***
Гомон голосов не смолкал ни на секунду — город живой, он дышит развратом и сигаретным дымом, по его жилам-дорогам несутся спорткары вперемешку с крепким алкоголем. Крупные капли дождя стекали по светлой коже. Влажная одежда неприятно липла к телу и висла под тяжестью влаги. В ботинках хлюпала вода, мокрая челка лезла в глаза. В «баре Убийц» было тепло и уютно. Теплый воздух впитал в себя шоколад и ваниль. Чонгук довольно втянул носом сладкий аромат, медленным шагом продвигаясь к барной стойке и растягивая удовольствие. Чон отбросил влажные волосы назад обеими ладонями, отжимая влагу. — Приветствую вас, — Леон почтительно склонил голову, приложив руку к груди. Чонгук сбросил рюкзак с плеча и швырнул его на пол. — И вам не хворать, — шмыгнув носом, ответил брюнет. Подцепив пальцами собачку, парень дернул застежку и расстегнул молнию своей толстовки. Под ней ничего не было — голый торс. — Я принесу сменную одежду, — ехидно сощурившись, сказал бармен и скрылся в проходе за своей стойкой. Чонгук громыхнул бляшкой своего тяжелого пояса и расстегнул пуговицу джинсов. Леон преспокойно стоял рядом, вытянув перед парнем руку, на которой висели полотенца, а рядом на стуле была сложена стопкой одежда. Альбинос краем глаза рассмотрел в отражении стекол татуировки, покрывающие крепкое подтянутое тело, а также многочисленные порезы на запястьях, прикрытые напульсниками и браслетами. Парень надел штаны и, держа в зубах воротник рубашки, подал бармену свои мокрые вещи. Леон исчез в двери подсобного помещения, а Чонгук накинул на себя рубашку и просушил полотенцем влажные волосы. Он задержался у камина, по очереди грея босые ступни и разглядывая оформление заведения. Альбинос вернулся на свое рабочее место. Чон лениво развернулся к нему и, соскребая облезающий черный лак с ногтей, подошел к стойке. Покопавшись в рюкзаке, парень бросил Леону красный плотный мешочек и шмыгнул снова носом: — Заваривай. Бармен кивнул, потянув за шнурок, и высыпал содержимое в высокий стакан. Наполнив сосуд кипятком, Леон придвинул его к гостю. Чонгук, не обращая внимания на температуру, залпом выпил содержимое стакана. Чон вытер тыльной стороной ладони кровь, капающую из носа, и поднял взгляд. Чернота его зрачков расползлась по всему глазному яблоку, оставив за собой только беспроглядную тьму. Леон обнажил зубы в полубезумной улыбке. — Вижу ты готов говорить, Чернокнижник.***
Удовольствие слушать, как бьются в ладонях сердца и хрустят под подошвой их черепа.
Его не приняли, как творца.
Чонгук зашуршал оберткой леденца, подходя к краю дороги. Юноша бросил фантик на асфальт и, не глядя на приближающиеся машины, зашагал на противоположную сторону улицы. Слыша недовольные выкрики и сигналы машин, Чон деловито поправил средним пальцем съехавшие на переносице темные очки и отправил в рот леденец. Парень натянул на голову капюшон толстовки, проходя мимо школы, и свернул за угол через один дом. В беспорядочном потоке людей Чонгук узнал своего знакомого, который стоял у стены, поглядывал по сторонам. Чон прошел мимо, на ходу пожав ему руку. При этом они даже не обмолвились ни словом. Чонгук плюхнулся на лавку в парке, положив рядом с собой рюкзак и скинув капюшон. Вытащив из рукава подложенную записку, он развернул бумажку, где были записаны имя, адрес и время. Чон сложил послание и сунул в сапог, после чего взглянул время на наручных часах. Сейчас только полдень. Чонгук облизнул конфету, держа палочку между пальцами, затем снова сунул леденец за щеку и поднялся на ноги, закидывая сумку на плечо. Под ногами неприятно заскрипели деревянные половицы, когда юноша поднимался на чердак по ветхой лестнице. Перила были выломаны, дверь едва держалась на петлях, однако замок с цепочкой были совсем новыми. Чонгук присел на корточки и вытащил две мелкие отмычки, которые были закреплены на одном из напульсников. Дожевав конфету, он вскрыл замок. Чон плотно закрыл за собой зверь и запер ее на защелку, чтобы никто не