Смерть
Natasha Blume — Black Sea
Лея приходила в себя постепенно, рывками. Принцессе казалось, будто она уже видела серые стены своей камеры сквозь слегка приоткрытые веки, вроде бы даже слышала шум в главном коридоре и чью-то отборную ругань, однако потом она снова проваливалась в пустоту, которая приносила физическое облегчение, но беспощадно терзала ее неокрепшее после нейростимулятора сознание. И во время пребывания в тьме своего сознания у принцессы перед глазами вспыхивали необъяснимо страшные вещи. Взрывы яркими всполохами застывали вокруг и не выпускали из огненного плена. Столбы кроваво-золотого, почти адского пламени обступили Лею справа, слева, спереди. Стены огня были словно проекцией узкой камеры, в которой она оказалась; отличие состояло лишь в том, что внутри новых вспышек принцесса видела картины. Разные. Непохожие друг на друга. Красивые. Пугающие. Вот она, совсем еще девочка, бежит навстречу Дорме, когда та возвращается из своего отпуска, в который тогда чуть ли не силой отправил ее Бейл. А вот Лея, сосредоточенно что-то конспектируя, готовится к экзамену к политологии. Но то были ее воспоминания, а кроме них девушка могла разглядеть то, чего она никогда не видела в своей жизни, но чему верила. И оттого становилось страшно. Органа видела смерть. Смерть такую, если бы она была живой: в лицах, полных боли и страданий. В криках, которые раздирали горло. В неестественно изогнутых неимоверной агонией телах. Все немыслимые сцены из чужих жизней рисовали скорбными красками поверх душащего огня портрет небытия. Лея, смотря в светлые глаза тихо плачущей Брехи, сама задыхалась от боли. Лея, глядя в темные омуты глаз кричащей одно слово Дорме, сама понимала, что умирает. Словно вновь оказавшись в теле семилетней малышки, Лея потянулась вперед к образу вопящей от отчаяния Дорме, но тут же отдернула руку, опалив огнем кончики пальцев. И потому Органа молилась о том, чтобы все ее видения были только дурным сном, ведь она прекрасно знала, что гибель леди Исис Лея бы не пережила. Она была уверена, что ее сердце бы разорвалось от отчаяния, если бы Дорме вдруг исчезла из этого мира, а потому, открыв глаза, Лея восприняла свои видения как самый дурной знак. Первое, что сделала Лея, — поднесла к глазам руку, пытаясь рассмотреть следы ожога, но ее кожа была белой и нетронутой, что позволило ей немного успокоиться и осознать, что она, наконец, вернулась в реальный мир из омута своего сознания. Сон, который вовсе и не походил на сон, оставил после себя навязчивые переживания за Дорме и привкус пепла на языке. Но кроме декораций, Лею настораживало и иное: смысл сна и те ощущения, которые раз за разом переживала принцесса, лишенная возможности очнуться, как будто не были выдуманными искаженным из-за наркотика мировосприятием. Даже огонь был слишком реален, жар его обжигал кожу, мешал дышать и, более того, даже думать. Но все же Лея отчетливо видела испуганное, искаженное болью лицо своей наставницы, и принцессе подумалось даже, что оно навсегда запомнится, останется в памяти и вновь будет являться ей в кошмарах. Девушка, все еще не оправившаяся после беспокойного сна, даже не сразу чувствовала, как по щекам стекают слезы. И с каких это пор она, принцесса Органа, стала настолько сентиментальной? Глупая маленькая девочка, пожурила она себя, злясь на собственное проявление слабости. Пора была уже привыкнуть — смерть на войне являлась делом обычным, даже сама Дорме так говорила, с сожалением, правда, глядя на то, как хоронили тела погибших пилотов. Но Лея не стала объяснять, что боится вовсе не самой гибели, а того, что она может оставить ее, принцессу Органу, в горьком одиночестве с невыносимым грузом воспоминаний и несбывшихся мечтаний. В конце концов, Лея ведь смогла смириться с потерей солдат во время сражений, она смогла смириться, да простит Сила, и с уходом королевы Брехи. И потому, как жуткая собственница, Лея не хотела терять