий, рассудив, что нет смысла нанимать в городе трубочиста, если есть Сатклифф, приказал ему почистить остальные шесть труб. К концу дня Грелль и сам превратился в уголь, весь обмазавшийся в саже и надышавшись пылью. Дышать было совсем тяжело и с непривычки мальчик много и часто кашлял.       Увидев Сатклиффа, батлер приказал тому выкупаться в мыльной воде в прачечной, в таком виде мальчишку нельзя было пускать в дом. Мальчик, опечаленный тем, что вместо того, чтобы отдохнуть, ему нужно лезть в ледяную воду, поплёлся в пустую прачечную. Обычно, слуги купались летом в реке, но чаще, конечно, они этого не делали, только умывались и мыли руки, но, если кому-то случалось сильно пачкаться, то вечером ему разрешалось выкупаться в грязной, после стирки белья, воде.       Грелль хотел быстро выкупаться, но сажа въелась в его яркие волосы, от чего мальчику пришлось повозиться, вымывая их. Матушке очень нравились его яркие рыжие локоны, но сам мальчик ненавидел их, ведь они были такого же цвета, как и у мужчины, что стал причиной его рождения. Сатклифф никогда не видел своего отца, но часто слышал перешептывания об их схожести и в такие моменты ему отчаянно хотелось выглядеть иначе. Лучше быть горбатым, хромым или болеть проказой, чем быть похожим на этого человека, порой думалось ему. Но, человек не властен над своим телом, а потому Грелль старался не думать о сходстве с отцом. Но волосы ему все равно было жаль, ведь матушка очень любила их, не важно по какой причине.       В последний день перед приемом, прислуга была расставлена по всему поместью. Большинство заканчивали приводить в порядок обеденный зал, в том числе и Сатклифф, ему доверили мытье шкафов и пола. Вечером батлер и экономка созвали всех слуг. - Завтра, как вы все помните, - начал дворецкий, - в поместье приедут высокопоставленные гости, поэтому ваши обязанности будут перераспределены. Девушки – Блэк строго посмотрел на Эмилию, Клару и Анну – вы прислуживаете в зале, миссис Леман расставит вас. Служанки закивали, а экономка смерила их крайне строгим взглядом. - Пегги, Ненси, Роберт, - назвал батлер троих деревенских ребятишек, нанятых на период приемов, - вы отправляетесь работать на кухню. Дети радостно затрясли головой. Мужчин распределить было сложнее, но Блэк выбрал несколько наиболее респектабельных для того, чтобы помогать кучерам. - Сатклифф, - произнёс Батлер, - а Вы поможете приглядывать за лошадьми. - Мистер Блэк, - обратилась к нему миссис Леман, - Вам не кажется, что Вы забыли про то, что в этом году с нами нет Колина. Мужчина поднял бровь, как бы говоря «и что дальше?». - А потому, некому прислуживать в зале. Вы ведь знаете, что этим занимался Колин. В зал нужен мальчик-лакей. - Я считаю, - с нажимом произнёс Батлер, - что мистер Сатклифф – наихудшая кандидатура на эту роль. - А я так не считаю, сэр, - язвительно произнесла леди. – Вы не хуже меня знаете, что такое лицо, как лакей, нам необходимо. - А вы забываете, мэм, - начал злиться Блэк, - что Колин был обучен поведению лакея, а мистер Сатклифф – оборванец с улицы и ему не откуда знать всех правил приличия. - Уж об этом, мистер, мы могли бы не беспокоиться, - задрала голову миссис Леман, - в отличие от Вас, я хорошо знакома с правилами приличия, а потому могла бы научить мальчика. Грелль съежился. Ему не нравился этот спор, ведущийся в его присутствии, особенно не нравилось то, что его голос не имел никакого веса. - Этот мальчишка ленив и бездарен! - С тем как Вы его загоняете, любой станет работать не на совесть. Вы совсем замучили моих девочек. Миссис Лемм была возмущена, но не судьбой своих подопечных, а тем, какую незначительную роль ей отводил дворецкий. Она была уязвлена, а потому готова бороться за любые права, хоть мальчишки Сатклиффа, хоть горничных, хоть кого. Этот человек не имеет права игнорировать и её власть. Она назначена сюда самой хозяйкой! - Ваши девочки - лентяйки! - Вы – бессердечный человек! – разъярилась экономка. – Да так лошади не пашут, как мои девочки под вашим руководством! - Хотел бы я, - разозлился в свою очередь дворецкий, - чтобы они работали так же безустанно, как Ваш язык. А уж если бы они так оттирали грязь, как Вы суете нос не в свои дела, то цены бы им не было. - Да как Вы смеете! – завопила старая Леди, - оскорблять меня, да ещё в присутствии слуг! Вы – тут она повернулась к Греллю, - идёте за мной. Я забираю Вас, мальчик. И сегодня Вы будете учиться манерам, а завтра утрете нос этому болвану! Экономка схватила мальчика за руку и потащила за собой, возмущенно бормоча о том, что самодовольный индюк ещё узнает, кто такая Миссис Леман.       