Бездна тьмы
NF – Face it
В камере было пусто и холодно, но все же не настолько сильно, как в душе юной принцессы. Внутри нее порвались какие-то некогда крепкие нити, заставляющие до этих пор жить. Смысла продолжать свое, отчего-то вдруг ставшее омерзительным, существование девушка не видела. Раньше, даже еще ровно час назад, на плаву принцессу удерживало четкое осознание того, что ей есть куда вернуться. Что есть дом, где ее ждут и, несомненно, любят. А теперь не было ничего, кроме въедавшейся в сердце пустоты и безграничной боли. Лея обхватила себя руками и наконец позволила слезам скатиться по бледным щекам. Она и не помнила, когда плакала в последний раз. Год назад, два? Кажется, когда ей было семнадцать, и то Лея рыдала скорее от счастья, чем от грусти и злобы. Сейчас все было по-другому, и чувства горечи и обиды давили на ее сердце. Девушка винила именно себя в смерти всех, кто ей был дорог. Весь народ Альдераана, небольшой, по сравнению, например, с Центром Империи, погиб. Что население небольшой, абсолютно ничтожной планеты для всей Галактики? Пылинка на гиперприводе заброшенного корабля — ничто. А в сердце Леи теперь огромная дыра. Ее словно прожгли крики, зовущие ее на помощь. Ее — принцессу без короны, без трона, без дома и семьи. Бейл умер вместе со своим народом. Умер быстро и, хотелось верить, что безболезненно. И это все, на что теперь могла надеяться Лея. Бейл должен был сегодня, всего лишь пару часов назад, отправиться в столицу, чтобы решить вопрос о поставке новых средств передвижения на Альдераан, но перенес свою поездку. С совета любимой дочки. Лея сказала, что в Имперском Центре сейчас неспокойно, и лететь туда — опрометчиво. Один день ничего не решит, говорила девушка, замечая теплую улыбку отца, которая едва расплывалась. Нечеткая голограмма слегка заметно дрожала, но Лея точно видела, что отец кивнул и тем самым обрек себя на смерть. По ее вине, твердила Лея, прижимая к глазам край испачкавшегося белого рукава. Дорме погибла. И это стало самым болезненным ударом. Пожалуй, только один человек, с которым принцесса Органа могла бы поделиться своей болью, теперь тоже стал призраком ее воспоминаний — нечеткой дымкой среди миллиона погибших душ, которые кровью выцарапали свои имена на сердце молодой принцессы. Дорме Исис занимала в нем, все же, почетное место. Мертвое почетное место. Теперь вместо теплых карих глаз и улыбки у девушки остался лишь выжженный почти ее руками образ. Образ самой героической и светлой женщины во всем гнилом, пропахшем горечью предательства мире. Принцесса порывисто выдохнула и попыталась проглотить колючий ком, застрявший у нее в горле. Она вполне могла удариться в слезы, истерически расхохотаться или как-то иначе выплеснуть наружу все накопившиеся внутри нее эмоции. Только чтобы перестать чувствовать эту леденящую тяжесть на душе. Но Лея просто неподвижно сидела на уступе-койке, вдыхая чуть кисловатый воздух. Ей и впрямь казалось, что она легко отравится им. Девушка коснулась ладонями шеи, и острые, обломанные, совершенно чужие ногти впились в нежную, почти прозрачную кожу. Все равно. Она уткнулась носом в колени, прижатые к груди, в надежде спрятать непрошеные слезы. Как же... Больно, глупо, холодно, нелепо, бесконечно. Мгновения растягивались, превращаясь в липкую патоку, заполняя каждый уголок ее узкой камеры. Очень-очень плохо понимая, что она делала, Лея встала на ноги подошла к двери. У порога стоял поднос с каким-то закрытым контейнером. Еда? Неслыханная щедрость. Органа отвернулась, даже не заглянув под крышку. А через секунду поднос ударился о стену и упал на пол с оглушающим звоном. Контейнеры с чем-то, вероятно, съедобным раскрылись, и субстанция цвета болотной травы вылилась на давно не чищенную поверхность, медленно растекаясь у самых ног принцессы. Органа удивленно вздрогнула, но не проронила ни слова. Отчего-то принцесса была уверена, что любой ее вздох был слышен тому, кто неустанно за ней наблюдал. Будь то рядовой штурмовик или сам Вейдер — значения не имело. Она просто молчала. В целях самосохранения, конечно. Пусть Лорд и его прихвостни подавятся своей гордостью, пусть умрут от ожидания действий. Ничего она не сделает.***
Джабба Хатт никогда не был существом честным. Алчным, жадным, хитрым, черствым, эгоцентричным, иногда милостивым, но честным – никогда. Да и как можно? За Хаттом закрепилось звание Короля Преступного Мира, а значит, ни о какой искренности и речи быть не могло. Зато, несмотря на всеобщее заблуждение, Джабба был отличным стратегом. Конечно, если дело касалось выгодных сделок. А в ином случае — какой ему прок? Когда Хатт увидел ту самую Амидалу, которая считалась погибшей вот уже без малого двадцать лет, то он понял, что такой шанс выпадает раз в жизни. Главное — не упустить. Возможно, кто-то из многочисленных обитателей дворца Хатта были удивлены, увидев своего хозяина, вернувшегося в замок. Его лицо — или морда — приобрело невыразимо слащавое выражение, которое граничило, пожалуй, с глубоким удовольствием. Он представлял всю ценность бывшего сенатора и прекрасно понимал, что заплатят ему немало. Причем, выкуп можно было бы потребовать и с повстанцев, и с имперцев. А двойная плата никому не помешает. Хатт лениво махнул рукой