Защити меня от желаний

Все стало хуже. То есть, на первый взгляд независимого наблюдателя, конечно, все приходило в норму: обыденные будни тянулись день за днем, Кастиэль уже не так сильно напоминал сломленного горем несчастного человека, чему в большей степени поспособствовала работа в больнице, Сэм был счастлив общаться с Джессикой, все было хорошо. Но это только на первый взгляд. В душе у Дина бушевала буря. Настроение менялось с неимоверной скоростью, что больше напоминало биполярное расстройство, чем безобидные пустяки. Еще немного, и Дин сам бы поверил в то, что болен. Чаще всего ему было как-то очень тоскливо, одиноко и холодно, как будто все, кто был ему дорог, разом отвернулись от него и забыли о его существовании. Но стоило в мыслях пронестись воспоминанию о насыщенных синих глазах, стоило прочитать какое-нибудь смс от Каса, услышать его голос в динамике мобильного, как все плохое будто улетучивалось, не оставляя после себя ни следа. И это не считая их долгих встреч, когда от одного взгляда Кастиэля пульс Дина учащался, дыхание сбивалось, а мысли путались между собой в безобразном беспорядке. Это походило на сумасшествие. В какой-то момент Дин понял, что связь начала давать о себе знать. Он понятия не имел на самом деле, как это должно работать, и могла ли связь образоваться только с его стороны или же Кас тоже это чувствует. Это было похоже… На все сразу. На крепкую нить, в прямом смысле связывающую их между собой; на отдаленное ощущение постоянного беспокойства о ком-то; на помешательство, болезненное и разрушительное, нездоровое. До Дина начали долетать отголоски чувств, мыслей Каса. Он до сих пор не уверен, что это были именно они, их вообще было очень сложно, почти невозможно уловить, все равно что пытаться вспомнить давний сон, который оставил после себя еле различимый отголосок. Но все-таки каким-то образом Дин понимал, что эти чувства не принадлежали ему самому. Это было непривычно, слишком ново и безумно. Как-то ему почудился запах спирта и дезинфицирующих средств, как если бы он находился в больнице, хотя в этот момент Дин разбирал двигатель старенькой машины в гараже, и лекарствами там уж точно пахнуть не могло. Тогда Дин ничего не понял, но что-то ему подсказывало, что это были последствия начавшей крепнуть связи. Вечером Кастиэль рассказал, как один из ординаторов случайно пролил спирт и запах долго не мог выветриться. Однажды после рабочего дня Дин как обычно пришел к Касу. Тот был занят с кое-какими бумагами, которые не успел разобрать на работе, поэтому попросил его поставить закипать воду для чая. Дин лишь легко кивнул и на миг задумался о том, как странно привычно стал себя ощущать в этом доме. Как будто готовить чай для них с Касом было самой обыденной вещью в мире. Против воли стало очень тепло на сердце. Как-то так получилось, что, снимая обычный старый чайник с плиты, Дин умудрился неаккуратно приложиться о круглый раскаленный бок парой пальцев. В тот момент Кас уже сидел за столом, с отсутствующим видом глядя в окно. Но стоило Дину отдернуть руку от горячего, еще даже не успев полностью почувствовать боль, как Кастиэль крупно вздрогнул и сам дернул той же ладонью, которую обжег Дин. Он еще долго причитал насчет неосторожности Винчестера, забинтовывая пульсирующие болью пальцы, а Дин все никак не мог выкинуть из головы его неосознанное движение. Что это значило? Кажется, в последнее время Дин слишком часто задавал себе вопросы, на которые не мог ответить. Было бы разумно спросить самого Кастиэля о том, что чувствует он и похоже ли это на сводящие с ума чувства самого Дина. Но Винчестер не был бы Винчестером, если бы просто спросил. Он упорно избегал в разговорах с ангелом любых упоминаний чувств, словно чумы. Слишком боялся, что станет еще больнее, чем есть. Хоть Дин и не был трусом, этой боли он почему-то ужасно страшился.