Угроза старой женщины была исполнена. Весь день экономка учила его поклонам и ответам, заставляла элегантно и тихо ходить, подавать приборы, красиво кланяться, проговаривая на распев имена гостей. Грелль, обрадовавшейся было тому, что его не засунут в дымоход от камина, поначалу радостно разучивал все эти странные приветствия, но Миссис Леман оказалась ничуть не менее придирчивой, что Джеймс Блэк, а потому постепенно уроки этикета, как назвала их леди, стали самой настоящей пыткой. - Прямее! Держите спину прямее! - то и дело кричала миссис Леман. Грелль старался держать спину прямо, но, не привыкший ходить вытянувшись, да и вообще, часто горбясь, мальчик постоянно забывал про спину.       И все же к вечеру, они достигли определенных результатов. Сатклифф перестал горбиться и научился прилично кланяться, держа спину так, будто проглотил кол. Клара постирала и выгладила парадный костюм Колина, а Эмилия подшила его под размер Грелля. Парадным костюмом Колина была коричневая ливрея, состоящая из белой рубашки с длинными рукавами, коричневого тонкого жилета, недорогого, но хорошо пошитого, тонких кюлот той же материи, чулок, самой ливреи того же цвета и материала, расшитая зелеными нитями. Туфли сына кухарки были ему слишком большими, но мисс Леман, не намеренная отступать, велела мальчику надеть девичьи туфли с маленьким каблуком, одолженные у Алисы Одли. Девочка сначала не хотела отдавать свои туфли, но после, согласилась, решив, что теперь может издеваться над Сатклиффом. Она была до сих пор зла на него, но от чего именно она злилась, Алиса не знала. Ей казалось, что этот мальчик приносит несчастье, а потому была рада, когда его прогнали с кухни.       В день приёма все слуги встали чуть свет, принявшись за работу. До того, как наступит вечер и персонал, обслуживающий гостей переоденется в парадные вещи, следовало закончить все приготовления. В доме царила настоящая суматоха, разрешившаяся только к вечеру. Камердинер Ти Спирса – мистер Генри Райтханд, переодевшись в свой лучший костюм синего цвета со свободным покроем, вместе с грумом приветствовал гостей на входе, так как мистер Блэк был занят более важными делами. Грелль стоял у дверей и принимал верхнюю одежду, девушки стояли у входа в главный зал и должны были с удобствами разместить гостей. Кроме них, по дому шныряли Джон и Том, разгружавшие экипажи тех гостей, что пожелали остаться на ночь.       Сатклифф ужасно нервничал, стоя у дверей и вежливо прося позволить ему взять одежду у сэров и леди. Он заметил, что некоторые из гостей очень пристально смотрели ему в лицо, перед тем, как подать свои вещи, а некоторые, отойдя, даже шептались. Отчего-то мальчик был уверен, что они говорили именно о нём, а один раз, одна леди, не выдержала и довольно громко шептуна своему мужу: - Только посмотрите, как он похож! Это несомненно правда!       Грелль тяжело сносил подобные замечания, хоть и понимал, что они продиктованы любопытством дам и мужчин. Если бы они только понимали! Если бы только понимали каково ему.       