единственного близкого человека. Бесспорно, был еще Бейл, подумала девушка, с трудом поднимаясь с койки и разминая затекшую шею. С отцом Лея, конечно, ладила и уважала его, как родителя, но все же он, занятый исполнением своего долга перед королевством после смерти своей супруги и законной королевы Альдераана, в какой-то момент стал отдаляться от Леи настолько, что и видеться они стали не чаще пары раз в неделю. И нельзя было потому отрицать, что между отцом и дочерью в какой-то момент отношения стали более холодными и теперь сводились, в основном, к деловым беседам, как между наставником и его протеже. Лея провела рукой по волосам, чувствуя, что прическа давно растрепалась и утратила всякий приемлемый вид: некоторые локоны, выбившиеся из качественной работы двух служанок, были непозволительно длинными, а на затылке они даже скатались в крепкие узелки. Неудивительно, ведь Лея наверняка она металась в искусственном сне, вызванном сывороткой. Девушка поднялась на ноги и вытянула вверх руки, закидывая голову назад — Слава Силе, хотя бы боль прошла, и теперь была возможность размять затекшие конечности. Принцесса вздохнула. Могла бы добраться до Вейдера — выстрелила бы в него, даже на секунду не задумываясь, однако пока она не подозревала, как покинуть камеру дл заключенных, а уж тем более не догадывалась о том, где теперь находился Лорд. Одно она знала точно — Главнокомандующий ушел задолго до пробуждения Леи. И с одной стороны, можно было бы радоваться, что больше не придется терпеть его компанию, но с другой это могло свидетельствовать о, пожалуй, самом неприятном исходе — информация о секретной базе могла уже оказаться него.***
— Мое имя Люк Скайуокер. Приятно с Вами познакомиться. — Люк мягко, но слегка застенчиво растянул губы в улыбке, со всей осторожностью пожимая хрупкую ладошку женщины. Никак не продолжая беседу, Дорме оставалась неподвижной, однако ее взгляд бегал вверх-вниз, жадно рассматривая фигуру Люка с ног до головы. Всего лишь на секунду, на одно короткое мгновение маска холодной и сдержанной леди Исис пала и уступила место привычно встревоженному выражению лица давно потерявшейся Падме. Сердце глухо, но быстро застучало, едва стоило мальчику коснуться ее руки. Сквозь тонкую перчатку она чувствовала тепло его кожи, длинные пальцы и физическую силу его рук, познавших трудную работу на татуинской ферме. Женщина позволила себе не отпускать ладонь Люка лишнюю секунду, что было, конечно же, непозволительно с точки зрения этикета, но чересчур необходимо. С другой стороны, вряд ли мальчик бы отметил ее замешательство — у него не было ни одной причины придавать значение странности ее рукопожатия, поэтому леди Исис пользовалась своим правом нарушать все правила. Дорме не душили слезы, нет — она их давно выплакала беззвучно, зажав рот рукой, сидя у пустой колыбельки Люка девятнадцать лет назад. Когда в густой ночной воздух поднялся корабль с Оби-Ваном и Люком, который должен был отвезти их обоих на Татуин к новой жизни, то Дорме незамедлительно оправилась в комнату детей, отныне принадлежавшей одной только Лее. Девочка рыдала, не успокаиваясь ни на секунду, тем самым вторила матери, как будто чувствуя незаполненную пустоту в ее сердце. Возможно, в том была виновата связь между близнецами, созвучие душ, соприкосновение судеб, неведомые никому, кроме самих детей. Однако в ту ночь женщина молилась беспрестанно: Дорме искренне просила Великую Силу о том, чтобы ее дочь никогда в жизни не испытал подобного. Разлука с собственным ребенком казалась страшнее любого наказания и даже не шла ни в какое сравнение со смертью — гибель женщина бы приняла с большей охотой. Но у Дорме все еще оставалась Лея, а вместе с ней — надежда, что когда-нибудь она встретит Люка. Ее маленького сына, о котором она долго мечтала, чье лицо представляла, гладя округлившийся живот. И вот сейчас перед ней стоял он, абсолютно чужой и такой родной, вместе с