***

В таком расшатанном, нестабильном состоянии Дин провел около полутора месяцев. Полтора месяца какого-то странного ожидания… чего-то. Но чего — Дин не знал. Настало лето, жаркая, удушливая пора каникул у детей, отпусков у взрослых. Время повсюду парящих бабочек, зреющих фруктов на фруктовых деревьях, но в основном, конечно, жары. Дин ненавидел эту спертость воздуха, постоянно казалось, что дышать нечем, а, если и сделать вдох, горячий воздух обожжет легкие. И это не говоря уж о том, что все лето Дин работал в поте лица, что было откровенно невыносимо, но деваться было некуда. Почему-то Дин был уверен, что это лето не принесет ему ничего хорошего. В этот день солнце палило особенно нещадно, Дин думал, что свалится в обморок, если не попадет куда-нибудь в прохладное место немедленно. Дома у него и Сэма не было кондиционера, зато был старенький вентилятор, что хоть как-то спасало. А вот у Кастиэля в доме был кондиционер, что Дин приравнивал к дару богов. Кас вечно бурчал, что Дин простудится, если и дальше будет так сидеть под самой струей ледяного воздуха, но Дин только пренебрежительно отмахивался. Конечно, Кас после минут пяти сам выключал систему, и, хоть Дин и пытался выглядеть недовольным, на душе все равно было тепло от такой заботы. Хотя, возможно, Кастиэлю самому становилось прохладно. Ища подобные оправдания, Дин совсем забывал, что Кас сам ему говорил: «Крылатые любят холод, ищут его, в этом наше отличие от вас, Дин». Да Дин и сам это знал, но почему-то постоянно одергивал себя такими вот глупыми доводами. Наверное, потому, что совсем тонул в грусти и жалости к себе из-за этой безвыходной ситуации. Наверное, потому, что идиот. В любом случае сегодня Дин как никогда спешил к Кастиэлю, хотя тот и предупреждал, что задержится на работе и посидеть им не удастся. Винчестер все равно знал, что Кас наверняка не будет злиться на него, если он вот так ворвется в его дом. Такое уже было пару раз — Кас оставлял ключ под ковриком у двери на всякий случай. Сейчас Дин еле волочил ноги по раскаленному асфальту, сил у него не хватит даже на то, чтобы что-то приготовить к приходу ангела. Мысли текли неохотно, словно расплавились, и Дин втайне радовался этому, ведь в таком состоянии было трудно задумываться о тех ужасных чувствах, что грызли его изнутри уже долгое время. Он отстраненно подумал, что запястье все еще жжет. Дин не мог точно сказать, когда это началось: поначалу он просто не обращал на это внимания. Но когда то место, где были начертаны буквы имени Каса, ужалило Дина ощутимо, он немного испугался. Однако с запястьем было все в порядке, если не считать красного еле заметного ободка вокруг каждой буквы. Дин только недоуменно пожал плечами и снова надел широкий браслет, ставший его чуть ли не самой важной деталью гардероба уже давно. Со временем Дин понял, что эта боль появляется при каких-то определенных мыслях, которые касаются Каса, а значит, при большей части мыслей Дина вообще. Он расчесал себе запястье однажды ночью, пытаясь уснуть. Тогда Кас с очень виноватым видом сказал, что воплотить построенные на тот вечер планы не удастся, так как он остался на ночную смену в больнице. Черт, Дин знал, что Кас не виноват, но все равно ему стало ужасно больно: он не видел друга уже неделю. Наутро пришлось перевязать маленькие саднящие ранки бинтом, хорошо, что это не было заметно под браслетом. Дин подошел к двери из темного дерева, заглянул под коврик и взял ключ. Он легко открыл замок, лениво и в который раз удивляясь, как просто ему зайти в чужой, по сути, дом. Он рассеянно запер за