в сторону только что вошедшего мужчины в потрепанных доспехах, вероятно, оставшихся еще со времен Республики. Боба Фетт кивнул и подошел к толстому, дурно пахнущему существу. Он скрестил руки на груди и перенес вес на левую ногу, тем самым чуть наклоняясь в эту же сторону. За долгое время сотрудничества Джабба научился понимать жесты молчаливого Фетта, и на его языке подобная поза означала либо «Слушаю», либо «Ваше предложение меня не заинтересовало». Впрочем, независимо от мнения Бобы, Хатт все равно всегда говорил о своих планах. И в конечном счете заставлял охотника за головами выполнять его прихоти. За хорошую плату, естественно. — Великий Джабба говорит, что нашел для Вас работу. Ему нужна женщина, Падме Амидала Наберри, бывший член Галактического Сената. Вот сумма, — после размеренной, но громкой речи Хатта, протокольный дроид быстро, насколько это было возможно, ее перевел и протянул деку с указанным количеством кредитов. Боба хмыкнул и равнодушно кивнул. В конце концов, он почти всегда брался за дела, предложенные Джаббой. Они, как правило, были выгодными для обеих сторон. Но в последнее время в его жизни стало слишком много заказов, так или иначе связанных с Амидалой. И это притом, что сенатор уже девятнадцать лет как мертва. Однако все верили, что женщина жива. Кто-то даже говорил, что видел ее собственными глазами. Кто-то говорил, что в Галактике миллион похожих женщин. А кто-то был как Джабба – равнодушный и скуповатый. Ему нужны были лишь деньги, которые могут заплатить за Наберри. Или, вернее, за любую из того самого миллиона похожих. Главное, чтобы подмены не заметили. Когда Боба все так же молча удалился из полутемного зала, то Джабба Хатт подумал, что не мешало бы на вырученные с сенатора деньги прикупить новых ковров. И пару танцовщиц.***
Дорме Исис никогда в жизни не показывала, что она боится. Падме могла, конечно, сказать о своих страхах Энакину или Соле, и это считалось вполне нормальным, потому что в те далекие времена Амидала была, в первую очередь, женщиной. А Дорме Исис не могла показать своей слабости — Мать Альянса априори не может бояться. Но как только корабль с гордым названием «Тысячелетний Сокол» сел на платформу «Звезды Смерти», то сердце бывшего сенатора отчаянно и быстро заколотилось. Она отчего-то задыхалась. Возможно, дело было в том, что на этой станции, размер которой не уступал в величине какой-нибудь карликовой планете, среди миллиона коридоров и дверей, держат ее маленькую Лею. Дорме даже представить себе не могла, какой ужас испытывала ее дочь. И даже не старалась сделать это, потому что неспокойно бьющееся материнское сердце могло затмить своим жаром лед чистого разума, который был сейчас нужен, как никогда. Но была и другая причина. Лорд Вейдер, прежде звавшийся Энакином Скайуокером направлялся сюда. Именно в эту секунду, Исис это знала — чувствовала. Да, Дорме могла с уверенностью заявить, что тот мужчина, которого она так хорошо понимала когда-то, ни за что не пропустил бы возможности разобраться в деле, связанном с кораблем. К тому же, подобные «Соколу» судна вряд ли являлись чем-то обыденным на станции. Через мгновение Дорме сама в этом убедилась, заметив грузную фигуру, тяжело идущую к кораблю. Это был не человек. Вовсе нет — огромное черное пятно на фоне светлых тонов ангара. Дело было, скорее, не в цвете одеяния. Вся фигура Лорда Вейдера была окутана ореолом Тьмы. Глубокой, вязкой, тягучей, как смола. Она защищала Главнокомандующего от внешнего мира уже слишком много лет, а потому стала, скорее, всего лишь частью образа ситха. Секунды медленно растягивались, с глухим стуком отдавались болью в висках. Дорме неловко коснулась рукой шеи и криво улыбнулась, стоя возле иллюминатора. Но уже в следующее мгновение ухмылка пропала, не оставив и следа мрачной тени на идеальном лице. Что же, вся семья в сборе, пронеслось у нее в голове, когда женщина увидела подошедшего ближе к «Соколу» мужчину. Дыхание перехватило, но внешне она осталась невозмутимой. Однако сердце замерло. Болезненно сжалось, напоминая о себе после долгих лет ненавистного молчания. Исис перевела взгляд на шлем Лорда Вейдера, отдаленно напоминающий череп человека. Иссохший скелет с пустыми глазницами — безднами нескончаемой Тьмы, которые, несомненно, прятали янтарные глаза Вейдера. И Дорме почувствовала, что она злилась на Лорда Ситхов за слабость, за безволие. Это не его глаза, не его имя. Поддавшись влиянию Палпатина, Энакин — ее Эни — лишился жизни, отдав всего себя на растерзание Тьме. Вейдеру. Себя и свою душу, которая совсем давно живыми огоньками играла в голубых глазах. — Не хочу Вас тревожить, миледи, но времени у нас совсем мало. Советую поторопиться и спрятаться. Или Вы мечтаете увидеть разъяренного ситха? — ненавязчиво бросил Соло, стоящий у входа в кабину пилота. Женщина кивнула и поспешила к Люку и Оби-Вану, которые уже спрятались в потайном отсеке для контрабанды, однако... Дорме сейчас страстно желала встретиться с Вейдером. Лицом к лицу, чтобы сказать все, что думает. Но было слишком рано, слишком неправильно. Если она и решится показаться, то это случится гораздо позднее и явно не здесь. А когда-нибудь они все равно увидятся. И эта мысль Исис пугала точно так же, как и радовала.