тем, человек с русыми волосами, что отливали в солнечном свете драгоценным золотом, с синими, как утреннее небо, глазами и светлой, по-детски наивной улыбкой. Ее сын. Сын Энакина Скайуокера. Женщина за то недолгое время, что могла смотреть на него, старалась запомнить каждую черточку лица, и с каждой секундой она все больше видела сходства с его отцом, что вызывало у нее восторг и неконтролируемую тревогу единовременно. — Взаимно, Люк. — Леди Исис улыбнулась уголком рта, однако ее лицо вновь приняло серьезное выражение уже в следующую секунду. Она повернула голову, услышав писк Арту. — Ах, вот ты куда запропастился. — Вы знаете Р2? — Да, — коротко отозвалась женщина. Краем глаза она заметила, как Люк отвел взгляд, очевидно, почувствовав неловкость оттого, что получил чересчур короткий ответ. Но что еще могла ему сказать леди Исис? Не станет ведь она объяснять, что дроид принадлежал ей еще с тех пор, когда она была королевой Амидалой. Женщина вытянула руку и коротко поманила пальцами Р2. — Ну, иди сюда. Радостная трель астромеханика пронеслась эхом по всей местности, и тот медленно пополз в сторону своей прежней хозяйки. Та стряхнула с него пыль ладошкой и даже почти улыбнулась, почувствовав облегчение оттого, что дроид был в безопасности, чем очень удивила Люка. Он приподнял брови — уж чего-чего, а такого он не ожидал от женщины, которая была явно не местной и выглядела... Ну, точно не как житель Дальних Рубежей. Практичный удобный костюм, легкий плащ, перчатки, высокие сапоги. И все такое дорогое, словно с Корусанта. И разве мог Люк себе представить, что в столице живут не только чопорные девицы и избалованные красивой жизнью дамы? — Скажи мне, Люк, что привело тебя сюда? — Голос Бена привлек внимание юноши, и тот, словно только сейчас вспомнив о цели своего пребывания в Джандландской пустоши, повернулся к мужчине, указав на Р2. Астромеханик чуть ли не возмущенно пискнул, но никто, кроме коротко улыбнувшейся Дорме, не обратил внимания на его недовольство. — Этот дроид. Похоже, он ищет старого хозяина. Я еще не видел такого преданного дроида. — И снова фраза Люка сопровождалась трелью Р2-Д2, на этот раз, правда, более бравадной. — Он говорит, его владелец — некий Оби-Ван Кеноби... Это не ваш родственник? Вы его знаете? Смесь явственного удивления и непонимания отразилась на лице мужчины. Он искоса смотрел на Люка, словно раздумывая над своим ответом и подбирая верные слова. Выражение его чувств в то мгновение, достаточно противоречивых, проявлялись в сведенных к переносице бровям, в поджатых с досадой губах и глазах, непременно грустных, подернутых такой особенной дымкой, какая появляется, когда человек ненароком вспомнит что-то давно забытое, но непременно важное. Бен молчал. На удивление долго молчал, чем уже начал пугать Люка. Тот посмотрел на Дорме, которая все так же продолжала вести себя безразлично и холодно. И хотя Дорме не проявляла никакой заинтересованности, возможно, именно она среди всех них готова была поторопить Бена сказать уже хоть что-то: ей не терпелось узнать, что сталось с ее дочерью, которая и отправила дроидов на пустынную планету. Только Лея могла отправить сообщение Оби-Вану, потому что, пожалуй, единственная из экипажа своего корабля знала о том, где укрывался от Империи Кеноби. Женщина исподлобья глянула на Бена, чуть прищурившись, и тот наконец-то кивнул, вновь обращаясь к Люку. — Оби-Ван Кеноби... Оби-Ван, — задумчиво повторил мужчина, погружаясь в воспоминания. Напряженно, необъяснимо осторожно, будто он боялся спугнуть окружающие его обрывочные образы. Люку, судя по его широко распахнутым глазам, было любопытно наблюдать за Беном. Неудивительно, решила леди Исис, — старик не замечал ни ветра, кружащего в диком вальсе пустынный песок, ни заинтересованного взгляда светловолосого парня, ни даже ее саму, смотрящую теперь поверх плеча мужчины, на горизонт. — Знаешь, я не слышал это имя очень давно. Очень