собой дверь, тихонько вздыхая от благословенной прохлады, и замер на несколько секунд, просто глубоко дыша. В доме пахло Касом. Такой ненавязчивый запах свежести и ранней весны. Для Дина, наверное, именно этот запах стал ассоциироваться с домом, настоящим домом. В том месте, где они жили с Сэмом, где раньше, когда-то давно, жили их родители, пахло призраками прошлого, пахло скорбью и тем, что осталось от уюта. Дин до сих пор не заходил в родительскую спальню, со дня смерти отца. И эта запертая дверь своим видом как будто напоминала обо всем, глядела слепо, но с укором прямо на Дина каждый раз, когда тот оказывался поблизости. Наверное, это именно то, что нужно было Дину, — новый дом, новое место, где он чувствует себя почти свободным, без ужасного взгляда белой двери в родительскую спальню. Из такого рода мыслей его вырвал тихий шум в глубине дома, будто кто-то шептался о чем-то. Дин мгновенно напрягся. Он взглянул на вешалку в коридоре: на ней висела вся та же верхняя одежда, что и обычно. Но это ни о чем не говорило — сейчас лето, вряд ли бы Кас надевал излюбленный плащ. По обуви тоже нельзя было что-то определить, поскольку Кастиэль не заставлял гостей разуваться никогда, кроме дождливых дней, конечно. Однако на улице было даже слишком сухо. Так Дин не мог определить, есть ли в доме кто-то посторонний или Кас просто вернулся пораньше. Ему необходимо было проверить самому. Дин максимально тихо двинулся к гостиной, по его мнению, именно там могли быть незваные гости. Всего два шага — и парень смог аккуратно выглянуть из-за стены в дверной проем комнаты. И тут же удивленно замер. Поначалу накатило облегчение: в гостиной, спиной к дверному проему стоял Кас, негромко беседуя о чем-то с незнакомой Дину девушкой. Тут Винчестер напрягся снова. Кто она? Эта брюнетка улыбалась как-то очень заигрывающе, что тут же не понравилось Дину. Она кокетливо поправила прядь прямых волос, заправляя их за ухо, смотря при этом темными глазами прямо на Кастиэля, и придвинулась еще ближе. Дин перестал дышать. Он не мог оторвать взгляда от этой брюнетки, что-то горячо шепчущей Кастиэлю на ухо. Дин отстраненно заметил, как крылья того дернулись, то ли от возбуждения, то ли от нервного желания сбежать. И почему-то Дину казалось, что первый вариант наиболее вероятен. Запястье пронзила острая боль, но он не обратил внимая, не в состоянии оторвать глаз от разворачивающейся перед ним картины. Кажется, Дину стало плохо от того, что он видел. Кас не отстранялся. Он не делал ничего, но почему-то Дин был уверен, что это не от нежелания. Просто Кастиэль не знает, что следует делать. Черт, да на что эта девка надеется? Он же ангел, черт возьми! В Дине поднялась слепая ярость вместе с болью, которая становилась все сильнее и сильнее. И тут эта сука подалась вперед и накрыла губы Каса требовательным поцелуем, крепко обхватывая его аккуратными ладонями, зарываясь одной из них в черные волосы. Казалось, сердце Дина на секунду остановилось. А потом забилось так быстро, что он потерял способность слышать что-либо, кроме шума крови в ушах. К запястью будто приложили раскаленное железо, настолько невыносимо больно стало. Он неосознанно схватился рукой за пульсирующее место. Дин ничего не слышал, кроме нарастающего писка в ушах, ничего не ощущал, кроме ужасной боли в руке и сердце. Ему показалось, что еще чуть-чуть — и он умрет, не вынесет этой ужасной муки. Но Дин не мог шевельнуться. Им завладело странное оцепенение, внутренне он содрогался и корчился от боли, но внешне не мог пошевелить ни мускулом. Все чувства перемешались, слились