потревожил его. Сквозь пробоины в крыше просачивался свет вечернего солнца, и плотные облака пыли поднимались от каждого лишнего движения или вздоха. Чонгук натянул на нос маску-балаклаву и осмотрел помещение в поисках более удобного места. Распинав весь мусор, Чон сбросил на пол рюкзак и снял свою толстовку, оставаясь в черной борцовке с принтом любимой группы. Из сумки он вытащил все свои инструменты и приступил к подготовке. Чонгук разложил на полу трафареты, четко соединяя рисунок узор к узору, и растряс балончик с неприятно пахнущей смесью. Парень поморщился, распыляя светло-серое вещество на шаблон, и осторожно обступил пентаграмму, чтобы не смазать рисунок. Закончив с этим, он вытер руки и зажег пять свечей — по одной на каждый конец звезды. В небольших пиалах курился фемиам; солнце уже село за горизонт, и единственным источником освещения остались свечи. Чонгук снял высокие кеды, бросая их в другой конец чердака, избавился от всех украшений на запястьях, открывая десятки шрамов — светлые, почти белые, и розовые, совсем свежие. Убрав трафареты в сторону, Чон положил перед глазами старую книгу с потертыми ветхими страницами. Парень ступил босыми ногами в круг и опустился на колени, держа у запястья нож. Чонгук жадно втянул носом воздух, когда лезвие коснулось кожи. Алые капли упали на белый напольный узор, шипя и пузырясь. Чон опустил взгляд в книгу. — Услышь мой голос, тень, — он приступил к чтению текста в книге. — Мой голос взывает к тебе, а кровь связывает тебя, Тень.«Призвана словами, связана кровью.»
Чонгук читал до хрипоты в голосе. Кровь по прежнему капала на пентаграмму, а голова кружилась от благовоний. Глаза затянуло черной пленкой, и Чон выронил нож из рук, припадая грудью к полу. — Ты услышала, — сипло рассмеялся он, пытаясь разглядеть бесплотный туманный силуэт перед ним. Горящий красные глаза хитро сощурились, и существо вытянуло свою конечность к юноше. Их сознания слились воедино. Чонгук просачивался черной дымкой сквозь все преграды, двигаясь к намеченной цели. Одинокий человек с букетом цветов стоял под фонарным столбом в глубине парка, нетерпеливо топтался на месте, периодически поглядывая на часы. Чон сделал шаг из тени, тихо усмехаясь. Человек дернул головой в сторону звука, но никого там не обнаружил. — Ты воняешь страхом. Голос у Тени похож на звук бьющегося стекла, а вкупе с хрипловатым чонгуковским — адовая смесь. Чонгук ясно ощущал, как его пальцы смыкаются на чужой шее, как ногти впиваются в мягкую плоть, как теплая кровь струиться по его рукам. Чон истерично гоготал, когда жертва, падая и спотыкаясь, бросилась бежать из парка. Тень смяла в ладонях упавшие на землю цветы и растворилась в воздухе. Он звал на помощь — но вокруг тишина. Пусто. Человек снова оглянулся назад. И снова никого. — Кто не спрятался, я не виноват. Чонгук опрокинул его на спину, прижав к земле его запястья ногами. В серебристом свете луны блеснули слезы, смешавшиеся с кровью. Чон с упоением ловил каждый крик и всхлип, отрывая куски кожи, сдирая мышцы. Вырванное из груди сердце находилось в руках жертвы, а между ребрами расположился букет желтых лилий, перевязанный аккуратно извлеченными, но местами порванными венами. Чонгук распахнул глаза и вдохнул воздух полной грудью. Он не менял положение тела всю ночь, поэтому все конечность едва слушались, затекли. Юноша завалился на бок, разглядывая расплавившиеся свечи и смазанный рисунок на полу, заляпанные джинсы и испачканные в черной массе руки. Чон вытянул к потолку ладонь, разглядывая свои пальцы, а потом и запястья, на которых уже затянулись порезы. Чонгук воображал себя художником, оставляя очевидцам и полиции великолепные композиции из изуродованных трупов и подручных материалов.***
Леон обнаружил послание Чонгука на столе, который был ближе всех к камину. Рядом с письмом был птичий череп и леденец на палочке. Нарисованное кровью сердечко вместо подписи заставило Леона усмехнуться.Где Чернокнижник — там и веселье.