Встретив всех гостей и повторив множество раз «мэм, мэм, можно Ваше пальто?» или «сэр, сэр, прошу Вас сюда!», Сатклифф был отправлен в зал, где Лорд Ти Спирс и Леди Корнелия торжественно открыли приём. Грелль ходил межу гостями с подносами и вопрошал у них, угодно ли сим благородным леди и джентльменам что-нибудь выпить. К своему ужасу и величайшей радости Миссис Леман, он заметил, что пользовался популярностью у гостей и благородные лица подзывали его к себе с большей охотой, чем остальных. Несчастный мальчик – жертва праздного любопытства! Маленький лакей вежливо кланялся гостям, правильно подавая бокалы, закуски, отвечая на самые разные вопросы. А одна дама, не придумав ничего лучше, велела провести её, как принцессу, отчего Сатклифф ощутил себя цирковой обезьянкой. Ти Спирсы не замечали своих слуг, разве только Леди Корнелия пару раз кинула любопытный взгляд на мальчика, желая убедиться, что тот справляется со своей ролью, да Мастер Уилл, что не ожидал увидеть маленького садовника среди подобранных для приема слуг. Грелль не был расстроен отсутствием внимания господ, даже был рад этому, но ещё большую радость ему бы принесло, не смотри на него так зло батлер. Взгляд Блэка, то и дело бросаемый в его сторону, не обещал ничего хорошего, и хоть Сатклифф не был виноват в том, что экономка решила затащить его на прием, дворецкий чертовски злился. Мальчик знал, что между этими двумя идёт не шуточная борьба, от которой то и дело, страдают остальные слуги. И все же миссис Леман нравилась ему больше, чем мистер Блэк. Примеру леди, решивший привлек внимание Сатклиффа, воспользовалась ещё одна, когда муж заартачился и отказался провожать жену наверх, желая переговорить с хозяином дома. Праздник продолжался – звучала музыка, шелестели пышные юбки и слышался шепот и смешки, пахло винами, закусками и дамским парфюмом, блестели броши и запонки.       Звучала музыка Джона Булла, радостно взлетали смычки музыкантов и гремел клавесин, резво стучали каблуки об начищенный пол, но на душе Грелля была тоска. Он никогда раньше не видел пышных приемов и не догадывался, как и чем живут все эти люди. Он видел вежливые улыбки на их лицах, слышал обрывки разговоров, слышал имена, что ничего не говорили ему, название городов, а быть может и стран, о которых он не имел ни малейшего понятия. Странный мир приоткрылся его взору, мир, в котором, несомненно, ему не было места. Но что же это за мир! И от чего эти мужчины и женщины так напряжены и как их танцы не похожи на народные пляски до упада, которые он видел раньше.       Леди часто уставали танцевать в своих больших и тяжелых платьях, затянутые в корсеты, они, едва дышали, обмахиваясь пушистыми веерами. Они блистали и улыбались, невинно или хищно, но какая бездна была между этими леди и Эмилией, Кларой или Анной. Грелль смотрел на них и чувствовал, что есть в этих женщинах что-то большее, чем деньги, но было ли это большее с ними от рождения или появилось из-за денег. Чем они занимаются? Разве же они могут бездельничать целыми днями! Нет, так ни один человек бы не смог. Чем же они занимаются и почему так строго ставят руку и ногу, танцуя с мужчинами. Все это было странно и нагоняло грусть на мальчика. Ему вспомнилась его мать, да разве она была бы хуже! Быть может именно поэтому, она родила его, своего сына. Быть может она тоже видела эти наряды и ту беспечность и желала быть частью этого мира? Разве же зазорно желать быть здесь?       Грелль не знал, что думать обо всем этом. Он ещё был мал и не думал о том сколько бы мог жить на те деньги, что ушли на один приём, мал, чтобы понять отличие этих женщин от других, слишком наивен, но слишком взросл, чтобы надеяться что-то изменить. Он печально думал о том, что никогда не бывать ему среди этих женщин, красивых женщин, не вызывать восхищение. Ему хотелось, чтобы его любили и кланялись ему, ужасно хотелось, но он не понимал почему. Ему казалось, что он мог бы блистать, но не блистал. Быть может его отчасти благородная кровь взбунтовалась в крохотном тельце, ах, если бы он мог!       Прием длился ещё несколько часов, пока, наконец, последние из гостей не разошлись по комнатам или не покинули поместье Ти Спирс, уезжая на своих экипажах обратно. Слуги устало плелись в свои комнаты далеко за полночь, без сил падая на кровати. Грелль тоже едва дойдя до комнаты, провалился в глубокий сон – странный сон про чудесную женщину в красном бархатном платье, что кружилась в вальсе с мужчиной в синем костюме на зависть всем и каждому, ловя восхищенные взоры, а где-то за столом сидела его матушка и приговаривала «Гретта».