в какофонию образов, ощущений и оглушающего стука сердца. На миг весь внешний мир будто поставили на паузу. И тут же запустили снова. Краем сознания Дин понял, что сжимает горящее запястье со страшной силой и проворачивает браслет, царапая нежную кожу. На том месте еще не до конца зажили прошлые ранки и разодрать их снова ничего не стоило. Дин отстраненно подумал, что даже рад этому, этой внешней саднящей боли. Она не была похожа на разрывающую внутреннюю. Пара перед ним все еще не отрывалась друг от друга, девушка крепко сжимала плечи Кастиэля, ластясь и прижимаясь к нему. Дин почти увидел услужливо подкинутую разумом картинку, как он сам так же целует Каса. Черт, какого хрена он не может двинуться, не может убежать, несмотря на то что так этого хочет?! Ему нужен спусковой крючок, который либо сделает все настолько плохо, что он тут же сорвется с места, либо… Что-либо додумать Дин не успел, потому что Кастиэль вдруг охнул и дернулся, как будто ударился обо что-то, и подтянул к груди сжатую в кулак левую руку. Дин почувствовал, как что-то течет по его собственной левой руке. Он не мог посмотреть, но был бы рад, если бы это действительно оказалась кровь. Девушка оторвалась от Каса и недоуменно на него взглянула. Но тот мгновенно обернулся назад, безошибочно находя глазами Дина. Через тело того будто пропустили электрический ток. Вот он. Спусковой крючок. Видеть такие глубокие, красивые, блестящие раззадоренными искрами от недавнего поцелуя — не с Дином — синие глаза было даже больней, чем Дин мог себе представить. Это было неправильно. Так не должно было быть. Прежде чем Кас смог что-либо сказать, Винчестер уже сорвался с места и вылетел из дома. Быстро скользнув в свой напротив и захлопнув дверь, он рванул в ванную. Кажется, Сэм был дома с Джесс, но Дин не мог точно сказать: его восприятие сузилось до одной пульсирующей точки прямо перед собой. Он ничего не слышал, в ушах гремело сердце. Быстро оказавшись в маленькой комнате, Дин упал на колени около унитаза. Его вывернуло несколько раз, хотя он даже почти не ел сегодня. Голова раскалывалась, пульсировало порезанное запястье, все еще пачкая кровью все рядом, а спазмы пустого желудка продолжались. Но больше всего болело сердце. Мыслей не было, чему Дин был бы рад, если бы мог подумать об этом. Тяжело дыша, он привалился к раковине. Кран получилось включить не с первого раза, руки сильно дрожали, но механизм наконец поддался, и хлынула холодная вода. Дин просто замер, смотря на поток, а потом поднял глаза к зеркалу над раковиной. Почти ничего он не увидел — в глазах плыло, — но свой дерьмовый вид смог оценить по достоинству. Странно, но слез не было. Наверное, он не заслужил такого облегчения: выплеснуть свою горечь в виде соленых горячих слез. Твою мать. Ну а чего ты ждал, Дин Винчестер? На что надеялся? Что все будет так же радужно, как в твоих сладких мечтах? Жизнь плевала на тебя, судьба на тебя плевала, на тебя все наплевали, наивный веснушчатый мальчик. Смирись и сдохни наконец, ты же больше мучаешься, чем живешь! И ради чего?! Сэмми? Он не пропадет, он умный ребенок, его судьба складывается как нельзя лучше. А кроме него у тебя нет резона жить. Кастиэль. Прекрасный чернокрылый ангел не полюбит тебя, ты недостоин его любви. Ты убил собственного отца. Никто тебя не полюбит. Зеркало разлетелось на мелкие осколки. Дин с немым удивлением посмотрел на пораненную правую ладонь, из глубоких порезов начала сочиться кровь. Глядя на красные капли, которые срывались на поверхность раковины, усыпанной стеклом, Дин подумал, что лучше бы умер.