давно. — Его знал дядя. Он говорит, он умер, — уверенно заявил Люк, доверяя словам Оуэна. Дорме и Бен переглянулись, и мужчина отрицательно покачал головой. — Это не так, — ответил Бен, а чуть поразмыслив, добавил с долей иронии: — Пока. — Вы уверены? — Голос юного Скайуокера прозвучал с необъяснимой радостью и даже воодушевлением. Вероятно, он искренне надеялся, что Оби-Ван ответит на его вопросы и развеет всякие сомнения, появившиеся вместе с прибытием Арту и Трипио. — Конечно, уверен. Это я. — Бен произнес фразу так, будто бы все было само собой разумеющимся. Люка же информация заставила безмолвно уставиться на старика и еще раз оглядеть его с головы до ног: Дорме могла поклясться, как надежда, горевшая в глазах молодого человека еще мгновение назад, теперь затухала, уступая место сомнению. Люк помотал головой, видимо, пытаясь понять, не врет ли ему человек. Оуэн же наверняка что-то говорил по поводу Бена, догадалась Дорме. Сумасшествие, отшельничество, тяжелая жизнь — Ларс мог выдумать что угодно в своем порыве оградить племянника от джедая. Но Р2-Д2 развеял неуверенность Скайуокера, беззаботно что-то пропиликав и явно подтверждая информацию. Люк кивнул, хотя оснований верить дроиду-астромеханику, который неизвестно что может сказать своим писком, вовсе не было. — Меня перестали называть Оби-Ваном еще задолго до того, как ты родился. — Значит, это Ваш дроид? — не обратив внимания на то, как безразлично хмыкнула Дорме, не сдержавшая мимолетного порыва усмехнуться, спросил Люк. — Я не помню, чтобы у меня был дроид, — признался Оби-Ван, почему-то хитро смотря на Р2. — Интересно... Пойдем-ка лучше в дом. Пустынников легко спугнуть, но они скоро вернутся. И их будет больше... Леди Исис, молча последовав за мужчинами и астромехаником, развернулась. Кого-то в их компании явно не хватало: кого-то ярко-золотистого и перманентно причитавшего. Люку, видимо, в голову пришла та же мысль, и он едва удержался от того, чтобы не хлопнуть себя по лбу. С тихим вздохом «Трипио» он пошел спасть неудачливого дипломата, а у Дорме вмиг сжалось сердце, когда она увидела сетовавшего на свою судьбу дроида-секретаря, лишенного механической руки, которую когда-то давно один ее знакомый мальчик заботливо прикреплял к телу.***
Дорме старалась не слушать то, о чем говорили Оби-Ван и Люк. Она занималась всем: смотрела в окно на пустынные пейзажи, молча сидела в стороне с гордо выпрямленной спиной, рассматривая носки своих сапог, изучала минималистский стиль жилища Оби-Вана, в общем, делала что угодно, лишь бы не слышать их. Получалось, конечно, из рук вон плохо, и обрывки фраз, которые несомненно терзали ее сердце, все же заставляли бросать короткие взгляды на Оби-Вана. Он так же поглядывал на Дорме, глазами словно спрашивая разрешения на то, чтобы говорить. В конце концов, они оба понимали, что при идеальном раскладе именно она должна была рассказать Люку о том, что его отец, Энакин Скайуокер, был лучшим пилотом, рыцарем-джедаем и, когда-то давно, добрым человеком и любящем мужем. Но Исис, всегда здраво смотревшая на вещи, понимала, что ничего хорошего из этой затеи не вышло бы — пока слишком рано рисковать и выкладывать на стол все карты; родство леди Исис и Люка Скайуокера пока было далеко не самым важным фактом, к тому же, могло послужить козырем в рукаве однажды. Женщина посмотрела на сына, так счастливо улыбающегося, и ее сердце быстро-быстро забилось. Она понимала, что образ отца, который теперь появился в сознании младшего Скайуокера был несколько некорректен, но рушить хрупкий мир, сложенный из надежд и грез, ей вовсе не хотелось. Как бы то ни было, и в памяти Дорме Энакин навсегда останется юным джедаем, самым, пожалуй, талантливым среди всех, с лазоревыми глазами и светлыми кудрями, обрамляющими красивое лицо. Очень похожим на Люка, подсказал внутренний голос, и Дорме оглядела сына. Она запомнила его иначе. Ярче всего было воспоминание о мальчике на ее руках, которого забирал Оби-Ван: маленький ребенок, глядящий на мать синими глазами. — Я так понимаю, ты тоже хороший пилот. — Фраза джедая прозвучала как самое настоящее утверждение, и Люк смущенно улыбнулся, хотя, впрочем, отрицать не стал. Само очарование, подумалось Дорме, и она сама не сумела сдержать улыбки. Она тихо усмехнулась так, что даже сама не услышала, и спрятала лицо в повязанном на голове тонком шарфе. Леди Исис задумалась о том, как бы Энакин отреагировал на комплимент и почти увидела, как он горделиво приподнимает голову и откидывает с лица упавший на глаза локон — точно так же отреагировала бы и ее дочь, которая в наследство от отца получила часть его спеси и самоуверенности. Люк казался другим, и женщине только оставалось гадать, сказались здесь ее гены или же воспитание кроткой Беру. Стал бы Люк таким же, воспитывай его Дорме вместе с Леей? Но тут же леди Исис едва помотала головой, отгоняя от себя наваждение — нельзя было и допускать таких мыслей, чтобы вновь не утонуть в бездне сожалений. Женщина подняла глаза и ахнула: она пропустила тот миг, когда Оби-Ван вручил Люку световой меч, и такой знакомый серебристый блеск в руках сына заставил ее вспомнить то, что так отчаянно Дорме пыталась забыть. Не стоило ей вообще сюда лететь, женщина поняла это, когда зашел разговор о смерти Энакина. Дарт Вейдер убил его, так выразился Оби-Ван и в некотором смысле был прав. Люку не обязательно было знать о том, что цепной пес Импертора — его отец. Во всяком случае, пока он точно не был готов к подобного рода информации, а потому Дорме была безмерно благодарна Оби-Вану за то, что он взял на себя разговор с ее сыном. Однако все же кое-что в этой идиллической картине Дорме смущало. Леди Исис одолело нехорошее предчувствие. Лея должна была лично поговорить с Оби-Ваном, а не отправлять без преувеличений беспомощных дроидов на планету песков в поисках Кеноби. Слава Силе, все закончилось более-менее благополучно, но чем думала принцесса? Раздосадованная, Дорме не могла поверить, что Лея смогла поступить настолько безответственно, и сердце подсказывало, что все пошло не так, как задумала Органа. Совсем не так. Исис убедилась в этом, увидев взволнованное лицо девушки на голограмме. «На мой корабль напали». Дорме ни секунды не сомневалась в том, кто это сделал, и женщине потребовалось все самообладание, чтобы не вскочить с места в следующую секунду и тут же не отправится следом за дочерью. Но теперь нужно было сопроводить Оби-Вана на Альдераан после того, конечно, как он уговорит Люка лететь с ними. Дорме второй раз за день улыбнулась — уж он-то уговорит.***
Люк предчувствовал это. Наверное, с самыми первыми лучами солнц день принес разочарование: сначала пропал Р2, потом он чудом пережил атаку пустынников, а затем... Новости от прекрасной незнакомки, которые перевернули его жизнь, казались песчинкой в Дюнном море. Песчинкой, что мимо его лица только что пронес горячий ветер, когда Люк стоял на коленях возле тел своих тети и дяди. Вернее того, что от них осталось. В воздухе пахло гарью, дым щипал глаза так сильно, что даже слезы наворачивались. Скайуокер убеждал себя в том, что щеки его мокрые от случайных слез, вызванных всего лишь раздражением от сухого ветра, а не от поглощающей душу боли. Он чувствовал себя бесконечно виноватым в их смерти, хотя понимал, что сделать ничего не смог бы, даже если бы остался рядом с родными. Кто он против имперских штурмовиков? Что может мальчик-фермер? Люк почувствовал тепло маленькой ладошки Дорме, ни с того, ни с сего проявившей знак внимания и сочувствия, у себя на плече, и что-то внутри него оборвалось. Он закрыл лицо руками и порывисто выдохнул. Один во всей Галактике — ни друзей, ни родных, ни дома. Теперь он, словно заплутавший в ночи путник, стал одиноким. И повзрослел в одночасье, когда у его опоры появилось новое имя. Люк Скайуокер. Отныне, он принадлежал сам себе и никому больше.